Глава РФПИ — РБК: «По вакцине я сам выступил одним из добровольцев»

Кирилл Дмитриев (Фото: Алексей Никольский / РИА Новости)

О трех главных итогах пандемии

О роли компьютерной игры в понимании вируса

Как менялись настроения инвесторов из-за пандемии

Нужно ли раздавать деньги населению в кризис

Как именно РФПИ рассчитывает помогать пострадавшим компаниям

Как долго компании из-за кризиса будут стоить дешево

Что для инвесторов было важнее — ОПЕК+, изменения в Конституцию или новое правительство

Почему зарабатывать на пандемии — это убийство репутации

О гуманитарной помощи США

Нужно ли повысить цену отсечения до $45 за баррель нефти

Нужно ли из-за дела Майкла Калви менять Уголовный кодекс

Сколько сделок РФПИ доходят до завершения

Что является правдой в «докладе Мюллера»

«Чтобы появилась привычка, надо около 40 дней, а у нас было почти 90»

— За время пандемии COVID-19 какие три явления, на ваш взгляд, появились или стали важными и останутся таковыми уже после ее окончания?

— Для того чтобы у человеческого мозга появилась новая привычка, надо около 40 дней, а у нас для этого было даже почти 90. Итогом, во-первых, будет ускоренная цифровизация: люди будут больше использовать онлайн-образование, онлайн-медицину, онлайн-покупки. Второе последствие — это необходимость более тесного взаимодействия между странами. Первая реакция была — всем разделиться и делать все самим. Но по мере развития эпидемии стало понятно, что обмен информацией — это в интересах всех и важнее, чем какие-то политические и исторические разногласия. И третье последствие — это биологическая безопасность. И компании, и государство стали понимать: а что если будут еще вирусы? Все будут относиться к этому более системно, биологическая безопасность станет большей частью жизни, потому что нельзя допустить, чтобы следующий вирус нанес столько же урона, как этот.

— Когда и на основе каких данных или событий вы поняли, что ситуация с вирусом будет не локальной, а глобальной?

— Я когда-то играл на iPhone в игру-симулятор про распространение вируса. Там ты играешь роль вируса и видишь, что в 40 странах уже заражены миллионы людей, и только в этот момент появляется первое уведомление «Доктор увидел необычные симптомы у кого-то». Главный урок этой игры — человечество в начале эпидемии сильно отстает от биологической угрозы, проходит много времени до того момента, пока люди поймут, что нужно что-то делать. Когда я увидел, что происходит в Китае, — это было в середине января, — я вспомнил про этот симулятор. Я позвонил главе BGI Group — это главный генетический игрок в Китае и мире — доктору Ван Цзянь (сооснователь BGI Group. — РБК) и спросил про эпидемию. Он сказал: «Ты знаешь, я прямо сейчас нахожусь в Ухане. Мы сейчас организовываем тестирование». Он мне честно сказал, что это очень серьезная ситуация. Произведенный BGI тест тогда был единственным одобренным в Китае. Я попросил его дать нам их тесты, и они безвозмездно нам их передали. Мы, в свою очередь, передали их в Роспотребнадзор и т.д. Все наши последующие действия были основаны на этом же принципе — быстром и раннем понимании того, что мы можем сделать.

Deutsche Bank оценил риски мировой войны или глобального катаклизма

Экономика

— С правительством вы сразу поделились своими опасениями?

— Да, Михаилу Мишустину я быстро доложил об этом. Он и весь штаб во главе с Татьяной Голиковой оперативно отреагировали в том числе на эту информацию. И я считаю, что это большая заслуга Мишустина и правительства, что они приняли быстрое решение по закрытию границы с Китаем и стали активно мобилизироваться.

— Но кроме закрытия границ с Китаем основные меры для предотвращения распространения вируса правительство начало вводить только в марте. Если смотреть в ретроспективе, не считаете ли вы, что можно было быстрее отреагировать?

— На самом деле просто многие действия правительства не были видны. С самого начала был фокус на производство достаточного количества масок, оборудования и т.д. Эти действия стали предприниматься очень быстро, просто о них стало известно чуть позже. Мишустин нам помог с препаратом против коронавируса. Когда мы стали анализировать, какие препараты лучше работают, и увидели «Фавипиравир» (противовирусный препарат, разработанный в Японии изначально для лечения гриппа; в середине марта в КНР завершили клинические исследования по использованию «Фавипиравира» для лечения коронавируса. — РБК), мы попросили Михаила Владимировича написать письмо в Китай, чтобы получить их клинические исследования. Он написал, и это очень помогло — мы быстро все получили и начали двигаться дальше.

«Первая фаза была «отрицание»

— Как менялись настроения инвесторов? Изменит ли или уже изменила пандемия инвестиционные приоритеты?

— Мы много общаемся с суверенными фондами 20 стран — каждые две недели созваниваемся и обсуждаем, что делают их правительства, как развивается ситуация. Инвесторы по мере развития событий проходили несколько стадий. Первая фаза была «отрицание», и это на самом деле нормальная реакция человека, когда он сталкивается с чем-то необычным. Многие фонды считали, что как-то все быстро пройдет и не будет такого эффекта. Следующей фазой стало «спасение портфеля»: все увидели, что три-четыре месяца у многих компаний вообще нет оборота, и это очень мощный удар по их экономике. Третья фаза — это «давайте думать, куда бы мы могли инвестировать, в том числе совместно».

