Уран в Петербурге: почему в стране Чернобыля нет радиофобии?

Фото: Сергей Николаев/Интерпресс

Новый вице-губернатор Петербурга Валерий Пикалев пообещал решить проблему с перегрузкой урановых «хвостов» (побочный продукт производства из урановой руды топлива для АЭС), которые прибыли в Петербург на судне «Михаил Дудин». Об этом сообщил на своей странице в Facebook депутат петербургского парламента Борис Вишневский, обратившийся к чиновнику с соответствующей просьбой.

Ранее стало известно, что специализированный сухогруз «Михаил Дудин» ввез в Россию 26 ноября 600 т обедненного гексафторида урана (ОГФУ) из Германии через порт Петербурга. В петербургском порту 80 контейнеров с ОГФУ перегрузили на железную дорогу для отправки в Новоуральск (Свердловская область). 

Редакция РБК Петербург попросила экспертов объяснить, насколько опасна транспортировка такого груза по территории страны и почему российское общество не готово к массовому протесту против подобных проектов.

Олег Муратов, исполнительный секретарь Северо-Западного отделения Ядерного общества, член Общественного совета Госкорпорациии «Росатом»:

«Обедненный гексафторид урана — это не отходы, а очень ценное сырье для производства урана-235, топлива для АЭС, и фтора, тоже весьма полезного продукта. В ядерной индустрии без фтора невозможен процесс разделения изотопов природного урана, а в химической промышленности — производство тефлоновых покрытий. Росатом обладает лучшей в мире технологией по извлечению урана-235 из ОГФУ — более эффективной (уран-235 выделяется практически полностью) и более дешевой, чем, например, у Германии и Нидерландов, да и других стран.

Технология получения топлива для АЭС из ОГФУ экологически более чистая, чем извлечение урана-235 из природной урановой руды, поскольку ОГФУ — это соль урана, и в ней нет ни природных шлаков, ни примесей. Они были удалены в процессе обработки урановой руды, когда из нее выделяли уран-235 и ОГФУ как побочный продукт последующей процедуры обогащения урана.

То есть, получать уран-235 из ОГФУ экономически и экологически выгоднее, чем из природной руды. Источники Greenpeace, утверждающие, что Росатом получает из Европы ОГФУ бесплатно, не правы. Европейцы оплачивают Росатому услуги по дообогащению урана, который возвращается в Европу. Это усиливает целесообразность для Росатома завоза ОГФУ из Европы. Это выгоднее, чем самим добывать руду в России, хотя этим приходится заниматься, поскольку количества ОГФУ в мире недостаточно для обеспечения топливом всех АЭС, за которые отвечает Росатом. К тому же Росатом еще и продает топливо — он является одним из главных поставщиков топлива для АЭС на мировой рынок.

После выделения из ОГФУ урана-235 и фтора остается только уран-238 (в виде окислов), который в будущем понадобится в качестве топлива для реакторов АЭС на быстрых нейтронах. Сейчас блоки с такими реакторами только начинают строить, и Росатом запасает топливо для их функционирования в будущем.

Опасаться аварий при транспортировке ОГФУ по территории России не стоит. За всю историю атомной энергетики не было ни одного случая такой аварии. Хранение урана-238 тоже не слишком опасно, поскольку этот изотоп слаборадиоактивный — его уровень радиоактивности на несколько порядков меньше, чем у природного».

Олег Бодров, председатель Общественного совета южного берега Финского залива (ООО «Декомиссия»):

«Немцы отправляют в Россию гексафторид урана не потому, что не умеют извлекать из него уран-235, а потому, что такое извлечение им экономически невыгодно — концентрация урана в ОГФУ гораздо меньше, чем в природной урановой руде. К тому же, им не хочется заниматься отходами такого производства. В то же время топливо для АЭС немцам нужно, потому что до 2022 года их атомные станции будут работать.

Росатом согласен перерабатывать ОГФУ, потому что получает плату за извлечение урана-235. А проблема отходов его, вероятно, не слишком волнует, поскольку ими, по всей видимости, занимается специальная структура, РосРАО, финансируемая из федерального бюджета. Кстати, можно предположить, что нынешнюю партию ОГФУ повезли из Петербурга в Новоуральск потому, что там РосРАО недавно запустил первый в России специализированный пункт захоронения («могильник») радиоактивных отходов. До сих пор РАО складировали в статусе временного хранения.

