Как Брестская крепость: что сказал QR-протест о российском обществе

Фото: Пименов Роман/PhotoXPress.ru

Сопротивление QR-кодам в Петербурге усиливается: в минувшую субботу антиваксеры буквально штурмовали Эрмитаж, отказавшись предъявлять охраннику сертификаты о вакцинации, а 25 января участники движения «барного сопротивления», возглавляемого Александром Коноваловым, пытались прорваться в закрытые заведения на улице Рубинштейна. Такие протесты характерны и для других городов России — в ноябре, например, в Волгограде подвергся атаке возбуждённых граждан офис Роспотребнадзора.

Высокий градус сопротивления QR-кодам — неожиданный феномен российской общественной жизни. Ведь россияне по важным политическим поводам возмущаются редко и недолго (в отличие от Западной Европы, где любое значимое политическое решение вызывает недовольство какой-то части людей), и экономические трудности, будь то рост цен или потери малого бизнеса во время локдаунов, тоже переносят терпеливо. Почему же противоэпидемические меры вызвали у граждан непривычно бурную протестную реакцию?

Этот вопрос РБК Петербург обсудил с политологом, социологом и философом. Все эксперты сходятся в том, что волна возмущения направлена не только на QR-коды. Однако они по-разному оценивают, с чем именно и почему так яростно, борются противники прививочных сертификатов.

Клеймо лошади и Брестская крепость

«QR-коды — это, с точки зрения многих наших сограждан, переход личных границ. Как последняя черта, когда человек говорит: всё, это интимная зона. Скажем, человек может терпеливо принять не устроивший его результат выборов, рост цен, даже сокращение зарплаты, но разгневаться и потерять над собой контроль, когда в его комнату войдут без стука. Примерно так с QR-кодами — они стали условной Брестской крепостью, когда люди считают, что отступать некуда.

Почему коды о прививках так воспринимаются? Раньше на лошадей ставили тавро [клеймо — ред.]. Было понятно, чья это лошадь, кому она принадлежит, сколько ей лет, сколько она стоит. Здесь то же самое, когда человек с QR-кодом должен везде ходить — он почувствовал себя в роли лошади. Именно с чувством обиды, гиперконтроля над его личностью и частной жизнью, связано, на мой взгляд, такое сильное общественное противостояние QR-кодам.

Кроме того, граждане не устраивают акций неповиновения, например, из-за состава Госдумы, даже если он им не вполне нравится, или из-за каких-то новых законов, поскольку политическая система так устроена, что с юридической точки зрения к ней сложно подкопаться, она легитимна.

Вообще, к любым элементам государственного устройства, к большой политике, гражданин в нашей стране склонен относиться как к данности, с которой на его маленьком уровне не поспоришь — «ну, что мы можем поделать». В случае с QR-кодами граждане понимают, что и легитимность спорная — и часто ссылаются на нарушения норм Конституции — и «поделать можем»: просто отказаться от этой меры, саботировать места, где нужно предъявлять код, или, наоборот, прорываться без кода — иными словами, получив физическую возможность сделать что-то наперекор принуждению, граждане ею воспользовались».

«Ждут заботы. Не принимают вмешательства»

«Сопротивление вакцинации и — особенно — введению QR-кодов оказывают очень разные люди. Среди них есть те, кто гордятся своим критическим отношением к происходящему и приводят аргументы против вакцинации; есть и те, кто не против вакцинации, но против ограничительных мер властей. Наконец, есть те, кто и против вакцинации, и против ограничений. Это люди разного образования и профессий — и малообразованные, и ученые со степенями; есть и врачи, и даже чиновники.

Во многих странах сильным аргументом в пользу вакцинации и ограничений является забота об окружающих — прививаться и носить маски нужно не только для себя. Забота о других — одна из базовых ценностей и поддерживается многими людьми, согласно международным исследованиям. Там это обстоятельство сильно ограничивает круг протестующих.

В России большинство настроено очень индивидуалистично и недоверчиво. Сограждане не слишком верят и ученым, и политикам, и властям, и вообще тем, с кем лично не знакомы. И, в общем, мало кто чувствует обязанность заботиться о других.

Ряд исследований показывают, что доверие к властям в той или иной стране — важный фактор готовности вакцинироваться и подчиниться ограничениям, но не единственный. Еще один фактор (по некоторым данным — основной, по другим — один из существенных) — это склонность доверять другим или, наоборот, относиться с подозрением.