Сейчас очень интересная глобальная инвестиционная картина: напечатано очень много долларов, очень много денег, и возникает вопрос о стоимости доллара, стоимости денег. Во взаимосвязи стоимости денег и активов сейчас пытаются разобраться, в том числе крупнейшие инвесторы мира. С одной стороны, напечатанные деньги поднимают номинальную стоимость активов, с другой стороны, все активы должны падать в цене, потому что экономические проблемы — в среднем мировой ВВП может упасть на 7–8% по итогам года. При этом мы видим, что восстановление будет, оно займет 1,5–2 года.

— Медицина станет новым главным трендом для инвесторов?

— И да, и нет. Почему РФПИ никогда не инвестировал в препараты? Мы инвестировали до этого в две фармкомпании — это «Р-фарм» и Alium. Но вложить деньги в какие-то один-два препарата — это на самом деле почти самоубийство. Потому что — а если он не сработает? К тебе придет Генпрокуратура и скажет: а почему вы вложили деньги в этот препарат, а он не сработал? Здесь мы пошли на риск для спасения людей — надеясь, что все сработает (и клинические испытания потом показали, что мы правы), но это не было простым решением. Возникает же еще один вопрос — эпидемия скоро закончится, и может образоваться переизбыток различных препаратов, вакцин, перчаток и т.д.

Будущие мощные инвестиционные направления — это онлайн, искусственный интеллект, генетика, новые технологии и медицина.

Фото: Дмитрий Ловетский / AP

— Мир преодолел экватор в борьбе с пандемией или еще нет?

— Пройден очень важный этап. Мы действительно сделали очень большой прогресс в понимании вируса. Но это не означает, что можно забыть о вирусе и он улетел. Он не улетел. Волны будут. Мы видим уже новые очаги в Пекине, США. Соответственно, очень важно к этому подходить подготовленно и следовать очень четкому алгоритму — раннее выявление инфицированных, лечение. Я думаю, что мы прошли полпути по вирусу.

— Вторую половину пути мы завершим до конца этого года или мы перейдем в следующий?

— Нет, мы точно перейдем в следующий. Массовая вакцинация будет проведена и завершена в следующем году.

Понятно, что ситуация может меняться, и здесь важно не изображать, что мы точно видим будущее. Но мы моделируем различные сценарии, в том числе с учетом вируса, эффекта на ВВП. Прогноз МВФ — минус 3% мирового ВВП в этом году. У нас прогноз более жесткий — падение до 7%. При этом по России мы считаем, что падение будет меньше, около 4–5%.

— Какой прогноз закладываете по объему прямых иностранных инвестиций в России в этом году?

— В прошлом году прямые иностранные инвестиции в Россию составили $32 млрд по сравнению с $13 млрд в 2018 году — это был очень мощный прирост. В этом году пока рано делать прогнозы, потому что это не только вопрос российской экономики, это вопрос в том числе наличия средств в суверенных фондах и в других странах — а там эти средства в том числе направляются на решение задач с пандемией. РФПИ в прошлом году проинвестировал с партнерами около 350 млрд руб., и мы планируем остаться на таком же уровне в 2020-м. До пандемии план был нарастить инвестиции процентов на двадцать выше прошлого года.

«Вертолетные деньги» — это негативный термин»

— Насколько эффективными вы считаете меры правительства для поддержки экономики в текущих условиях? И нужно ли напрямую раздавать деньги населению?

— План разработанных мер эффективен. Многие инвесторы его смотрели и отмечали, что там действительно много мер поддержки и людям, и предприятиям. Что касается адресной поддержки — то, что президент принял решение выделить средства на детей, — это, безусловно, была очень правильная мера, и она была очень правильно воспринята людьми. Некоторые экономисты это воспринимают — просто растратить и всё. Но мы видим, что такого рода адресная помощь через какое-то время дает экономический рост — есть мультипликатор на деньги, которые получают домохозяйства, они их тратят, соответственно, нет падения спроса и, по нашим оценкам, 1 руб. правильной адресной помощи дает более 1 руб. роста ВВП при выходе из пандемии. Это не «вертолетные деньги» — это негативный термин. «Адресная поддержка населения» — это позитивный термин. Это ни в коем случае не разбазаривание средств, а это, наоборот, очень разумный вклад в поддержание экономического спроса и важнейшая помощь пострадавшим людям.

— В каком формате РФПИ будет участвовать или участвует в поддержке именно пострадавших отраслей?

— Во-первых, к нам сейчас очень многие обращаются и хотят капитал на развитие, потому что у многих серьезная долговая нагрузка.

— То есть вы выполняете функцию банков, которым дали четкую установку — дешевые кредиты на «оборотку», на зарплаты и т.д.? Почему к вам-то они идут?

— Когда случаются такие серьезные экономические потрясения, даже реструктуризация часто не решает вопрос с достаточностью капитала. Более того, часто именно наличие капитала позволяет лучше реструктурировать долговые обязательства, ведь банки тоже не могут брать излишние риски.

Еще один формат поддержки — мы будем продолжать вкладывать в инфраструктуру. Это около 60% всех инвестиций РФПИ, а в этом году мы также совместно с Минфином запустим и инфраструктурный фонд. На него будет выделено 15 млрд руб. в этом году. Есть очень много проектов, которые имеют не очень высокую доходность — 3–5%, и туда невозможно привести инвесторов, государству приходится реализовывать эти проекты самостоятельно. Но если, например, дать из этого фонда до 20% на строительство инфраструктуры, то доходность проекта повышается и он становится инвестиционно привлекательным. В результате государство может не 100% потратить само, а 20%, привлекая на 80% инвесторов. В этом году мы планируем это все реализовать и считаем, что привлечение дополнительных инвестиционных средств, в том числе от российских финансовых групп, от российских компаний, это очень важно. Если раньше РФПИ работал в основном только с иностранными партнерами, то сейчас мы видим также значимый интерес со стороны российских игроков. Именно инфраструктурный фонд позволит привлечь значимые средства от частных российских групп, но в те проекты, доходность которых будет для них привлекательна.

