Мы с нашими «пузырями» были для государства мелкой песчинкой

Фото: РБК

Компания «Русбал», несмотря на то что существует уже два десятилетия, особую известность приобрела в уходящем году. Все благодаря тому, что Министерство обороны поставило на вооружение надувную военную технику ее производства. О том, как такое решение отразится на семейном бизнесе и чего стоит договориться с государством, корреспонденту РБК daily ЕВГЕНИИ КОРЫТИНОЙ рассказали главный конструктор и владелец «Русбала» АЛЕКСАНДР ТАЛАНОВ и его дочь, генеральный директор компании МАРИЯ ОПАРИНА

— Насколько я понимаю, вы занимаетесь производством макетов военной техники довольно давно. Почему же на снабжение российской армии она поставлена только в этом году?

А.Т.: В течение последних десяти лет мы завершили несколько опытно-конструкторских работ по созданию макетов различного вооружения, которые успешно прошли государственные испытания, но бывший министр обороны Анатолий Сердюков, не являясь профессионалом в области вооружения и рассуждая на бытовом уровне, как многие обыватели, считал, что постановка на снабжение обязательно влечет за собой госзакупку. Это не так. После прохождения госиспытаний изделия приказом по Министерству обороны ставятся на вооружение или, иными словами, ставятся на снабжение. При этом определяются общие организационные вопросы последующей эксплуатации изделий. Закупка — это совсем другое дело, она в первую очередь зависит от экономической ситуации в стране. Было много случаев, когда изделия ставили на снабжение, а в закупку они так и не пошли.

— И что, обращались, а Сердюков отказывал?

А.Т.: У Сердюкова великолепная память. Трижды на стол ему попадали приказы о постановке на снабжение наших макетов за подписью начальника генерального штаба. И он трижды отказывал. На одном из последних приказов даже написал: «А зачем?» Сердюков буквально все согласования замкнул на себе. Обычно, если изделие относительно локальное, например наши предназначены инженерным войскам, то и на снабжение они ставились приказом начальника инженерных войск. Уровень на три ступени ниже, чем министр обороны. А Сердюков непременно хотел подписывать все сам. У нас есть договор на 25 тыс. руб., там стоит подпись нашего финансового директора, действующего на основании доверенности, и министра обороны Анатолия Сердюкова. Прям хоть в рамочку и на стенку вешай.

— Получается, вам Сергей Шойгу помог.

А.Т.: Мы не слышали, чтобы нынешний министр обороны что-то озвучивал на этот счет. Он, похоже, пришел, увидел эту груду документов — мы же не одни такие — и все, которые шли без замечаний, подписал.

— Но вы же с МЧС, читай с Шойгу, уже имели опыт работы. Вы им страховочные маты для эвакуации людей при пожарах поставляли вроде.

А.Т.: С Московской противопожарной службой мы начали работать еще задолго до того, как она вошла в состав МЧС. Это была заря «Русбал» 1993—1994 годов. Наше предприятие разработало аванпроект создания спасательного устройства. И тогда я написал письмо в приемную Лужкову, мол, так и так, предлагаем для эвакуации людей из горящих зданий применять надувные маты. В ответ получили отписку, что, дескать, интересно, конечно, но денег на это нет. Мы провели собственную опытно-конструкторскую работу, создали устройство, которое назвали «Каскад», на этом все и затихло. Потом, кажется, в Перми случился страшный пожар, сгорел техникум, погибли дети. Про нас сразу вспомнили, просили организовать поставку, но у нас на складе «Каскадов» не было. С пожарными вообще все было непросто. Дело в том, что они имели опыт использования американских «кубов жизни» и были случаи, когда, попадая на угол такого «куба жизни», получали травмы. Поэтому у них сложилось неоднозначное представление о такого рода устройствах эвакуации. Нам же удалось создать конструкцию, свободную от этого недостатка. Кстати, почему мы назвали наше устройство «Каскад»? Потому, что при разработке активное участие в консультациях и последующих испытаниях принимали каскадеры. Они же и активные пользователи наших «Каскадов», которые заменяют им картонные коробки. Был опыт прыжка без парашюта с вертолета со 100-метровой высоты на наш «Каскад». Все живы.

— Вы говорите, было много разработок, а с кем в итоге сейчас делите этот рынок?

А.Т.: Когда, наконец, был объявлен конкурс на закупку, мы вышли на него вместе с ЗАО «Ярославль-Резинотехника». В течение некоторого времени мы активно с ними конкурировали. Но в конечном итоге каждый занял свою нишу на рынке. Хотя иногда получается подхватить упущенный конкурентом заказ. Сейчас, например, из-за наводнения на Дальнем Востоке все их мощности оказались заняты производством резиновых лодок для МЧС. Поэтому заказ на производство страховочных матов частично перешел к нам. Вот работаем сейчас в режиме аврала. Нельзя упускать такую возможность

— А если говорить о производстве макетов военной техники, то здесь с кем конкурируете?

