Казус Устинова: как исключение поможет подтвердить правила
Волна солидарности с актером Павлом Устиновым, стремительно, в стахановском режиме, приговоренным к трем с половиной годам лишения свободы за «вывих плеча» росгвардейца, напомнила дело Ивана Голунова. В том смысле, что, как и после обнародования сфабрикованных обвинений в адрес журналиста, в акции поддержки участвовали люди, далекие от политики, в том числе известные актеры, проявившие профессиональную солидарность. Возмутился абсурдным приговором даже глава генсовета «Единой России» Андрей Турчак. Но означает ли все это возможную смену репрессивного вектора власти, который стал очевиден минувшим летом?
Предел беспредела
Ответ: нет. Собственно, история Голунова показала, что власть готова мстить гражданскому обществу за свои же уступки ему. На следующий же день после освобождения журналиста, 12 июня, было разогнано шествие на Чистых прудах. Это выглядело как предупреждение и прецедент, что и подтвердили последующие события.
Даже если в случае Павла Устинова снова получится исключение из правил, например отмена приговора вышестоящими судебными инстанциями, это вовсе не будет означать смены репрессивного тренда. Ведь не менее абсурдны и другие приговоры по «московскому делу»: три года Кириллу Жукову за прикосновение к шлему «космонавта», три с половиной года Евгению Коваленко, бросившему в сторону стражей порядка урну, четыре года Константину Котову за неоднократное нарушение правил митингов, пять лет Владиславу Синице за пост в интернете, упорное преследование студента ВШЭ Егора Жукова. В сущности, это уже нечто большее, чем точечные репрессии. Свои решения судьи выносят, исходя из прецедента: раз можно назначать меру наказания, несоразмерную содеянному (а иной раз содеянное не доказано), — значит, это поощряемое поведение. Кем — не важно. Абстрактными верхами, атмосферой в стране. Так поступать не только можно, но и нужно, «лучше перебдеть, чем недобдеть».
Акции общественной солидарности, в частности в случае Егора Жукова, чье преследование похоже на попытку превентивно утихомирить московское студенчество, были и раньше. Однако в случае с Устиновым выяснилось, что и у беспредела силовой части политической системы есть предел, по крайней мере моральный. Председатель генсовета «Единой России» не самая значимая фигура в механизме власти, не генеральный прокурор и не глава Конституционного суда. Тем не менее его подключение к кампании поддержки осужденного — первый признак того, что конкретно этот приговор может быть пересмотрен. Каким образом? Например, изменить участь Устинова можно на том основании, что он — случайный прохожий, далекий от политики и вообще не на митинг шел. Чистых можно отделить от нечистых, жертв ошибки — от настоящих политических «преступников».
Как известно, Лаврентий Павлович Берия, лично избивавший на допросе бывшего посла в Лондоне Майского, сразу после смерти Сталина пригласил того в кабинет за накрытый стол, и, налив «английскому шпиону» вина, пожурил: «Что же вы, Иван Михайлович, оговорили себя». И как Майский, еще не знавший о смерти вождя, не настаивал на том, что он и есть «английский шпион», пришлось ему все-таки отправиться домой. Типичная жертва ошибки и скорректированных внешних обстоятельств.
Политический дебет-кредит
Но власти идут на уступки не столько под давлением общества, сколько под давлением обстоятельств. Исключения из правил — это всегда лишь подачка, создающая иллюзию готовности власти к диалогу с гражданским обществом, и подтверждение того, что в целом правила никто менять не собирается.
Имиджевый риск — единственно возможное основание, чтобы сдать назад. И всякий раз политический дебет-кредит взвешивается отдельно: как в случае с переносом строительства церкви в Екатеринбурге, в ситуации с Голуновым и, возможно, сейчас. И даже, по слухам, в деле Майкла Калви, где вдруг забрезжили признаки отсутствия состава преступления. Так что актеры, вставшие в пикеты у администрации президента, правильно выбрали место: именно здесь происходит взвешивание политического ущерба для образа власти.
Именно по этой причине в оттепель никто не поверит, даже если Устинов, дай бог, будет освобожден. И иностранные инвестиции не вернутся в Россию только потому, что Калви, опять-таки дай бог, обретет свободу. Потому что по-прежнему никто из обывателей не застрахован от ареста и срока за вымышленное преступление, никто из инвестирующих в российскую экономику не гарантирован от ареста по доносу разозлившегося бизнес-партнера или конкурента. Система работает на автопилоте, настроенном на «безопасность» власти. Ее перенастройка возможна только в ручном режиме и по сильно ограниченному числу кейсов.
Коренная проблема в том, что в Кремле, на Лубянке, в Охотном Ряду и по другим важным адресам не верят в существование неконтролируемого или не выращенного в тех или иных пробирках гражданского общества. В существование общественного мнения, которое может возникать не под влиянием абсурдистских телевизионных шоу. И в реальность свободных действий свободных людей, не инспирированных посольством США. Именно поэтому власть недооценила степень зрелости гражданского общества, иначе просчитала бы последствия акций устрашения, устроенных сначала росгвардейцами, потом следователями, затем судами и даже бюджетными организациями, подавшими гражданские иски к лидерам протеста за будто бы испорченное имущество, дополнительные расходы или недополученные доходы. В результате актеры, кинодеятели и даже учителя со священниками требуют прекращения «московского дела».
И выйти из этой ситуации куртуазно и красиво у власти вряд и ли получится. В «вежливых людей» и справедливых судей уже никто не поверит.