Мы не верим в то, что частные средства необходимо заставлять куда-то приходить, это идеологически неправильно, необходимо создавать инвестиционно привлекательные условия. Сейчас такие проекты, где мы можем задействовать инфраструктурный фонд, мы обсуждаем, в частности, с компанией «ФосАгро». Но таких компаний на самом деле много. Я бы сказал, что, наоборот, очень мало компаний, которые бы не хотели с нами работать.

И третий формат поддержки — мы создали вместе c RTP Global, Elbrus Capital и Baring Vostok совместную инвестиционную платформу, где мы будем инвестировать в различные средние компании, которые пострадали от кризиса. У нас есть 200 компаний, на которые мы смотрим. Уже три сделки мы надеемся сделать в этом квартале. Одной из них может стать инвестиция в IT компанию «СКБ Контур», которая входит в топ-5 крупнейших IT разработчиков в России. На финальной стадии также переговоры с розничной и еще одной, производящей потребительские товары компанией.

— Компании, которые к вам приходят за помощью и капиталом, — насколько они готовы дисконтироваться в оценке из-за экономических изменений, связанных с пандемией?

— Безусловно, мы просим все компании учитывать экономические реалии. Поскольку мы не можем рисковать, мы часто просим защиту минимальной доходности, к примеру, через опционы. Некоторые отрасли находятся в худшем положении, поэтому здесь нет стандартной температуры по больнице, но в общем оценки бизнесов сейчас ниже, чем год назад.

— Сколько такой «дисконтированный период» может продлиться? Пока вакцина не появится?

— Когда ВВП идет вниз, соответственно, ожидания оценки ниже, ВВП растет — выше. Поэтому мы считаем, что еще год будут оценки более дисконтированы.

— В начале января с вас сняли ограничение — инвестировать только с иностранными партнерами. Была версия, что это вынужденная мера — иностранные игроки из-за санкций, сложной геополитической ситуации считают риском партнерство с вами, поэтому вам и нужны «российские деньги».

— Несмотря на все ограничения, которые существуют, с нами по-прежнему инвестируют миллиарды долларов и арабские, и азиатские страны — у нас достаточно иностранных средств. Просто у нас уже есть и компетенция, и репутация, и многие хотят с нами инвестировать. И немного даже странно ограничивать российские группы.

— Принцип инвестирования с российскими игроками — по профилю ваших партнеров или это могут быть какие-то сторонние проекты? То есть условные нефтяники хотят с вами проектов только в нефти или в медицине?

— Обсуждается и то, и то. Большая часть — это профильные истории. Но у нас есть ряд запросов, в том числе от крупных финансовых групп, членов РСПП, которые хотели бы вместе с нами вкладывать в несвойственные им области. В основном это технологии. К нам обратился ряд членов РСПП с идеей создать совместный фонд для инвестиций, не связанных с их основной деятельностью. Многие компании заинтересованы в развитии технологических инвестиций, но это всегда легче делать в партнерстве с кем-то, чем самому, исходя из той же недоступности опытных людей в этой сфере, тех партнерств, которые уже наработаны.

«У инвесторов изменения в Конституции не вызывают негативной реакции»

 — С начала года в России помимо общемировой повестки с пандемией были и свои важные события. Смена правительства, решение об изменении Конституции, сделка ОПЕК+, волатильность на рынке. Что оказало на экономические и инвестиционные процессы самое большое влияние?

— Важное событие — изменение состава правительства. У инвесторов хорошее отношение к правительству Мишустина. Инвесторы видят в том числе, что у премьера был очень хороший инвестиционный опыт в UFG (Михаил Мишустин в 2008–2009 годы был президентом UFG Capital Partners и управляющим партнером UFG Asset Management. — РБК), он мыслит в том числе инвестиционно. Инвесторы понимают, что и Мишустин, и все правительство — это команда Путина, настроенная на восстановление значимого экономического роста.

Безусловно, также важно очередное соглашение ОПЕК+, последовавшее за волатильностью нефтяных цен. До этого были скептики, которые сомневались в ОПЕК+ и говорили: цены на нефть были бы такие же, несмотря на сделку, ОПЕК+ никак на рынок не влияет. Но когда цены оказались около $20 за баррель (даже не берем отрицательные значения в США), то всем стало понятно — да, ОПЕК+ работает, реально важнейшая история. Благодаря сделке мы стали сильнее. То соглашение, которое есть, оно полностью соответствует интересам и России, и Саудовской Аравии, и другим странам — членам ОПЕК. Оно имеет элементы — как необходимо делать определенные коррекции. В частности, очень важная была коррекция сейчас — на один месяц продлить более серьезное сокращение добычи.

Сделка ОПЕК+ показала очень хороший пример взаимодействия России с США. Как вы знаете, было много звонков между президентами Владимиром Путиным и Дональдом Трампом — в зоне риска находились в том числе миллионы рабочих мест в США.

— Насколько для инвесторов был важен вопрос по изменению Конституции? Их волновала «проблема 2024 года»?

— Инвесторы видят, что многие из предложенных изменений направлены на большую сбалансированность различных ветвей власти. Соответственно, ни у кого из инвесторов, с кем мы общаемся, планируемые изменения в Конституции не вызывают негативной реакции.