А.Т.: На российском рынке, кроме нас, больше никто не производит такое оборудование. Объемы небольшие, и спрос нестабильный. Мы производим примерно 50 изделий в год. С рынка макетов военной техники ушли ЗАО «Ярославль-Резинотехника» и Уфимский завод резинотехнических изделий. Еще и потому, что их технологии не позволяли обеспечить требуемую степень детализации техники и массовые характеристики.

— А разве для гособоронзаказа, если он все же случится, вам не потребуется конкурент на конкурсе?

М.О.: 94-й закон о госзакупках уже давно не требует обязательного наличия конкурентов на конкурсе. Когда на конкурс приходит единственный участник, главное — чтобы он отвечал установленным требованиям. Сейчас закон о госзакупках достаточно хорошо проработан. Это раньше приходилось по всему рынку искать конкурента на конкурс и уговаривать: «Вторым будешь?»

ТРИ ГОДА ДО ГРАНИ

— Вы говорите, что постановка на снабжение вашей техники в российской армии фактически открывает для вас внутренний рынок. А что с внешним? Есть спрос?

М.О: Да, интерес иностранцев, или, как мы их называем, инозаказчиков, к нашим изделиям высокий. Покупают или интересуются закупкой те страны, куда Россия поставляет военную технику, так как основная задача наших изделий — обмануть противника и имитировать дислокацию основных средств. То есть вместе с партией основных средств идет партия наших макетов. По российскому законодательству поставка инозаказчику вооружения и военной техники может осуществляться только через комиссионера — ОАО «Рособоронэкспорт». Поэтому без них никаких поставок за границу макетов мы сделать не сможем.

— А запрет поставок нашего вооружения в Иран в 2010-м вас как-то затронул?

М.О.: Да... не обошлось без нашего участия. По контракту наши макеты должны были сопровождать поставку основных средств. Мы выполнили свои обязательства по контракту в полном объеме, имущество было изготовлено, отгружено и на момент издания указа президента стояло в порту Астрахани. Запрет поставки означает расторжение контракта и отсутствие оплаты заказчиком. В результате мы потеряли сумму более чем годового оборота предприятия. После такого удара «Русбал» был на грани выживания.

— И как удалось выкрутиться?

М.О.: Это была уникальная ситуация для государства в целом, единственный случай государственного запрета на поставку вооружения. Несмотря на уникальность ситуации, нашелся нормативный документ, который обязывает государство компенсировать промышленным предприятиям затраты, понесенные при изготовлении запрещенного к поставке имущества. Но этот документ был настолько сырой, что государство в лице ФСВТС не смогло его приспособить к жизни и попросту тянуло время. В течение года мы вели с этим ведомством безрезультатную переписку. А потом решили написать президенту.

— В суд не пошли?

М.О.: Нет. Когда перед нами стоял выбор, у кого просить защиты, решили, что письма президенту окажутся действеннее.

— И какой результат писем президенту? Вернули деньги? Такое бывает вообще?

М.О.: Да, получили компенсацию. Длилась эта история почти три года. Было написано и направлено четыре письма президенту. Нас не хотели слушать и отмахивались от нас, как от назойливой мухи. Не удивительно, ведь в общем контракте мы занимали меньше 0,1% и с нашими «пузырями» для государства были мелкой песчинкой, но мы не сдались. Реакция на письмо президенту напоминает игру, в которой сверху в пирамидку с лабиринтом кидаешь мячик, он бежит по внутреннему лабиринту, и никогда не знаешь, откуда выскочит. Письмо отправляли президенту, а ответ получали от разных ведомств. После передачи письма проходит некоторое время, раздается неожиданный звонок то из ФСВТС, то из Рособоронэкспорта, Минфина, Минэкономики, и каждый раз возмущаются: «Зачем вы пишете, все равно ничего не добьетесь, нам только лишней работы добавляете». Скажут о нас все, что думают, пар выпустят, а ответ написать обязаны. Отвечали всегда.

А.Т.: То, что одновременно реагировали из разных ведомств, нам очень помогло. Мы ловили их, как на очной ставке, на разных показаниях и предъявляли эти расхождения в дальнейшей переписке. А основным лейтмотивом наших писем был лозунг «маленьких обижают». Мы же малое предприятие.

— Вы сами эти письма носили или нанимали кого-то?

