Глава «Сибантрацита» Максим Барский — РБК:

Максим Барский (Фото: пресс-служба «Сибантрацит»)

«Увеличение добычи — это не дешевое удовольствие»

— В конце 2013 года вы уехали заниматься нефтяным бизнесом в США. Почему спустя пять лет вы решили вернуться и возглавить «Сибантрацит» Дмитрия Босова? Он вас позвал как специалиста по слияниям и поглощениям для подготовки компании к продаже?

— Первое — проект уникальный, интересный и амбициозный. И второе — это, конечно, взаимоотношения с Дмитрием [Босовым]. Мы партнеры уже ровно 20 лет в разных проектах: в телекоммуникациях, в нефти и газе. Так получилось, что, пока меня не было в России, «Сибантрацит» вырос в компанию мирового масштаба, и этим Босов заинтересовал меня.

Когда в 2014 году был кризис и никто не хотел вкладываться, Босов рискнул и затеял строительство «Разреза Восточный» (производитель антрацита). И так совпало, что на фоне санкций в отношении Северной Кореи «Сибантрацит» заполнил своим продуктом весь рынок. Сейчас все крупнейшие мировые производители стали — клиенты «Сибантрацита». Зайдя на рынок с одним продуктом, ты можешь предлагать уже всю линейку [угольных марок].

— Босов пообещал вам опцион или долю в «Сибантраците»?

— Да. У нас во всех проектах партнерские отношения. Есть опцион.

— Речь идет про 10–15%?

— Я не буду комментировать процент.

— Какие задачи перед вами поставили?

— Рост компании. Моя задача — ее удвоить к 2022 году.

— К выполнению этого плана привязан опцион?

— Нет. Это КPI. Это то, на что я приехал [из США]. Не продавать компанию, как вы говорили, а ее удвоить.

— В планах «Сибантрацита» — к 2022 году довести добычу до 58 млн т. Будете это делать за счет органического роста или допускаете покупку активов?

— Делаем ставку на три марки металлургического угля — антрацит, марку «Т» и коксующиеся угли. В 2018 году добыли 15 млн т антрацита, видим рынок для 20 млн т, но, наверное, не больше — иначе из-за падения цен начнем отъедать долю сами у себя.

В 2018 году добыли 9,5 млн т угля марки «Т» и будем увеличивать добычу. У нас уже есть «Разрез Кийзасский» в Кузбассе. Мы выиграли лицензию на участок Верхнетешский. В ближайшее время услышите еще о приобретениях. Мы обеспечили себе ресурсную базу по марке «Т» для роста добычи до 20–30 млн т. Но все будет зависеть от спроса.

Кроме того, нам надо построить обогатительные фабрики, часть углей этой марки — энергетические, и обогащение нужно для использования в металлургии. Наша цель — 100% металлургических углей.

У нас есть Огоджинский проект с запасами 1,5 млрд т, ожидаем, что там будут коксующиеся угли. Они близко к поверхности — 2 м. Средний показатель для Кузбасса — 12–15 м.

— Разве это не проблема? У «Мечела» на Эльгинском месторождении в Якутии запасы также находятся близко к поверхности, что приводит к их окислению.

— Мы для себя такой проблемы не видим, знаем, как и что нужно делать.

— Но вам тоже придется строить дорогу до Огоджинского месторождения. Из-за такой дороги «Мечел» оказался в долгах и чуть не обанкротился.

— Я не знаю, почему именно они оказались в долгах. Но мы, конечно, построим дорогу.

— А вам не интересно Эльгинское месторождение, которое выставлено на продажу?

— Будут продавать — мы посмотрим. Мы не видели оценки, но, судя по цифрам, оно дорогое. Газпромбанк приобрел 49% за 34 млрд руб. Плюс у них [«Мечела»] еще 60 млрд руб. долгов. За такие деньги на Огодже можно построить две Эльги.

Фото: Сергей Субботин / РИА Новости

— С нуля строите?

— У нас все проекты начинались как greenfield. Например, «Разрез Кийзасский» — никто на постсоветском пространстве не вышел на добычу 10 млн т за три года.

— По Огоджинскому такие же сроки?

— Да. Добыча там начнется в этом году.

— Пока будете возить продукцию автотранспортом?

— Да. Потом построим железную дорогу.

— Каких инвестиций потребует увеличение добычи до 58 млн т?