«Заработать деньги на пандемии — это убийство репутации»

— С пандемией у вас появилось три четких направления — вакцины, препараты и тестирование. Препарат «Авифавир» — разработка «Химрара», в которую инвестировал РФПИ. Какой объем производства вы сейчас закладываете?

— Мы сейчас производим 60 тыс. курсов «Авифавира» в месяц, в июне, возможно, нарастим до 100 тыс. в месяц. Мы видим значимый спрос, в том числе международный. Первоначально препарат был разработан в Японии и использовался для лечения гриппа. Но мы сумели быстро провести клинические испытания, сделать модификацию, показать его эффективность и первыми получить регистрацию именно по коронавирусу. На прошлой неделе в Турции также смогли синтезировать «Фавипиравир» и регистрируют его у себя. Министр промышленности и технологий Турции [Мустафа Варанк] заявил, что планируемая регистрация — «источник гордости и восторга». Понятно, что возникает вопрос: почему же сами японцы этого не сделали? Ответ очень простой, и он в публичной плоскости. Япония применяла препарат на 3 тыс. пациентов с коронавирусом и получила хорошие результаты, но не проводила сравнения с контрольной группой. Они планируют завершить набор 90 пациентов для клинических испытаний в июне. После получения информации из Китая по их клиническим исследованиям мы стали взаимодействовать с Японией и обсуждать их планы. В итоге очень быстро, в соответствии со всеми процедурами, мы провели испытания на 60 пациентах, сейчас заканчиваем испытания на 330.

Производство препарата «Фавипиравир»

(Фото: Алексей Майшев / РИА Новости)

— Но вы же наверняка слышали скептические оценки эффективности препарата и его реального происхождения как раз из-за скорости того, как Россия быстро все смогла сделать?

— Минздрав детально проверил результаты клинических испытаний — они четко показали эффективность препарата. «Химрар» на самом деле синтезировал молекулу «Фавипиравира» еще три года назад, но тогда она была не очень востребована, потому что тогда это было одно из лекарств против гриппа. Соответственно, когда началась пандемия, мы анализировали порядка 70 препаратов со всего мира, нашли «Фавипиравир», как один из самых многообещающих, в том числе по исследованиям Китая. Мы сумели быстро связаться, подумать, у кого она может быть, и найти «Химрар».

— Субстанция для производства препарата — она российская?

— Пока на первую партию все было синтезировано в России.

— Второе направление — тест-системы на коронавирус. Планируете ли вы дальше как-то расширять этот проект и допускаете ли вы введение обязательного тестирования?

— С тестами мы очень сильно сфокусировались именно на промышленных предприятиях — «Полюс Золото», «Норильский никель», «Газпромнефть», «ФосАгро», «Сибур» и т.д. Мы реально сумели проинвестировать в разработку тестов, которые за 30 минут дают такой же точно результат, как другие за два с половиной часа. Наш тест нужен не всем на самом деле. Наши клиенты — промышленные предприятия — понимают, что за счет наших тестов они могут очень быстро протестировать 30–40 тыс. человек, например на вахтах.

У нас есть понимание, что если будут вводиться какие-то более массовые обязательства по тестированию, то это точно не будет на наших тестах — есть более дешевые варианты.

— Но ваши тест-системы закупают и другие страны. Какие?

— Это в основном страны Ближнего Востока и Европы.

— А какая разница в цене — для локального и иностранного рынков?

— Обычно мы на зарубежный рынок поставляем дороже, но если кто-то покупает очень большие объемы, то цена начинает быть похожей на цены российского рынка.

— Когда проект с тестами окупится для вас?

— Во-первых, мы дали в проект конвертируемый заем около 1 млрд руб., то есть для нас инвестиция защищена. Во-вторых, мы можем вернуть свои деньги с доходностью уже в следующем году. Но это не будет какая-то там сверхдоходность. Со стороны часто говорят: о, вы, наверное, туда пошли заработать какие-то сумасшедшие деньги?

— А вы не зарабатываете?

— Для нас заработать сумасшедшие деньги на пандемии — это убийство репутации. Мы, наоборот, точно не хотим заработать на этом сумасшедшие деньги. Например, первую фазу «Авифавира» мы продаем себе в убыток сейчас, потому что российский синтез оказался довольно дорогим. Мы потом как-то наверстаем и вернем свои средства, но там не будет каких-то сверхдоходов, это не та модель. Мы закладываем ограниченную маржинальность — все должно быть корректно и порядочно. Если бы мы не были суверенным фондом, зависимым от фактора репутации как основы бизнеса, может быть, идеи кого-то из членов команды могли быть более агрессивными.

— Вице-премьер Татьяна Голикова анонсировала, что в сентябре уже будет запущено промышленное производство вакцины от коронавируса, разработка Национального исследовательского центра эпидемиологии и микробиологии им. Н.Ф. Гамалеи Минздрава России (НИЦЭМ), куда инвестировал РФПИ. Какой план по объему производства? Вакцина будет только для внутреннего рынка или вы сразу ориентируетесь на международный?

— Во-первых, по вакцине я сам выступил одним из добровольцев и уже был провакцинирован НИЦЭМ.

— И как?

