Почему российским войскам пока есть чем заняться в Сирии

Входит и выходит

В марте 2016 года уже объявлялось о выводе части российской группировки, но потом пришлось вновь наращивать ее. Считается, что проблема была в правительственных войсках, которые не продемонстрировали нужную выучку и желание наступать. Однако такая версия верна лишь отчасти — в боеспособности сирийской армии, состоящей из различных групп и похожей скорее на ополчение, изначально были большие сомнения. Можно вспомнить первую наступательную операцию Дамаска после прибытия российских ВКС в Сирию осенью 2015 года, когда «Джунд аль-Акса» вместе с группами «Cвободной cирийской армии» отбили эту атаку и захватили город Морек.

Таким образом заявление о «первом выводе» больше было похоже на политический маневр, после которого интенсивность боевых действий возросла (27 марта 2016 года была первый раз взята Пальмира — при непосредственном участии российских «добровольцев»). Возросло и участие России в войне, которое публично не ограничивалось уже одной авиагруппой. Недаром Путин, выступая на авиабазе, поздравил российский контингент с выполнением задачи, которую «необходимо было решать с помощью широкомасштабного применения вооруженных сил». При этом пообещал: «Если террористы вновь поднимут голову, то мы нанесем им такие удары, которых они пока и не видели». Какое оружие и какие удары не видела Сирия, президент не уточнил, но, учитывая, что в Хмеймиме в период обострения отношений с Турцией побывал даже ОТРК «Искандер», представить можно.

Однако в этот раз ситуация иная — крупные анклавы «Исламского государства» (организация запрещена в России) на востоке страны разбиты усилиями двух коалиций (Ракку и другие города освобождали все-таки оппозиционные Асаду «Демократические силы Сирии»), а в западной части гаранты режима прекращения огня (Россия, Турция и Иран) работают над укреплением зон деэскалации. Складывается впечатление, что ближайшие месяцы могут оказаться решающими в определении итогов многолетней войны. Внешне арабские и западные государства приветствуют усилия России при условии, что они направлены на реальное реформирование сирийского режима и будущие справедливые выборы. Однако здесь есть несколько деликатных моментов, которые теперь не скроешь за борьбой против ИГ.

Иранский фактор

Если посмотреть на историю распространения ИГ в Сирии без пропагандистских штампов, можно увидеть, что предок халифата возник из суннитского сопротивления в Ираке, а развивался прежде всего на территории Сирии еще до начала войны — в многотысячных лагерях иракских беженцев и на территории вдоль сирийско-иракской границы, испещренной тоннелями. Свою лепту внесли и действия Сирии и Ирана по борьбе с американцами в Ираке. В России об этом не любят говорить, но идеи джихада в момент масштабного присутствия США в Ираке специально культивировались подконтрольными сирийским спецслужбам шейхами в суннитской среде, после чего сирийцы отправлялись воевать в Ирак. Возвращаясь, они уже имели устойчивые связи с «Аль-Каидой» в Ираке, и вовсе не все из них попадали за решетку. А те, кто попал, на волне протестов под благовидным предлогом уступок оппозиции специально выпускались сирийским режимом для радикализации повстанческого движения.

Даже до войны сирийские пограничники и спецслужбы, опираясь на квалифицированные кадры и разветвленную агентурную сеть, не особо эффективно действовали на востоке страны против радикалов. Наивно полагать, что после стольких лет боев, разрушения низовых инструментов управления и трансформации взглядов местных племен режим Асада в состоянии контролировать 600-километровую границу, а главное — реальные настроения местного населения. ИГ вернулась к привычному со времен американского вторжения в Ирак состоянию, но уже в другом статусе — как новый террористический бренд. При этом, по имеющейся информации, командная структура ИГ, несмотря на потери, практически не изменилась — от нее отсечено все лишнее вроде постов губернаторов провинций.

Ситуацию осложняет иранский фактор, а именно: возможность создания подконтрольного Ирану коридора через Ирак и Сирию в Ливан. Сейчас на востоке Сирии дислоцируется целый конгломерат проиранских иностранных и местных групп, приобщившихся к идеологии Хомейни. С другой стороны границы стоит иракское ополчение «Хашд аш-Шааби», большую часть которого составляют формирования, ориентированные на Тегеран, которое совсем не думает самораспускаться, а претендует на политическую легализацию. Фактор усиления шиитского влияния в сугубо суннитских районах будет активно использоваться пропагандой ИГ, что поможет возобновить рейды и контратаки из пустынных районов. Для их отражения, вполне возможно, еще могут понадобиться российские войска.

Политическое манипулирование

Похоже, что в Москве хотели бы продемонстрировать фигуру Асада как единоличного победителя в гражданской войне. Его визит в Сочи 21 ноября лишний раз показал, что равноправного оппонента законным властям среди оппозиции нет. Но во многом отсюда и проблемы с организацией Конгресса национального диалога в Сирии. Хорошо, что в нем в той или иной форме смогут участвовать курды. Гораздо хуже, что нынешний сценарий проведения конгресса предполагает смешение и уравнивание в праве голоса реальной вооруженной оппозиции с якобы оппозиционными силами, у которых штаб-квартиры располагаются в Дамаске или даже в Москве. При таком раскладе задача повысить доверие сторон друг к другу становится практически невыполнимой. В Москве приводят и еще один аргумент в пользу того, что пора проводить конгресс: успешное функционирование зон деэскалации. Однако их стабильность оставляет желать лучшего.

Ярким примером своеобразного понимания мирного процесса может стать ситуация в зоне деэскалации в провинции Идлиб. Там войска Асада и проиранские группы наступают навстречу друг другу из северной Хамы и южного Алеппо в направлении авиабазы Абу аль-Духур. Возможно, такой сценарий согласован в Астане в рамках борьбы против радикального альянса «Хайат Тахрир аш-Шам» (запрещен в России), однако для внешнего наблюдателя возможный переход одной трети зоны деэскалации под контроль Дамаска вызовет вопросы. При этом здесь также возможно подключение российских военных в случае, если операция забуксует.

Но главный индикатор того, что Дамаск вольно трактует понятие «антитеррористическая операция», — продолжение серьезных наступательных действий в зоне Восточная Гута против тех групп, которые подписали соглашение о режиме прекращения огня напрямую с Россией в Каире и Женеве. Понятно, что режим готов к диалогу с оппозицией и даже интегрировать ее, если только она разоружается на его условиях. Но это не политическое урегулирование конфликта, а принуждение к капитуляции. После очередной серии столкновений это, возможно, и приведет к стабилизации ситуации, но лишь до очередного взрыва.