Неустранимые сомнения: что не так с показаниями по делу Улюкаева
Ровно год, один месяц и один день спустя после задержания бывший министр экономического развития Алексей Улюкаев осужден, и на него под свет софитов надеты наручники. Идеальная картинка, демонстрирующая, что борьба с коррупцией идет и даже министры равны перед законом. Если не задумываться, а пойти по пути обсуждения золотых слитков и иного дорогостоящего имущества, найденного у экс-министра, то других доказательств как бы и не надо. Но думать полезно, и самый громкий приговор в современной истории России дает серьезный материал для обсуждения проблем, имеющих значение для каждого.
Из вторых рук
Конституция России и Конвенция о защите прав человека и основных свобод устанавливают критерии, которым должен соответствовать суд при вынесении решения. Согласно им, каждый имеет право на справедливое разбирательство его дела компетентным, независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона, при соблюдении принципа равенства. Как часто бывает с важнейшими понятиями, многие воспринимают их как нечто абстрактное, а не как подлежащие повсеместному применению требования закона.
Если вооружиться указанными критериями, то к приговору, конечно, возникают вопросы.
Главный, конечно же, это вопрос о показаниях Игоря Сечина, который и был инициатором уголовного преследования Улюкаева. Многие помнят четырехкратную попытку вызова главного исполнительного директора «Роснефти» на судебные заседания. Не добившись никакого результата, кроме письма о большой занятости свидетеля, суд оставил попытки его вызова на допрос, несмотря на требования как стороны защиты, так и обвинения. Такое бездействие суда, обязанного обеспечить сторонам процесса возможность доказывания и имеющего для этого все процессуальные механизмы, создает возможности для отмены вынесенного приговора, поскольку ограничивает важнейшее право сторон на предоставление доказательств.
Если рассматривать ситуацию с позиции идеального состязательного процесса, то невозможность получить показания главного свидетеля обвинения означала бы в силу конституционной презумпции невиновности оправдательный приговор. Ведь любые сомнения должны трактоваться в пользу обвиняемого.
Однако основным доказательством обвинения стали показания генерала ФСБ Олега Феоктистова, прикомандированного к «Роснефти». «Феоктистов рассказал в суде, что от Сечина ему стало известно, что Улюкаев в Индии, на форуме стран БРИКС, вымогал у Сечина взятку», — зачитала судья его показания. Из показаний Феоктистова следовало, что Улюкаев показал Сечину «с помощью двух пальцев сумму вознаграждения, которое хотел получить, это было равнозначно $2 млн». После этого генерал обратился с заявлением о вымогательстве в ФСБ.
Хотя судья и подчеркнула при оглашении приговора, что вина Улюкаева подтверждается всем комплексом доказательств, но обоснованно возникает вопрос: можно ли вынести обвинительный приговор в отсутствие первоначальных доказательств — показаний лица, которое единственное слышало и видело сам факт вымогательства? Допрошенные в суде сотрудник «Роснефти» Вадим Деревягин и журналист Александр Юнашев рассказали об игре Сечина и Улюкаева на бильярде в Гоа, но версию обвинения не подтвердили. Показания самого Сечина, данные на стадии следствия, по причине его неявки в суд в процессе не были зачитаны и не могут быть использованы в силу требования непосредственного восприятия доказательств судом.
Могут ли быть использованы производные показания из вторых рук в ситуации, когда есть нормальная возможность получения первоначальных показаний?
Проверка показаний
Свидетельские показания — особый источник доказательств, к которому предъявляются повышенные требования. Причина в их изначальной субъективности, в отличие от других видов доказательств. Именно поэтому в средние века действовало требование их проверки при помощи ордалий — ритуальных телесных испытаний (проверка огнем, водой и т. д.).
Сейчас правдивость свидетелей должна обеспечивать угроза уголовного преследования за дачу заведомо ложных показаний. Если лицо, непосредственно заявляющее о вымогательстве, рассказывает об этом в суде под угрозой уголовной санкции, то свидетель, знающий информацию с чужих слов, может отвечать только за то, что он слышал от своего визави. А это, согласитесь, другая ситуация. Получается, что основная информация о вымогательстве никакой проверки не прошла.
Суд, например, пришел к выводу, что нет никаких оснований подозревать участвовавших в задержании сотрудников ФСБ в инсценировке взятки — такая версия была у защиты. Судья исходила из того, что сотрудники правоохранительных органов априори заслуживают доверия. Но ведь здесь тоже могут быть сомнения. Министр экономического развития — достаточно влиятельная фигура, чтобы те или иные заинтересованные лица пожелали убрать его со сцены, в том числе и путем «подставы». Поверить в отсутствие коррупции органов мешают и недавние слова президента, задумавшегося о введении ротации правоохранителей по армейскому образцу. Получается, президент и суд живут в разных странах. Президент — в той, где он должен серьезно думать, как бороться со злоупотреблениями правоохранителей. А суд — там, где у оперативников не может быть никакого интереса к провокации (а что же делать с делом генерала МВД Дениса Сугробова?). Довод защиты должен быть проверен, и только это способно исключить версию оперативной провокации.
Суд здравого смысла
Интересно, каким было бы решение о виновности Улюкаева, если бы дело рассматривал суд присяжных, как это было бы до декабря 2010 года? Тогда в законодательство были внесены поправки, исключившие статью о взятках из числа составов преступления, подлежавших рассмотрению присяжными. Увидели бы обычные граждане очевидную парадоксальность ситуации, или предпочли бы ее не замечать, как профессиональный судья? И вообще, почему в царской и неграмотной России начала прошлого века с участием присяжных рассматривалось до 40 тыс. дел в год, а в демократической России — немногим более сотни?
Возможно, Улюкаев виновен, возможно, он невиновен. Меня лично министры-миллионеры смущают не меньше, чем миллиардеры — полковники полиции. Как обстоит дело, должен решить справедливый суд в состязательном, равноправном процессе.
В деле до конца ясно только одно: вынесенный приговор оставляет неустранимые сомнения в его справедливости.