— Ну пока, видите, все нормально. Буду держать вас в курсе. Вакцина — это, безусловно, важнейший элемент, но не единственный — важно иметь тестирование и препараты для лечения. По вакцине у России очень сильный задел. В мире сейчас 7–8 вакцин в наиболее продвинутой стадии из более чем 100. Есть три хорошие вакцины, которые РФПИ детально изучил, — у «Вектора», НИЦЭМ и из международных у AstraZeneca — все они могут быть одними из первых в мире. Мы считаем, что уже в сентябре действительно мы начнем выпускать вакцину НИЦЭМ. И с вакциной мы сделаем так же, как и с «Авифавиром», — начнем производство до получения регистрации. Нам надо очень быстро двигаться, защищая россиян и продвигая нашу вакцину на международные рынки. Понятно, что первоначально ее будут поставлять только в России, но по мере того как Россия будет вакцинирована — это возможность помогать другим странам.

 — Должна ли вакцинация быть обязательной?

— Это вопрос к Роспотребнадзору или к Минздраву. Но, как показывает международный опыт, для того чтобы остановить эпидемию, вакцинирование должно пройти около 60% населения. Поэтому вакцина — это в интересах людей. И мало того, россияне будут в гораздо более привилегированном положении, чем граждане многих других стран, которые физически не смогут получить вакцину до конца следующего года.

—Во время пандемии был кейс международного сотрудничества с гуманитарной помощью между Россией и США в виде поставок ИВЛ. Версии и сообщения со всех сторон были разные — кто кому помогал? Кто и за что платил?

— Все на самом деле очень просто. Российская сторона выступила с инициативой предоставить США гуманитарную помощь. Это было очень правильным решением, жестом доброй воли, потому что в этот момент в Штатах был пик заражения. Сначала РФПИ оплатил половину этого груза, вторую половину должна была оплатить американская сторона. Но потом на телефонных переговорах президентов России и США было принято решение, что также американская сторона предоставит нам свою гуманитарную помощь в размере 200 ИВЛ. В итоге РФПИ полностью оплатил нашу доставку, а американцы — свою. Это была очень правильная акция, правильное действо, потому что мы помогли им в их пик, а они помогли нам в наш.

РФПИ активно взаимодействует с американским бизнесом, и мы считаем, что надо восстанавливать отношения между Россией и США. Все эти действия по восстановлению постоянно подвергаются резкой критике, но мы стоим на своем. Мы показали, что можем сотрудничать по важному направлению, и, несмотря на политические нападки оппонентов с обеих стран, мы сделали правильное дело. Страны должны и могут помогать друг другу.

— Но часть помощи же в США изъяли после пожаров в российских больницах, спровоцированных якобы именно неисправностью ИВЛ, аналогичных тем, что поставили в рамках гуманитарной помощи?

— Мы были вовлечены исключительно в финансовую часть. РФПИ не имел никакого отношения к выбору груза и его содержимому. Но отмечу, что ИВЛ были очень небольшой частью груза и большинство были системы «Тритон», а не «Авента-М» (именно этими ИВЛ были оснащены больницы, в которых было возгорание. — РБК).

«Сейчас не время накапливать резервы»

— РФПИ уже многие годы является главным двигателем сотрудничества России с Саудовской Аравией. Но, после того как в марте двум странам не удалось договориться о продлении соглашения о сокращении добычи нефти ОПЕК+, многие стали говорить о резком охлаждении их взаимоотношений. Действительно ли отношения сейчас переживают спад и нужно ли преодолевать кризис?

— На самом деле сейчас отношения очень хорошие. И никакого кризиса нет, наоборот, есть абсолютно четкое позитивное взаимодействие. Это было видно в том числе по последнему решению о продлении действия соглашения ОПЕК+. Но даже когда у нас были недопонимания по нефти с Саудовской Аравией, мы, РФПИ, договорились вынести нефть за скобки — все инвестиционные проекты и встречи продолжались.

Все любят подчеркнуть какую-то разницу во взглядах по продолжению сделки ОПЕК+ в марте 2020 года. Но разница была абсолютно минимальная. Сейчас, когда мы понимаем всю глубину падения спроса на нефть от коронавируса, у России, Саудовской Аравии и других членов ОПЕК абсолютно единая позиция.

— Вы сказали, что разница во взглядах с Эр-Риядом в марте была минимальная, но из-за этого развязалась «нефтяная война», которая обрушила цены, и многие компании чуть не обанкротились.

— Каждая страна действует из своих национальных интересов. Но плюс сделки ОПЕК+ в том, что мы можем вместе двигаться в интересах и России, и Саудовской Аравии, и других стран — и производителей, и потребителей нефти.

Ряд коллег не верили в возможность подобных действий со стороны Саудовской Аравии по резкому наращиванию добычи. Но Саудовская Аравия показала, что такие действия готова принимать. И сейчас все понимают, что вместе мы гораздо лучше и эффективнее и сделка ОПЕК+ — мощный альянс.

Генеральный директор инвестиционной компании «Мубадала» Халдун Халифа аль-Мубарак и Кирилл Дмитриев

(Фото: Михаил Метцель / ТАСС)

— В марте стало известно, что приостановлены переговоры о первой инвестиции Саудовской Аравии в российскую нефтесервисную компанию «Новомет». С чем это связано? И могут ли возобновиться переговоры по этой сделке или уже появились другие претенденты на компанию?

— Мы поставили эту сделку на паузу. Сейчас весь нефтесервисный сектор сильно ужался и довольно сильно упали обороты ведущих нефтесервисных компаний. Но нам нравится «Новомет», мы считаем, что это пример очень эффективной российской компании, услуги которой востребованы в мире. Такого рода компании необходимо поддерживать.

Сейчас есть различные конфигурации по этой сделке. Но мы по-прежнему считаем, что вхождение саудовских партнеров было бы очень выгодно, потому что они не только вкладывают деньги, но и дают большие контракты Saudi Aramco, куда пробиться очень сложно. Получить такого клиента — это победа для России. Мы надеемся, что придем к реализации этих планов в какой-то конфигурации. Но мы также понимаем, что менеджмент «Новомета» может самостоятельно выкупить компанию.

