Борьба с бедностью — это еще и отказ тратить деньги на неэффективные меры. Если отличить действенные лекарства от недейственных помогают клинические испытания, то определить, какие меры социальной политики принесут реальную пользу, а какие нет, сложнее. «Если мы не знаем, делаем ли мы что-то хорошее, мы ничуть не лучше средневековых докторов и их пиявок», — уверена Дюфло.
В середине 1990-х Кремер, Банерджи и Дюфло первыми начали тестировать социальные инновации на практике, чтобы предложить научно доказанные решения. «Они научились не только диагностировать причины бедности, но и выстраивать их в пирамиду — в какой последовательности их правильнее преодолевать для конкретной семьи, населенного пункта, региона или страны», — объяснила Овчарова.
Спустя почти 25 лет экспериментальный метод доминирует в экономике развития, а правительства и организации закрыли многие программы, которые оказались неэффективными.
Как устроены эксперименты
Не раз попытки помочь людям в бедных странах проваливались из-за непредвиденных причин. «В одной из стран раздача противозачаточных средств не дала результата, потому что благотворители забыли сказать, что их нужно пить женщинам, а не мужчинам. Или на примере борьбы с лихорадкой Эбола мы знаем, что люди убивали врачей, которые пытались сделать им прививку, потому что им не хватало образования понять необходимость вакцинации», — напоминает Овчарова.
Чтобы достоверно измерить пользу тех или иных мер, будущие лауреаты проводили полевые исследования, рассказал РБК старший преподаватель экономического факультета МГУ Даниил Шестаков. Случайным образом разным людям в развивающихся странах предлагались «лекарства от бедности» — москитные сетки против малярии или контрацептивы. Спустя несколько лет исследователи смотрели на результат: насколько снизилась заболеваемость малярией или нежелательные беременности. Такой подход они применяли ко всему, чтобы понять, какие «лекарства» снижают бедность лучше всего, рассказал Шестаков.
Например, когда Банерджи и Дюфло начали работать в округе Удайпур (индийский штат Раджастан), там были привиты всего 1% детей, хотя вакцинация была бесплатной. Оказалось, что медпункты находились далеко от деревень, а медиков часто не было на работе. После запуска мобильных клиник уровень вакцинации вырос до 18% и до 39% в деревнях, где семьи получали мешок чечевицы в качестве бонуса.
Или, например, в середине 1990-х Майкл Кремер и его коллеги провели эксперимент по повышению успеваемости в школах Западной Кении. Одни школы получили больше учебников, другие — бесплатное питание, третьи — помощь слабым ученикам. Питание и книги практически не дали эффекта, учебники повысили знания только лучших учеников. Наилучший результат в краткосрочной и среднесрочной перспективе показали программы репетиторства. Аналогичный результат дали эксперименты в Индии. В итоге программы дополнительной подготовки охватили более 5 млн детей в 100 тыс. индийских школ.
После исследований в Кении и Индии последовало множество новых в других областях — здравоохранении, доступе к кредитам и внедрении новых технологий.
Применяется ли такой подход в России
Методы Кремера, Банерджи и Дюфло рассчитаны на очень бедные страны и дают всходы только на почве с большим дефицитом развития, замечает Овчарова. Но России есть чему поучиться. «В нашей стране привыкли работать не на уровне конкретных домашних хозяйств, а «крупными мазками» — помогать всем семьям с детьми, всем пожилым и т.д., а адресные меры поддержки пока даются тяжело», — отмечает Овчарова.
За чертой бедности в 2000 году находились 42 млн россиян, или 29% (уровень бедности измеряется как доля населения с доходами ниже прожиточного минимума). По последним данным на второй квартал 2019 года, доля бедных россиян составила 12,7%, или 18,6 млн человек.
В два раза снизить уровень бедности — одна из целей майского указа президента. Но в России до сих пор нет национальной стратегии сокращения бедности, отмечает Овчарова. «Можно точно сказать, что предусмотренных мер точно недостаточно, чтобы сократить бедность в два раза», — отмечает она. Об этом заявляла вице-премьер по социальным вопросам Татьяна Голикова.
Аналогом такого подхода в России могут стать социальные контракты, считает Овчарова. Эта мера поддержки действует с 2013 года — контракты заключаются с малоимущими семьями, которые активно стремятся преодолеть бедность. Они получают более весомую материальную поддержку в обмен на обязательства устроиться на работу, пройти обучение или получить новую профессию, улучшить подсобное хозяйство, начать собственное дело. За 2018 год, по данным Минтруда, заключено более 100 тыс. соцконтрактов с охватом около 300 тыс. человек.