— С учетом строительства обогатительных фабрик это десятки миллиардов рублей в год. Понятно, что это все не дешевое удовольствие, но наше ноу-хау в том, что мы быстро начинаем добывать, начинается денежный поток, можно кредитоваться.

— Консорциум иностранных банков.

— А из российских банков?

— Сбербанк сегодня крупнейший кредитор из российских.

— Они предоставляют финансирование без залогов?

— По-разному. Есть и проектное финансирование, которое обсуждается, есть залоговое.

— А свои деньги на такие масштабные проекты у вас есть? Или привлекаете средства акционеров?

 — При выручке 132,8 млрд руб. мы не можем найти пару десятков миллиардов [на инвестиции]? Мы многое отдаем на аутсорсинг, не тратимся на приобретение горной техники, все это отдаем подрядчикам. Если бы мы делали все работы сами, то такие темпы роста добычи были бы невозможны.

— «Сибантрацит» — прибыльный? В опубликованных результатах размер прибыли за 2018 год не указывается.

— Мы сообщили, что налог на прибыль составил 8,4 млрд руб., — значит, у нас есть прибыль. Производим высокомаржинальные металлургические угли, это обеспечивает устойчивость.

— Но в Китае, основном потребителе металлургических углей, начали меньше выплавлять стали.

— Металлургические угли подвержены общему экономическому циклу, и, если идет замедление экономики, они будут первые страдать. Поэтому для нас очень важно быть диверсифицированным по линейке товаров и по рынкам сбыта. Китай — огромный рынок, но только от него зависеть нельзя. Они поменяют какое-нибудь требование, и все! Например, в декабре [2018 года] Китай не принимал угли вообще ниоткуда, порты были закрыты. Произошло затоваривание, стояли корабли, стояли составы, и мы расхлебывали эту ситуацию до марта [2019 года]. Среди наших потребителей также Корея, Япония, мы номер один в Индии.

— Но все равно вы делаете ставку на страны Азиатско-Тихоокеанского региона?

— Да, рост именно там. Производство перемещается из Китая во Вьетнам, Индонезию, Малайзию… Доля стран АТР в общем объеме наших экспортных поставок — 70%.

Максим Барский

(Фото: пресс-служба «Сибантрацит»)

«Мы не сумасшедшие, мы считаем, что Северомуйский тоннель-2 — это окупаемый инвестиционный проект»

— Насколько существенно на вас сказывается дефицит железнодорожных мощностей в восточном направлении?

— На всех сказывается. У нас по железной дороге едет на восток только 100 млн т.

— На президентской комиссии по ТЭК прошлым летом была поставлена задача увеличить пропускную способность железной дороги на восток в два раза к 2025 году.

— Я думаю, рынок мог эти 200 млн т поставить в ближайшие годы, но нет провозных мощностей.

Больше угля: как Путин предлагает увеличить экспорт российского сырья

Бизнес

— В середине марта Босов написал письмо Владимиру Путину, в котором предложил профинансировать строительство Северомуйского тоннеля-2 и увеличить провозные мощности БАМ и Транссиба. Это предложение связано с дефицитом?

— Да, большая часть из наших 50 млн т угля поедет на восток. Проанализировав ситуацию, мы обратились с предложением к президенту РЖД Олегу Белозерову еще летом 2018 года. Это продуманный план, часть нашей стратегии. И мы не сумасшедшие, мы реально считаем, что это окупаемый инвестиционный проект.

В ближайших планах РЖД этого тоннеля не было. Но на президентской комиссии по ТЭК вопрос поднимался.

— Откуда Путин узнал про этот проект, если первое письмо вы написали не ему, а Белозерову?

— Не от нас. БАМ построили, но существующий Северомуйский тоннель — узкое горлышко. К тому же он давно введен в эксплуатацию и через некоторое время обязательно потребует ремонта.

— А как РЖД отреагировали на ваше предложение?

— Ответ был такой: да, тоннель нужен, но у нас в планах его нет и он стоит около 250 млрд руб. Мы сказали, что, если у РЖД нет этого в ближайших планах, давайте мы построим. Тогда это не было воспринято всерьез, но Босов продолжал продвигать эту идею, написал письмо на имя президента России Владимира Владимировича Путина.

— И президент дал распоряжение?

— Насколько я знаю, наша инициатива была поддержана.

— Тоннель будет строиться только на частные деньги или будет частно-государственное партнерство?