— Как вы оцениваете итоги первого месяца новой сделки по сокращению добычи ОПЕК+, которая заработала с 1 мая?

— Безусловно, сделка работает эффективно, результат уже виден — цена на нефть поднялась с $25 практически до $40 за баррель.

— Хватит ли одного дополнительного месяца (июля) по более жесткому сокращению добычи на 9,7 млн барр. в сутки или его нужно дальше продлевать?

— Мы видим уже, что экономики начали выходить из коронавируса и рынки стали восстанавливаться, а с ними — и спрос на нефть, поэтому продлевать жесткое сокращение больше чем на месяц нецелесообразно. Продление на один месяц — это очень мудрое решение.

— В начале июня котировки Urals вернулись на уровень цены отсечения — более $42 за баррель. Это было ожидаемо и насколько это долгосрочный тренд?

— Это очень хороший результат для России, и мы считаем, что это произошло именно благодаря сделке ОПЕК+. Сделка ОПЕК+ [которая начала действовать в 2017 году] принесла российскому бюджету более 10 трлн руб., прибыль российских нефтяных компаний выросла более чем на 25%. Сделка ОПЕК+ — это большое стратегическое достижение, потому что она дает очень мощный фундамент российской экономике. Она позволяет, имея разумные цены на нефть (они хороши и для производителей, и для потребителей), диверсифицировать экономику и развивать другие секторы, включая ИT и агро.

— Алексей Кудрин и другие экономисты предлагали повысить цену отсечения до $45 и выше, чтобы было дополнительное финансирование на здравоохранение, образование и инфраструктуру. Как вы относитесь к этому предложению?

— Мы считаем, что те вызовы, с которыми Россия столкнулась из-за коронавируса, требуют и адресной поддержки, и других мер поддержки населения, которые уже вводятся правительством. Поэтому, безусловно, мы на стороне тех людей, которые говорят, что надо инвестировать больше и, соответственно, выходить из коронавирусной ситуации за счет больших инвестиций и трат. Сейчас не время накапливать резервы, а время их использовать.

— Какое у вас мнение, как члена совета директоров РЖД и «Транснефти», к предложению главы «Роснефти» Игоря Сечина снизить тарифы этих двух компаний в 2–2,5 раза на время действия сделки ОПЕК+? Насколько это сейчас оправданно?

— Это вопрос для правительства. В России тарифы на трубопроводный транспорт практически самые низкие в мире.

«Я с первого дня дал поручительство за Майкла Калви»

— На каждом Петербургском экономическом форуме уже несколько лет подряд РФПИ объявляет об инвестициях или партнерстве, но далеко не все сделки доходят до завершения. Какой процент закрытия таких сделок?

— Из тех сделок, которые мы анализируем, до финализации доходит от 3 до 5% в год. Мы анализируем многие сделки, но отбираем только самые лучшие. Это соответствует показателям других стран, где фонды прямых инвестиций и суверенные фонды крайне избирательны, потому что они должны найти надежную компанию, исходя из ее менеджмента, хорошей оценки, перспектив роста и значимости для экономики.

Из тех сделок, которые мы отбираем и объявляем, реализуются около 90% (от числа сделок). Еще 10% не закрываются из-за финальных разногласий, изменений рыночных условий или других условий. Но очень часто журналисты сами что-то разведывают на раннем этапе [анализа потенциальной покупки], когда мы еще не закончили нашу проверку, и пишут, что РФПИ планирует приобретение. Из таких сделок только 50% финализируются.

— А сколько реально «живых» денег привлек РФПИ вместе с партнерами с 2011 года, когда был создан фонд?

— У нас заключены договоренности (commitment) на $40 млрд, из них 1,9 трлн руб. (около $27 млрд. — РБК) мы уже вложили вместе с партнерами, включая российские банки, эти инвестиции осуществлены либо по ним есть обязывающие документы.

Например, с фондом Mubadala из Объединенных Арабских Эмиратов мы вложили $2,3 млрд в более чем 50 проектов, c фондом из Саудовской Аравии (Public Investment Fund, PIF. — РБК) — $2,6 млрд в более чем 35 проектов.

— Одним из последних серьезных ударов по инвестиционному климату России является уголовное дело Baring Vostok, по которому был арестован Майкл Калви и другие топ-менеджеры фонда. Считаете ли вы необходимым дальнейшую либерализацию Уголовного кодекса для экономических статей?

— Дело с Baring — это важная история, это фонд с высокой репутацией. Я с первого дня дал поручительство за Майкла Калви, в том числе на смягчение его меры пресечения.

После возбуждения этого дела мы продолжили инвестиции вместе с Baring Vostok. Например, в компанию ivi. Мы также создали вместе с этим фондом платформу для инвестиций и, возможно, с партнерами проинвестируем в этот фонд. Мы также надеемся на то, что уже в ближайшее время суд, разобравшись во всех обстоятельствах этого дела, примет справедливое решение. В обращении к Федеральному собранию президент обозначил, что «добросовестный бизнес не должен постоянно ходить под статьей». Президент поручил пересмотреть ряд статей Уголовного кодекса, и эти изменения были внесены. И должно быть понимание, что репутация — это основа деятельности инвестиционного фонда, как, например, для железнодорожной компании — локомотивы и вагоны. Когда идет атака на репутацию одного из самых успешных инвестфондов, то наносится мощнейший урон всему инвестиционному сообществу России.