Перевозку ОГФУ через Петербург я считаю неоправданным риском, потому что это вещество — так называемая «плавиковая кислота» — химически очень агрессивно. При 56 градусах оно может самовоспламениться при контакте с воздухом и создать летальную угрозу на территории диаметром 64 км, по данным экспертов британской государственной компании BNFL.

Обычно (в предыдущих контрактах Росатома) 10% ввозимого ОГФУ возвращается обратно заказчику (в Европу) в виде дообогащенного урана-235, а остальные 90% остаются в России в виде отходов этого производства. Они, конечно, не так опасны, как ввозимый ОГФУ, но все же это довольно токсичные отходы. Вся эта история очень похожа на скрытый (формально это выглядит как ввоз сырья для производства) ввоз в Россию радиоактивных отходов для их захоронения, которое оплачивают российские налогоплательщики».

Сергей Цыпляев, президент фонда развития республиканских традиций и институтов «Республика», член Комитета гражданских инициатив:

«В этой истории сталкиваются две позиции. Одна говорит, что это выгодный бизнес, а другая утверждает, что этот бизнес разрушает природу. Как это часто бывает, верны, похоже, обе позиции.

Налицо грустная картина: мы занимаемся не самым приятным бизнесом, далеко не самым современным высокотехнологичным производством, где добавленная стоимость делается мыслью, мозгами. Другая проблема связана с тем, что после извлечения из ОГФУ урана остается 90% отходов. Да, они содержат меньше урана, но все равно остаются ядовитыми. Их надо где-то хранить и обычно это создает колоссальную проблему. Они хранятся в контейнерах под открытым небом и накапливаются в очень больших объемах.

Подобными опасными вещами заниматься можно, если технологическая культура достаточно высока. И тогда не взрываются «чернобыли», не тонут плавучие доки, как в случае с авианосцем «Адмирал Кузнецов», не падают построенные в школах спортзалы, как это произошло под Петербургом, и т.д. Поэтому, когда после всего этого нам говорят, что собираются заниматься серьезным бизнесом, который требует высокой точности, аккуратности, детального соблюдения технологии и предотвращения возможных угроз, у нас возникают вполне обоснованные сомнения, что эти люди справятся с этим.

Понятно, что всю эту работу немцы могли бы сами делать у себя, но они используют для этого другие страны. И это еще одно свидетельство того, что развитые страны предпочитают ничего общего с этим бизнесом не иметь, потому что на самом деле это вовсе не так выгодно, как нам рассказывают. В частности, Германия, несмотря на принципиальную возможность обеспечить безопасность ядерной энергетики, закрывает атомные станции. В их обществе сегодня преобладает такой взгляд на мир, поэтому правительство идет в этом направлении.

У нас, к сожалению, при принятии подобных решений никто никого не спрашивает — и даже когда у общества возникает озабоченность, нам начинают говорить о коммерческих тайнах, что довольно удивительно в подобных ситуациях. Никто не ставит людей в известность, как это все будет происходить. Хотя нужна большая подготовительная работа с гражданами, если действительно разворачивается какой-то потенциально опасный бизнес.

Массовых протестов в России в связи с этим пока не видно, так как, во-первых, люди об этом не знают, а, во-вторых, у нас реакция, как правило, ситуативная. Если рядом с моим домом будет свалка, то я выйду. А если эта свалка будет в соседнем субъекте федерации, то меня это уже мало беспокоит. Все считают, что эти опасные контейнеры проедут через Петербург — и все, авось пронесет, аварии не случится. А что там будет в Сибири, куда эти контейнеры привезут — нам не очень интересно. Ощущение необходимости бороться за свое место у нас возникает, а общего взгляда на страну как общую ценность пока нет. Собственно, ощущения внутреннего единства у нас никогда по большому счету и не было, да и сейчас оно, в общем-то, не прослеживается».

Мнения спикеров могут не совпадать с позицией редакции