— Первоначально будет частное финансирование. Потом тоннель будет передан РЖД на согласованных финансовых условиях, которые сейчас обсуждаются.

— 21 апреля «Сибантрацит» сообщил, что по поручению Белозерова создана совместная рабочая группа, которая уже даже провела первое заседание 11 апреля. А есть обязательство РЖД за строительство нового тоннеля предоставить компании приоритетный доступ к БАМ и Транссибу?

— РЖД очень в этом заинтересованы, [после запуска Северомуйского тоннеля-2] вырастает грузопоток, снимаются риски из-за существующего тоннеля. Представляете, что произойдет, если его закроют на ремонт?

— Но многие выступают резко против принципа приоритетного доступа к инфраструктуре РЖД.

— Давайте разберемся с тем, что происходит на угольном рынке. Когда я пришел [на пост гендиректора «Сибантрацита»], то увидел [на угольном рынке] ситуацию примерно нефтяного рынка до строительства БТС-1 и БТС-2. Тогда был только нефтепровод «Дружба» и правительство выписывало квоты на экспорт. В «Транснефти» сидели менеджеры, которые решали твою судьбу: поедешь ты или не поедешь. При этом маржа при продаже нефти в России была в два раза ниже, чем при поставках на экспорт. Все хотели на экспорт, а труба одна, вот и начиналась вся эта игра.

То же самое и здесь [на угольном рынке] происходит. Пока не будет избыточных мощностей, будет продолжаться битва за экспортные квоты. Кого-то РЖД срезают на 5% [от запрашиваемых мощностей], кого-то на 15%, кого-то вообще почему-то не срезают. Добиться правды, почему так происходит, невозможно. Для того чтобы все было объективно, нужно или создать мощности, или — в существующей системе — ограничения мощности в зависимости от маржинальности продукта. Как поступает рачительный хозяин? Он говорит: кто больше даст [денег], тот и поедет.

— Не получится ли так, что вы сейчас разработаете проект, а РЖД не пойдут на ваши условия?

— Если этот проект нужен государству, мы найдем с РЖД взаимоприемлемые решения.

— Где точка невозврата, когда вы должны принять решение инвестировать в этот проект или нет?

— Для нас проект начался. Компания [для строительства Северомуйского тоннеля-2] зарегистрирована, служба заказчиков создана, подрядчики определяются. Мы выполняем то поручение, которое у нас есть.

— Да. Идут переговоры.

— Вы еще собирались построить порт «Вера» также на Дальнем Востоке.

— Да, «ВостокУголь» строит порт «Вера», и мы очень рассчитываем на его мощности. Это часть нашей стратегии.

«Меня трудно нервировать после ТНК-ВР»

— Предложение Босова состояло в том, что разрабатывать проект тоннеля будет не «Сибантрацит», а его другая компания — «ВостокУголь» (как и порт «Вера»). Как будут взаимодействовать две компании?

— «Сибантрацит» — владелец компании «Северомуйский тоннель-2», а управляющей компанией, генподрядчиком будет, наверное, «ВостокУголь».

— В чем отличие двух компаний? Почему вы их не объедините?

— «ВостокУголь» (на паритетной основе принадлежит Дмитрию Босову и Александру Исаеву. — РБК) — это компания, которая обладает ноу-хау по работе с greenfield (разработка проектов с нуля). Компания занимается стройкой и запуском проектов. Дальше на этапе операционного управления они переходят в «Сибантрацит». Это моя зона ответственности. Когда я сюда пришел, мне достались три разрозненных предприятия («Сибирский антрацит», «Разрез Восточный» и «Разрез Кийзасский»). Задача была все это объединить в единую корпорацию.

Фото: Кирилл Кухмарь / ТАСС

— В Telegram-каналах активно обсуждается уголовное дело в отношении руководства Арктической горной компании, входящей в «ВостокУголь», из-за незаконной добычи угля, по которому Босов проходит свидетелем. Этот фон мешает вам управлять «Сибантрацитом»?

— Нет. К «Сибантрациту» это не имеет отношения.

— Но то, что фигурирует фамилия основного собственника компании, вас не нервирует?

— Меня вообще трудно нервировать после ТНК-ВР (Барский был зампредом правления нефтяной компании в 2009–2011 годах. — РБК). Там фамилии собственников были каждый день в газетах. Что ж теперь, не работать?