Майкл Калви

(Фото: Станислав Красильников / ТАСС)

Я надеюсь, что эта история завершится оправданием Майкла Калви, гражданина Франции Филиппа Дельпаля, а также их российских коллег Вагана Абгаряна и Ивана Зюзина. Для будущего России в целом и ее технологического развития в частности очень важно, чтобы инвестсообщество, которое приносит очень много созидательной пользы, имело все необходимые предпосылки, для того чтобы продолжать созидать и не бояться [того, что будут заведены подобные уголовные дела при коммерческих спорах].

— Какие самые серьезные опасения у инвесторов по отношению к России? В 2011 году вы говорили, что они опасаются вкладывать в нашу страну, потому что читают газеты про Россию. Что изменилось с тех пор?

— С нашими партнерами мы ушли от тех карикатурных описаний России во многих западных СМИ, которые влияют на многих людей. Инвесторов реально волнует, насколько может упасть ВВП, риск развала сделки ОПЕК+ и т.д., то есть какие-то макроэкономические вещи. И я бы не сказал, что остались какие-то специфические российские риски, которые их беспокоят.

Есть инвесторы, которые уже инвестировали в Россию, в том числе и большие западные конгломераты, чьи представители входят в консультативный совет по иностранным инвестициям [при председателе правительства]. И они более или менее всем довольны — они вложили деньги, у них работают заводы, им нравится, что у них работают талантливые люди. Хотя, конечно, что-то могло работать быстрее без бюрократических задержек. Безусловно, инвестклимат надо улучшать, роль государства надо уменьшать. Именно предприниматели являются создателями экономического роста, и их надо поддерживать. Но есть целая когорта людей, которые никогда не инвестировали в Россию. Они начитались каких-то статей, и у них создалось ощущение, что сюда вообще нельзя вкладывать.

Но, поскольку у нас есть партнерство на $40 млрд с крупнейшими суверенными фондами мира, нам этого достаточно на ближайшие пять—семь лет для реализации инвестпроектов. И наши успешные сделки с этими инвесторами — пример для других.

— Существует версия, что многих инвесторов, наоборот, могут отпугивать примеры инвестиций с РФПИ, потому что фонд воспринимается как «единое инвестиционное окно», без каких-либо альтернатив.

— Это абсолютно не так, потому что каждый инвестор может выбирать, как вкладывать в Россию. И есть примеры стратегических инвестиций иностранцев без РФПИ. Если люди могут инвестировать без нас, мы, честно говоря, только рады этому.

Но нас действительно многие выбирают, потому что у нас есть очень талантливая команда и история успешных сделок. Поэтому у инвесторов возникает вопрос: если нам комфортно с ними, мы уже много вложили и получили хорошую доходность, зачем нам делать что-то без них? Это уже привычка. Действительно Mubadala из ОАЭ и саудовский PIF не делают ни одной сделки в России без нас, но это не вопрос принуждения. Также ряд ведущих фондов вкладывает с нами автоматически во все сделки РФПИ.

— Вас называют очень жесткими партнерами, указывая, что в ходе переговоров вы порой ухудшаете условия. Но при этом все отмечают, что наличие вас в акционерах — это как минимум гарантия административного ресурса. Вы сами как видите баланс между инвестиционной линией и поддержкой той или иной компании?

— Для нас очень важна доходность, потому что мы, в конце концов, вкладываем государственные деньги. В отличие от бюджетных средств, которые обычно тратят, мы их инвестируем, чтобы они вернулись государству с прибылью и доходом. Мы учим людей нашей команды, что «это средства ваших бабушек, родителей и ваши средства», и это накладывает определенную ответственность — к ним нужно относиться аккуратно и бережливо. Это часть нашего менталитета. Поэтому когда мы получаем условия сделки, то, безусловно, не хотим переплачивать — мы хотим получить разумную оценку и максимальную доходность. Раз предприниматель верит в свой проект и хочет привлечь деньги РФПИ, он может гарантировать нам минимальную доходность.

Но если доходность выше какого-то уровня, например 15% годовых (в рублях), то фонд готов ее делить пополам вместе с этим человеком. Таким образом, мы обеспечиваем сохранность государственных средств. Некоторые наши соинвесторы еще более консервативны, чем мы, и мы, наоборот, уговариваем их пойти на более разумные условия. Например, некоторые из них ставят нереальные условия — требуют прогарантировать доходность 15% в долларах. Мы их уводим к более реалистичным и правильным подходам.

С нами хотят делать сделки не из-за административного ресурса, а потому, что у нас уже есть 80 портфельных компаний, которые составляют около 6–7% российского ВВП — и все чаще возникает значимая синергия между нашими портфельными компаниями.

— Бюджет уже получил отдачу от этих инвестиций именно от самого РФПИ, а не от того, что портфельные компании растут и составляют 7% ВВП. Вы должны что-то возвращать бюджету?

— По росту наших портфельных компаний и по доходности, которую мы показываем, видно, что РФПИ сумел сгенерировать прибыль для государства. Сейчас фактически принято решение эту прибыль реинвестировать в компании. Но государство может принимать решения и о том, чтобы часть этой прибыли забирать назад.

Наша модель, как и многих других суверенных фондов, состоит в том, что мы вкладываем деньги и они не уходят безвозвратно, они создают компании, помогают им развиваться и при этом генерируют доходность. Государство вкладывает какую-то часть средств в такую модель — это, безусловно, разумно, и так делают многие страны. В набсовет РФПИ, который возглавляет Сергей Борисович Иванов, входят и министры финансов и экономики, советник президента по экономике и глава Центрального банка, поэтому все очень прозрачно с точки зрения нашего портфеля и наших результатов, государство их видит.

