Сосед Федерации: как богатые регионы могут делиться с бедными
Формально Россия является федерацией, хотя оснований для этого мало и с политической точки зрения (в мире нет федераций, в которых губернаторы или руководители местной полиции увольняются и назначаются центром), и с экономической (у местных властей нет права вводить собственные налоги и регулировать на своей территории действия национальных компаний). Власти откровенно опасаются реального федерализма, постоянно подозревая, что за ним скрываются сепаратистские настроения. Рассуждения о формировании мегарегионов пока ни к чему не приводят, а «генерал-губернаторства» в виде федеральных округов окончательно обесценивают любые мечты о реальной федерации.
При этом масштабы неравенства в России даже если и не растут, то остаются огромными, и власть использует, пожалуй, только одно средство их выравнивания — увеличение разного рода дотаций и субвенций из центра. В 2018 году на межбюджетные трансферты ушло 32,1% расходов федерального бюджета, однако разрыв в уровне жизни в разных частях страны не уменьшился. Теория «четырех Россий», предложенная почти десять лет назад и призванная предсказать поведение населения, находящегося в различных экономических условиях, оказалась во многом умозрительной: реального роста протеста в крупных мегаполисах так и не случилось. Напротив, на примере событий в Архангельской области и Назрани, выборов во Владимире и Хабаровске можно наблюдать нарастание народного недовольства вовсе не там, где его предполагали увидеть эксперты.
Воронки для ресурсов
Система финансовых потоков, направляемых из регионов в центр, а затем перераспределяемых оттуда, вполне отражает имперские исторические традиции, однако делает центральную власть ответственной за все, хотя многие экономические процессы обусловлены вовсе не политическими причинами. Хозяйственная активность быстро сосредотачивается в крупнейших городах, которые выступают своего рода воронками, засасывающими ресурсы соседних регионов. И даже если власти будут постоянно компенсировать перекосы за счет перераспределения нефтегазовой ренты, система неизбежно столкнется с перегрузками.
В последнее время мы наблюдаем, к примеру, проблему «московского мусора», которая становится весьма взрывоопасной от Балашихи до Архангельской области, от Волоколамска до Брянска. На мой взгляд, она имеет не только экологическое, но и экономическое измерение. Если мы посмотрим на области, соседствующие с Московской, то увидим, что средние зарплаты в Москве превышают средние по этим территориям более чем в 2,5 раза, а ВРП столицы в 2,9 раза больше суммарного ВРП семи соседних регионов, по населению уступающих столице всего на четверть. То же самое касается и Санкт-Петербурга, уровень доходов в котором в 1,8 раза превышает средний по четырем регионам, соседствующим с Ленинградской областью. Близость мегаполисов маргинализирует соседние области: в крупные города уезжает учиться молодежь; там зачастую работает самая мобильная часть населения; компании из крупных центров во многом контролируют экономику соседей.
В недавней российской истории встречались случаи, когда крупные мегаполисы брали шефство над относительно отстающими регионами, хотя выглядели подобные случаи порой гротескно (достаточно вспомнить «покровительство» мэра Юрия Лужкова тогда еще украинскому Севастополю). Между тем можно продумать систему экономических отношений между соседними и при этом неравномерно развитыми регионами.
Горизонтальные связи
Вместо образования макрорегионов, рассчитывающих на масштабную финансовую помощь из центра, мегаполисы или крупные агломерации могли бы софинансировать программы развития соседних территорий. Экономически это выглядит вполне реализуемо: в 2018 году доходы бюджета Москвы составили 2,38 трлн руб., бюджета Санкт-Петербурга — почти 580 млрд. Для сравнения: поступления из собственных источников в бюджет Владимирской области не превысили 44 млрд руб., Псковской — 25 млрд. Всего 2% доходов московского бюджета могли бы увеличить расходы бюджета Владимирской области почти вдвое. Такие программы позволили бы столицам с большими основаниями предлагать соседям те же мусорные проекты, ведь тогда местные власти могли бы потратить часть официально поступающих средств не на скупку местной прессы, а на развитие природоохранных технологий. Такой же подход мог бы использоваться и в других регионах страны: на Урале, где с богатыми Свердловской и Тюменской областями соседствуют Оренбургская и Курганская; в Поволжье, где разрыв в подушевом ВРП между Самарской областью и Саратовской и Ульяновской областями превышает 60%; в Сибири, где Красноярский край соседствует с бедными Республикой Алтай, Хакасией и Тувой, и на Дальнем Востоке с оторвавшимся от Амурской области в пять раз Сахалином.
Подобная инициатива вряд ли спровоцирует какие-либо «сепаратистские» тенденции. Скорее она как раз повысит степень «единства» России, не позволяя успешным и богатым регионам забывать о своих соседях и в то же время лишая основы фантазии о переносе столицы в другие регионы. При этом формирование своего рода горизонтальных федеративных связей может удачно дополнить существующие практики межбюджетных отношений: если она получит развитие, особенно активным донорам могут быть предоставлены права более гибкого установления налоговых ставок или введения собственных налогов. В итоге вместо мало связанных между собой «четырех Россий» можно будет получить страну, в которой отстающие регионы будут экономически и финансово привязаны к более успешным, а взаимодействия между последними будут гарантировать прочность государственной конструкции. Формирование множественных лояльностей повысит устойчивость политической системы России и обеспечит появление новых точек экономического роста.
Географический перекос
Несомненно, такая программа действий выглядит довольно экзотично, так как в современных федерациях подобная система финансовых взаимодействий не применяется. Но нигде в развитых странах нет и таких масштабных перекосов, как те, что существуют сегодня в России. Напротив, в больших федерациях на всех континентах заметна множественность центров хозяйственного роста: в США регион Сан-Франциско соперничает по экономическому значению с Нью-Йорком, а ВРП Техаса и Флориды сопоставимы с региональным продуктом штата Нью-Йорк. Более того, по среднедушевым доходам округ Колумбия опережает самый бедный штат — Западную Вирджинию — лишь на 87%, тогда как в России между Москвой и Ингушетией разрыв составляет 4,13 раза. В Бразилии основными двигателями экономики страны являются Сан-Паулу, Рио-де-Жанейро и Ресифи, а разрыв в доходах между штатами Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро и соседствующими с ними Мату-Гросу-ду-Сул, Эспириту-Санту и Парана не превышает 20%, хотя Бразилия считается страной даже с большим неравенством, чем Россия.
Сегодня Россия в финансово-экономическом отношении развивается не как успешная федерация, а скорее как унитарное государство третьего мира. Сохранение подобного положения вещей является реальной угрозой для будущего страны. И выходы из сложившейся ситуации нужно искать даже самые неожиданные, ведь аналогичные проблемы в наши дни в мире практически отсутствуют.