— Но одно дело — в газетах упомянуть, другое дело — в Telegram-каналах, ссылающихся на уголовное дело.

— Я вообще не понимаю такого жанра, как Telegram-каналы. Это из разряда fake news.

— Риски ведения бизнеса в России в последнее время сильно возросли?

— Любой бизнесмен смотрит на risk/reward ratio (ожидаемая доходность инвестиций по сравнению с допустимым риском. — РБК). Соответственно, хочешь построить мировую компанию, надо нести риски.

«Я не веду никаких переговоров»

— Наши источники рассказывали в прошлом году, что Босов вел переговоры о продаже «Сибантрацита» экс-президенту «Роснефти» Эдуарду Худайнатову. А консолидация активов на базе «Сибантрацита», которая началась еще до вашего прихода, — часть предпродажной подготовки. Ведутся ли такие переговоры?

— Не ведутся. И никакой подготовки к продаже до моего прихода не было.

— Продолжаются ли попытки Худайнатова приобрести «Сибантрацит»?

— Не знаю. Это к нему вопрос. Я не веду никаких переговоров.

Уголь на продажу: кто претендует на активы Босова

Бизнес

— Кампания в Telegram-каналах может быть связана с этими попытками недружественного поглощения?

— Все может быть.

— Еще одним потенциальным претендентом на «Сибантрацит» назывался украинский бизнесмен Сергей Курченко.

— Вообще не знаю, кто это такой.

— Его называют угольным королем Донбасса, который поставляет оттуда антрацит.

— Буду знать.

— Соответственно, с его людьми никаких переговоров тоже не ведется?

— Нет. Вообще ни с кем не ведутся переговоры. Нет задачи продаться, есть задача удвоиться.

— Во сколько бы вы оценили стоимость «Сибантрацита»?

— Невозможно сейчас оценить. Если смотреть на мультипликаторы публичных компаний, то «Мечел», который ближе всего к нам, торгуется с коэффициентом 7 к EBITDA, а Evraz — 3.

— Осенью нам рассказывали, что собственники оценили компанию в $3 млрд.

— Это к собственникам.

— А долг у вас большой?

— Нет, меньше EBITDA.

— Обычно, когда компания заявляет о таких масштабных планах роста, дело идет к монетизации, в том числе путем продажи.

— Это прибыльный бизнес. Мы его хотим увеличить. Еще есть такое выражение «нельзя продавать шкуру неубитого медведя». Вы говорите про монетизацию. Когда? Еще надо туда добежать, тоннель вот построить, чтобы доехать и др.

— А IPO не рассматриваете?

— Биржа — это способ привлечения капитала. Сегодня банки дают кредиты с коэффициентом 3 к EBITDA, зачем мне размещать акции на бирже? Если будет другая оценка [бизнеса на бирже], будем там привлекать деньги.

— Даже крупные госбанки вроде Сбербанка и ВТБ?

— Сегодня в России все банки охотно предлагают финансирование, потому что понимают, что это реально большой бизнес.

— Расскажите, кто кроме Босова является основными акционерами «Сибантрацита» и «ВостокУгля»? В совет директоров «Сибантрацита» входят Дмитрий Ага, Александр Исаев и вы. Как принимаются решения?

— Вы их в принципе назвали. Это команда близких единомышленников, с которыми я давно знаком. Для меня новый человек только Александр Исаев. С Дмитрием Агой и Босовым я работаю с 1999 года. С Исаевым (мы сидим в соседних кабинетах) и «ВостокУглем» у нас тесное взаимодействие. Хотя вы и называете меня специалистом по M&A, меня пригласили как операционного менеджера. Я внедряю новые процессы — инвестиционный процесс, процесс снабжения и производства. Проекты становятся большими, за ними нужен контроль другого порядка. И мы в этом плане все понимаем, кто здесь кого дополняет: я этими процессами дополняю то, что делает Исаев, который, безусловно, талантлив в запуске greenfield.

— Михаил Абызов был партнером Босова в угольных проектах?

— Я не знаю, где он был.

— А в «Сибантраците» не был?

— Нет.

— Даже понятийно?

— Все акционеры «Сибантрацита» юридически оформлены.

— Очевидно, Босов делегирует много полномочий, но последнее слово все равно остается за ним?

— Последнее слово за Босовым.

— А как часто он пользуется этим?

— Все реже и реже.