А.Т.: Я ходил сам. Приемная президента представляет собой огромный зал, очень похожий на зал ожидания на вокзале. Просители выстроены в электронную очередь. Как только на табло загорается твой номер, можно пройти в кабинет, за дверью которого ждет представитель президента. Он внимательно выслушивает суть проблемы, принимает и регистрирует письмо. Вот и весь прием у президента. Каждый следующий раз я старался попасть к одному и тому же принимающему представителю. Эта дама очень прониклась нашей проблемой, ее советы оказались очень полезными для выстраивания тактики борьбы. Мне даже показалось, что у нее какой-то личный азарт появился.

— И на что жила компания, пока боролись за компенсацию?

М.О.: Какое-то время проедали кредиты и показывали убытки.

А.Т.: В 2011 году предприятием заинтересовалась налоговая инспекция. Меня и главного бухгалтера вызвали на ковер и потребовали показать в отчетности прибыль. Говорят, проблемы у вас были в 2010 году, а сейчас 2011-й, пора исправлять ситуацию, показывайте прибыль. А откуда нам ее взять? Потом уже инспектор в коридоре рассказала, что они отрабатывают установку нового мэра, который потребовал, чтобы в Москве не было убыточных предприятий. Хорошая у нас налоговая, человечная. А тем временем по итогам отчетности за 2010 год мы готовились к банкротству.

М.О.: Этого я допустить не могла. Это было время, когда я только пришла работать в «Русбал» финансовым директором. Основной моей задачей было недопущение банкротства и вывод компании из кризиса. Но, конечно, думали и о негативном сценарии, как все организовать, чтобы не потерять производство.

Семейный бизнес

— Вы, Мария, как я понимаю, возглавляете компанию совсем недавно.

М.О.: Александр Викторович доверил мне руль в марте этого года, а в компанию я пришла работать в конце 2010 года, прямо под Новый год. Задолго до этого у меня были попытки устроиться на работу в «Русбал». В 1998 году, когда я осталась без работы, просила отца взять меня на работу бухгалтером, но он мне отказал. В тот период владельцами бизнеса были несколько человек, и Александр Викторович счел неэтичным по отношению к своим партнерам тот факт, что генеральный директор и главный бухгалтер будут родственниками. Прошло время, я нашла работу, у меня пошел стремительный карьерный рост, который опережал кадровые потребности «Русбала». Теперь уже мне приходилось отказывать отцу, который звал меня на работу. Но как только я поняла, что компания находится на грани выживания, пришла в «Русбал» сама и без приглашения.

— На сайте начальником отдела маркетинга значится Виктор Таланов. Судя по всему, тоже родственник…

М.О.: Виктор Таланов — мой брат, и он пришел в «Русбал» раньше меня. Именно от него я получала информацию о состоянии дел в компании, от него я узнала, что тут не все ладно. Сейчас брат больше занимается наукой, будет кандидатскую диссертацию защищать по военной тематике. А за маркетинг и продажи у нас теперь отвечает Константин Годунов.

— То есть можно сказать, что у вас семейный бизнес.

М.О.: Если подойти с формальной точки зрения, это бизнес отца, а я наемный менеджер. Для меня это разделение важно с точки зрения самодисциплины, необходимо разделять: он — хозяин, я — менеджер. Хотя, конечно, у нас очень дружная семья, мы никогда ничего не делим, все вперемешку — то дома о работе говорим, то тут о домашнем… (раздается телефонный звонок). Вот, мама звонит (смеется).

— Вы говорите, что у вас бурно развивалась карьера в другой сфере. В какой, если не секрет?

М.О.: После того как в 1998-м я полгода просидела без работы и в поисках работы, в Интернете нашла объявление о конкурсе на место бухгалтера в экономическую экспертную группу Министерства финансов. Конкурс был большой, в тот период предложение на рынке труда значительно превышало спрос. И я прошла этот конкурс. Так я попала в консалтинг для государства. Как сейчас помню, моя первая зар­плата на новой работе была 250 долл. Сначала была рядовым бухгалтером, потом главным… Потом было еще несколько фирм, которые тоже зарабатывают тем, что помогают государству в его бесконечных реформах: то бюджетная, то административная, то развернули, то свернули. Придумок у государства много, так что такой консалтинг еще долго не пропадет.

— Вы говорите, что сейчас в компании только один акционер. Как так случилось?

А.Т.: Не все оказались готовы продолжать заниматься бизнесом. Возраст уже не тот. Кто-то уже хочет дом купить и расслабиться. Бизнес же отнимает много сил, времени и нервов. Мы нашли взаимовыгодное для нас всех решение.

— То есть никто из бывших акционеров не стал конкурентом?

А.Т.: Как раз напротив, один из бывших акционеров Михаил Кирноценский остался у нас работать.

Надувные снеговики против воздушных шаров

— Ваш бизнес можно условно разделить на две части: военная и гражданская. С военной частью ясно. Гражданский бизнес развивается?

