Мир своими силами: как страны Ближнего Востока учатся вести переговоры

В конце 2016 года многие прогнозировали замедление политических процессов на Ближнем Востоке из-за смены администрации США. Предполагалось, что все игроки будут находиться в ожидании новых назначений в Вашингтоне и выработки Белым домом новых подходов к ключевым конфликтам в регионе, прежде всего к сирийскому. Прогнозы не оправдались: 2017 год на Ближнем Востоке начался довольно интенсивно.

Переговоры в Астане

Москва в период временного американского отстранения активизировала свои действия в регионе: Владимир Путин инициировал переговоры в Астане. Итоги переговоров вызывают разные оценки. Пессимисты считают их провальными, потому что по итогам первого раунда оппозиция отказалась подписывать итоговое коммюнике, а проект новой Конституции Сирийской Республики, предложенный Россией, вернее сам факт его предложения, вызвал серьезную критику со всех сторон. Оптимисты полагают, что успехом можно считать то, что новый формат переговоров состоялся, а проект Конституции, предложенный Россией, был предназначен вовсе не для того, чтобы навязывать сирийцам представления о государственном устройстве их страны, а чтобы стимулировать политический диалог.

После второго раунда переговоров в Астане, несмотря на всю скромность его результатов, можно утверждать, что точка зрения пессимистов скорее ошибочная. В нынешних условиях апробация новых форматов важна сама по себе, но более существенно то, что ключевыми игроками ближневосточного политического процесса все чаще становятся региональные акторы. Это не только Турция и Иран, но и Саудовская Аравия, которая, хотя и не участвует в переговорах в Астане, ведет диалог по другим трекам.

Акторы и медиаторы

Растущую роль региональных игроков мы можем наблюдать и на других направлениях, прежде всего на ливийском. В середине февраля была предпринята попытка провести переговоры в Каире между главой ливийского правительства национального единства Файезом ас-Сараджем и командующим ливийской национальной армией Халифой Хафтаром. Попытка закончилась провалом, но характерно, что инициативу по ливийскому урегулированию все больше проявляют именно региональные игроки — прежде всего Египет, но также Алжир и Тунис.

Мы видим очень интересный процесс: изначально возросшая де-факто, сегодня роль региональных игроков институциализируется через разнообразные дипломатические инициативы. Случилось так, что временное снижение активности США позитивно сказалось на увеличении свободы действия региональных акторов.

Любопытно, что Россия в этих условиях также демонстрирует новые подходы к ближневосточным политическим процессам. Они основаны на той идее, что глобальные игроки, такие как Россия и США, должны прежде всего играть роль медиаторов региональных политических процессов. В этом контексте показательна межпалестинская встреча, прошедшая в Москве в январе. Россия не принимала участия в этом диалоге, лишь предоставила площадку, а научный руководитель Института востоковедения РАН Виталий Наумкин выступил модератором переговоров. Итогом встречи стало коммюнике, которое подписали десяток палестинских политических партий и организаций.

Подобные мероприятия говорят о постепенном изменении характера ближневосточной политики, которая, возможно, впервые за сто лет становится собственно ближневосточной, минимально определяемой позициями внерегиональных игроков.

Линии недоверия

Основные региональные акторы, среди которых Турция, Иран, Саудовская Аравия, Израиль и Египет, зачастую не нуждаются во внешней поддержке: они ведут диалог друг с другом во множестве разных форматов и на разных уровнях. Однако общему разговору часто мешает колоссальное недоверие, царящее в регионе, подпитывающее три ключевых раскола: ирано-саудовский (иногда трактуемый как суннито-шиитский), ирано-израильский (также арабо-израильский, но он играет меньшую роль) и турецко-египетский (основанный на разных отношениях элит к политическому исламу, в частности к запрещенной в России организации «Братья-мусульмане»).

Эти линии раскола сказываются и на сирийском конфликте, в котором на локальное противостояние налагается региональное, прежде всего между Саудовской Аравией и Ираном, и в котором каждая из сторон поддерживает определенных сирийских игроков. На это противостояние в качестве третьего уровня налагается глобальное противостояние между Россией и Западом, особенно заметное на последнем этапе деятельности администрации Барака Обамы. Линии взаимного недоверия проходят при этом как горизонтально, так и вертикально, скажем между Саудовской Аравией и сирийской оппозицией, Саудовской Аравией и США и так далее. Ситуация усложняется тем, что локальные игроки, понимая мотивацию и логику действий глобальных игроков, пытаются манипулировать своими патронами. Это делает ограниченной возможность урегулирования конфликта.

Чего ждать от Женевы

Тем не менее новые тенденции — растущая роль региональных держав и принятие внешними игроками роли медиаторов вселяют надежду. Появились данные, что к процессу в Астане хотят присоединиться новые, ранее не задействованные сирийские группировки, что сделает диалог более инклюзивным и создает больше возможностей для поддержания режима прекращения огня. Если такой режим будет поддерживаться и если турецко-ирано-российский мониторинг этого режима покажет свою эффективность, то он может лечь в основу политического процесса, который будет запущен в Женеве 23 февраля.

Этот процесс предполагает обсуждение трех основных вещей — проблемы управления Сирией, подготовки новой Конституции и проведения выборов. Прежде всего в Женеве станут ясны основные сложности конституционного проекта, который должен быть разработан и принят участниками переговоров с учетом сложностей, связанных с характером государственности и административно-территориальным устройством Сирии. Больших прорывов от женевских переговоров ожидать нельзя, но сами по себе они указывают на тенденцию к преодолению недоверия и налаживанию политического диалога.

Автор — эксперт международного дискуссионного клуба «Валдай». Клуб был создан в 2004 году, в его работе приняли участие более тысячи представителей мирового научного сообщества из 63 государств.