Какие опасности несет вскрытие Фонда национального благосостояния

​В недавнем послании Федеральному собранию Владимир Путин сделал ряд заявлений, которые оказались незаслуженно обделены вниманием. Так, переходя в своей речи от проблем социальных к сугубо экономическим, он констатировал, что в стране создана «мощная финансовая подушка безопасности», и упрекнул тех, кто критиковал правительство за отказ от некоторых программ развития в пользу увеличения резервов. Но наиболее показательными, на мой взгляд, в этой части выступления президента были его слова, что «впервые в истории наши резервы покрывают внешний долг как государства, так и коммерческого сектора».

Они довольно много говорят о той модели государственного капитализма, что формируется в России.

Расширенная оценка

В российской ситуации, когда страна зависит от цен на энергоносители, создание значительных резервов оправдано. Стремление обезопасить себя сформировалось еще на рубеже столетий, и не в одной только России. Если оценить Таиланд и Южную Корею, Индонезию и Аргентину, столкнувшиеся в те годы с разрушительным кризисом, Россия повторила обнадеживающий опыт азиатских, а не разочаровывающий опыт латиноамериканских экономик. Ее международные резервы к началу 2019 года составили $469 млрд, Южной Кореи — $405 млрд, Таиланда — $208 млрд, в то время как у Аргентины лишь недавно превысили $50 млрд — и то за счет соглашения о валютных свопах с Китаем.

Но при оценке достаточности резервов их величину традиционно сравнивают с масштабами импорта, иногда с денежной массой, в то время как долг частных компаний в большинстве случаев никак не считается величиной, которой должны соответствовать резервы правительства и тем более Центрального банка. На мой взгляд, президент не случайно обращает внимание на это обстоятельство: оно хорошо вписывается в стратегию построения в России современной версии государственного капитализма.

Другой стороной этой темы видятся постоянные рассуждения о роли, которую в ближайшие годы должны сыграть государственные корпорации. Сейчас в России 53% внешнего корпоративного долга (составившего на 1 января 2019 года $397,5 млрд) приходится на госбанки, госкорпорации и компании, где государство владеет контрольным пакетом акций. Еще не менее 35% — долги частных предприятий, относящихся к категории стратегических. Поэтому сравнение резервов с общим объемом государственного и корпоративного внешнего долга выглядит как сигнал, что практически весь бизнес находится как под защитой, так и, вероятно, в сфере интересов власти. Российский бизнес постепенно привыкает вести дела в формате государственно-частного партнерства, в котором государство задает тон. В этой логике, например, был сформулирован знаменитый список Белоусова.

Резервы для ГЧП

В той же логике, видимо, рано или поздно будут решать вопрос и об использовании мощной финансовой подушки в той ее части, что относится к резервам правительства. Задача — дорастить резервы до определенного уровня. «Потом потихоньку, потихоньку использовать это, не раскачивая макроэкономическую ситуацию. Мы сейчас к этому подошли, мы начинаем это делать», — объяснил президент в послании. Правда, в качестве доказательства было сказано о 70,5 млрд руб., полученных в 2018 году от размещения средств Фонда национального благосостояния (ФНБ). Учитывая, что размер ФНБ в прошлом году составлял в среднем 4,33 трлн руб., эта цифра не вызывает ощущения эффективной работы; значительная часть прироста получена от переоценки курсовой стоимости валютных активов.

Так что пока правительству только предстоит найти возможности высокодоходного размещения резервов без риска роста инфляции и макроэкономической дестабилизации. В мире накоплен значительный опыт использования государственных средств для стимулирования развития национального бизнеса. Среди самых перспективных направлений можно упомянуть гарантии, частично покрывающие риски высокотехнологических проектов (хорошо показали себя в Малайзии); условное субсидирование частных компаний для технического перевооружения с требованием возврата субсидий в случае недостижения целевых показателей (использовалось в Японии в 1970-е годы); финансирование государством новых технологических разработок с правом творческих коллективов коммерциализировать их от своего имени в случае локализации бизнеса в стране на протяжении определенного срока (здесь можно вспомнить закон Бэя — Доула в США).

Другое дело, какой выбор сделают российские власти. Пока варианты использования Фонда национального благосостояния обсуждаются. Главный вызов для Антона Силуанова, отвечающего в правительстве за судьбу ФНБ, заключается в том, чтобы не дать использовать эти средства на проекты, которые не обеспечат мультипликативного эффекта для экономики или в дальнейшем потребуют еще бóльших государственных расходов.

А формулируя правила инвестирования, придется пройти непростую развилку: как, с одной стороны, сделать так, чтобы огромные возможности государства не воспринимались как инструмент для дальнейшей деприватизации (можно ведь исходить из того, что самое простое размещение резервных фондов — это скупка прибыльных частных компаний, тем более что многие собственники сейчас рады от них избавиться по хорошей цене); и, с другой стороны, как найти оптимальные варианты использования средств, по сути сохраняя их под государственным контролем, то есть применяя инструменты гарантирования или условного финансирования, но не вкладываясь напрямую в проекты с неочевидными перспективами.