— На фоне кризиса из-за коронавируса они не говорят: РФПИ, пора платить нам дивиденды?

— Нет, наоборот, будут реализованы планы по докапитализации РФПИ, в том числе в этом году. Мы показали, что в среднем все инвестиции РФПИ возвращаются государству только за счет налогов в течение четырех лет. Мы уже вернули таким образом все бюджетные деньги, вложенные в фонд, за счет налогов и социальных отчислений. В ближайшие четыре года общий объем возвращенных в бюджет средств превысит объем инвестиций более чем в два раза.

Почему так происходит? Потому что на каждый наш рубль мы привлекаем 7–10 руб. от наших партнеров. Это идет в развитие, компания начинает расти и увеличивать налоги, но не с одного нашего рубля, а с семи—десяти. И кроме налогового эффекта сами инвестиции РФПИ генерируют дополнительную доходность.

Кирилл Дмитриев

(Фото: Владислав Шатило / РБК)

— Насколько может быть докапитализирован фонд в этом году?

— У нас есть очень четкий подход, согласованный с Минфином, согласно которому при падении объема средств РФПИ ниже 30 млрд руб. Минфин нам выдает еще 30 млрд руб. из средств ФНБ. Но мы пока не упали ниже этой планки.

— Какую инвестицию вы можете назвать самой успешной за время работы фонда с финансовой и идеологической точек зрения?

— Идеологической я бы назвал наш портфель коронавирусных инвестиций. Это пример, как можно сфокусироваться на решении важной задачи, несмотря на скепсис и множество сложностей.

Что касается финансовых успехов, то, например, на «Детском мире», в который мы зашли вместе с АФК «Система», мы получили доходность 90% годовых в рублях при IPO. Здесь нет никакого административного ресурса, никакого секрета, просто мы вошли в компанию с профессиональным менеджментом, у которой устойчивая бизнес-модель и успешное развитие.

Когда мы выходим из инвестиций, часто доходность составляет выше 20% годовых в рублях. Это не результат того, что мы какие-то ­«драконовские» условия ставим при покупке. Мы выбираем правильные компании и помогаем им расти. Понятно, есть проблемы, есть непредвиденные обстоятельства, такие, как тот же коронавирус. Но умение адаптироваться к условиям и быстро принимать решения — это тоже важный элемент стабильности работы фонда.

— Возглавляя суверенный фонд РФПИ, вы себя ощущаете инвестбанкиром или государственным деятелем и чиновником?

 — Не инвестбанкиром, а инвестором. Инвестбанки в основном помогают структурировать сделки и только за редким исключением вкладывают свои средства. Мы же вкладываем деньги в компании и заинтересованы в их росте через пять или семь лет, поэтому это абсолютно четкая позиция инвестора.

— РФПИ находится в списке секторальных санкций США с 2015 года. Вам запрещено привлекать американское финансирование больше чем на 14 дней. Были ли примеры, когда партнеры отказывались инвестировать совместно с фондом из-за риска санкций?

— Когда секторальные санкции были объявлены, многие инвесторы первоначально замедлили свои инвестиции. Нам понадобилось много времени и усилий объяснить им, что на самом деле инвестиции с нами не запрещены. Главная проблема санкций — это не сами ограничения, а их очень широкая интерпретация. Из-за них формируется мнение, что лучше с Россией вообще не сотрудничать, хотя это нигде не написано. Мы рады, что сумели это перебороть и много средств привлекли уже после введения санкций.

—В апреле 2020 года в США был опубликован «доклад Мюллера», в котором, в частности, говорится, что спустя несколько месяцев после выборов президента США вы пытались установить контакты с администрацией Дональда Трампа. Якобы в конце 2016-го — начале 2017 года вы работали с американскими эмиссарами над планом примирения России и США. Это действительно так?

— Мы выступаем за хорошее отношение между различными странами довольно системно. РФПИ как партнер крупнейших суверенных фондов сыграл важную роль в улучшении отношений России в том числе со странами на Ближнем Востоке, с различными азиатскими странами и Европой.

Мы продвигаем идею о том, что бизнес-повестка должна идти отдельно от политической. Если политическая повестка блокирует бизнес-взаимоотношения, то есть опасность, что мы настолько погрязнем в политических разногласиях, что никогда не сможем оттуда выбраться. Если же сохраняются бизнес-диалог и инвестиции, то всегда остается возможность понять друг друга лучше и находить компромисс.

Мы считаем, что России и Соединенным Штатам надо продолжить как минимум бизнес-взаимодействие. Что касается любых планов и идей по восстановлению отношений, то они на самом деле очень просты, ничего уникального здесь нет — Россия может делать больше с США по борьбе с терроризмом, по нераспространению ядерного оружия, необходимо экономическое сотрудничество двух стран, бóльшая коммуникация между нашими ведомствами и людьми.

В расследования Мюллера нет обвинений ни в отношении меня лично, ни РФПИ. Они изложили в докладе различного рода обсуждения, как наладить отношения между Россией и США. Такие обсуждения были и до введения санкций, и они ведутся сейчас. Мы уверены, что миру будет лучше от улучшения отношений России с США. Мы считаем, что мы, как РФПИ, можем сыграть в этом хорошую роль, потому что общаемся с американским бизнесом, с топовыми американскими инвесторами. В этом нет ничего секретного, мы об этом говорим абсолютно открыто.

— Но в докладе приводятся конкретные детали…

— Пусть они там и останутся. А мы продолжим созидательную работу по налаживанию экономического диалога между странами.