М.О.: Ну наконец-то про красоту. А то все про танки да про танки. Сейчас мы находимся в состоянии реформирования бизнеса. И в части гражданской продукции решили сконцентрировать все свои усилия на производстве тепловых аэростатов. Воздушных шаров, проще говоря.

— И что, большой рынок?

М.О.: Пока небольшой, но перспективный. Конкуренты, конечно, тоже есть. Но основная проблема сейчас — законодательное поле. Тепловые аэростаты по определению являются воздушными судами, и на них в полной мере распространяется Воздушный кодекс и все подзаконные акты этой сферы. Так вот эти акты практически под нас не специализированы. Все заточено под самолеты и вертолеты. Особенно та часть законодательства, которая касается сертификации производителей и разработчиков воздушной техники.

А.Т.: В части организации воздушного движения удалось слегка продвинуться в сторону «мухобойной авиации», это небольшие летательные аппараты, дельтапланы и т.п., которые еще три-четыре года назад летали вне закона. Но есть еще над чем работать. Нужно дорабатывать законодательство так, чтобы можно было спокойно и безопасно летать на таком простом воздушном судне, как тепловой аэростат.

М.О.: В России мы сейчас единственный обладатель сертификата типа на тепловой аэростат. А это значит, что мы как производитель принимаем на себя ответственность за техническую часть и за безопасность ее использования. Остальные производители только таковыми называются, причем не на совсем законных основаниях. Они, по сути, продают конструктор для самостоятельной сборки теплового аэростата: вы отдельно покупаете оболочку, горелку, корзину, другие составляющие и дома, собираете воздушный шар. В результате в регистрационном свидетельстве напротив графы изготовитель будет стоять ваша фамилия и только вы будете отвечать за то, что этот единичный экземпляр воздушного судна не развалится в полете.

— А сколько стоит типовой шар?

М.О.: Около 800 тыс. руб. Но нужно понимать, что к шару еще нужен хороший внедорожник и прицеп для сопровождения и подбора шара. Не самое дешевое удовольствие. Поэтому тепловые аэростаты покупают в основном коммерческие организации, которые используют его в рекламных целях или организуют коммерческие полеты для любителей острых ощущений. Сейчас этот рынок активно развивается.

— Сами не планируете побочный event-бизнес начать?

М.О.: Нет, на всех стульях не усидишь.

— А как обстоят дела с тем, что занимает у вас большую половину сайта и каталога — все эти надувные аттракционы, костюмы, горки, рекламные шары.

М.О: Именно об этом мы сейчас активно думаем. На этом рынке сейчас очень высокая конкуренция. Много привозят из Китая, небольшие фирмы и индивидуальные предприниматели производят эту продукцию мелкими партиями. Очень трудно сохранить в тайне конструкцию и технологию изготовления, все видно на фотографии, поэтому все друг у друга активно копируют. Скорее всего, будет принято решение, что нам с этого рынка нужно уходить. Сайт будем переделывать.

А.Т.: Себе в этой части хотим оставить только эксклюзивные изделия, которые конкуренты еще не успели скопировать. У нас есть несколько таких аттракционов. Также готовы выполнить интересное решение под заказ. Бывает, что клиенты приходят и спрашивают: «Можете сделать нам такой-то аттракцион»… У нас всегда найдутся идеи, опыт огромный.

— То есть инвестиций в это направление не будет?

М.О.: Особого смысла не вижу. Аттракционы обычно покупают мелкие бизнесмены. Те, кто приехал, развернул, надул, заработал, свернул. Для них главное — купить дешево, а у нас ориентир на качество, которое, как известно, дешевым не бывает.

— Сколько у вас в среднем стоит аттракцион?

М.О.: Аттракционы разные, в среднем около 140 тыс. руб. Самые дешевые в нашем прайс-листе — пневмокостюмы по 20 тыс. руб. К Новому году можем предложить снеговиков — 80 тыс. руб. Но к Новому году сейчас в основном все закупают в Китае. И стоят потом эти несчастные страшные Деды Морозы, Снегурочки и снеговики с поникшей головой… зато экономно выполнен указ мера украсить город.

— А можете назвать самый запоминающийся проект, который удалось реализовать?

А.Т.: Очень интересно было разрабатывать желтую подводную лодку. Их было две. Первая — для Театра Стаса Намина в 1992 году по мотивам песни группы Beatles. Это был наш первый опыт создания теплового аэростата специальной формы. И очень удачный. Шар занял второе место на фестивале аэростатов специальных форм, который проходит в городе Альбукерке, США. В этом фестивале принимают участие более 500 шаров. Вторая подводная лодка — для компании «Евросеть». Они использовали ее для своей рекламной компании во многих городах России.