Высокий уровень недоверия и индивидуализма, как показывает, например, Всемирное исследование ценностей или Европейское социальное исследование, отличают нас от многих других стран Европы и Америки. В результате, при оценке практически любой информации люди изначально подозревают, что им врут.

В то же время в истории с коронавирусом информация и сама ситуация меняются очень часто, порой радикально. В том числе, взгляды специалистов меняются — носить или не носить перчатки, носить или не носить маски на улице, носить маски или респираторы, как часто нужно прививаться, как долго длится иммунитет, можно ли заболеть повторно и т.д. Многие люди, особенно далекие от науки, не справляются с таким бурным информационным потоком. Изменение рекомендаций, новые сведения, сдвиги в позициях ученых и медиков становятся поводом не доверять не только конкретным сведениям или экспертам, но и науке в целом.

На основании данных российских опросных кампаний, которые находятся в публичном доступе, можно достаточно уверенно утверждать — противников локдаунов и введения QR-кодов существенно больше, чем тех, кто не готов привиться. Свежие данные ВЦИОМа говорят, что введение таких кодов стоит на первом месте среди мер, которые причиняют неудобства и раздражают. Стоит отметить, что вакцинацию как повод для раздражения упоминают вдвое реже.

Чувствуют неудобства и раздражены в том числе избиратели, которые исправно ходят на выборы и вполне лояльно голосуют. По опросам прослеживается явное соответствие между волнами пандемии и степенью оптимизма/пессимизма россиян. Большинство ждет от государства поддержки и заботы. Но при этом — не принимает вмешательства государства в свою частную жизнь. Такое отношение можно назвать «социальной дистанцией» (выражение неточное, но вошедшее в обыденную речь эпохи ковида) с гораздо большим основанием, чем пресловутые полтора метра.

Люди, в целом лояльные государству, живут по своим представлениям, в рамках которых прививки считают частной жизнью. Россияне не протестовали открыто, когда прививаться уговаривали. Когда дошло до обещаний, что прививка будет обязательной, до угрозы увольнений, введения QR-кодов, начались публичные эксцессы. Недовольство до сих пор в основном пассивное, но упорное. Вплоть до того, что некоторые согласны уволиться — лишь бы не прививаться.

Представления россиян о том, что такое частная жизнь, где проходят ее границы, границы права принимать личные решения и права государства в них вмешиваться — защищаются гораздо сильнее, чем ожидалось».

«Ускользания и уклонения, приносящие тихую радость»

«Лежащий на поверхности ответ состоит в том, что люди не доверяют властям, а с ними — иным социальным институтам, включая науку, разработавшую и «прописавшую» им прививки. Пусть так, но ведь описанное явление — вовсе не отечественное. Ковид-скептики шумно заявляют о себе во многих странах и недавние ковид-протесты во Франции могли бы нас здорово порадовать.

Конечно, когда пандемия завершится, социологи обязательно установят связь между уровнем и качеством ковид-девиаций в тех или иных странах и такими обстоятельствами как характер политического режима, степень неравенства, неформальная сословная иерархия, авторитет интеллектуалов, свобода СМИ и т. д. Но кое-какие вещи лежат на поверхности, о них можно сказать и сейчас.

Американские, французские или немецкие ковид-скептики и диссиденты — это, очевидно, не те люди, которые готовы допустить в своих странах диктатора, цензуру, отсталость и неравенство, а с ними и прочие атрибуты безысходного авторитаризма. Как раз наоборот — это народ очень активный и нонконформистский, который бросает вызов существующему общественному устройству и государству, упрекая их в неэффективности в делах прогресса и общего блага. Перечислять такого рода претензии нет необходимости, важно просто отметить, что в странах Западной Европы ковид-протест — это часть более универсального и регулярно проявляемого недовольства, сопротивления и протеста. Для россиян же регулярный протест как раз не характерен.

Есть разные мнения о том, насколько полезны противоэпидемические мероприятия, и надёжные выводы на этот счёт будут получены только в будущем. При всём скептицизме, который можно испытывать к современной науке и административным институтам, исторический опыт говорит, во-первых, что других у нас нет, и что, во-вторых, принимаемые антиковидные меры могут оказаться, скорее, малоэффективными, нежели вредными. Этот нехитрый вывод доступен обычному здравому смыслу, тем более, если он привлечёт на помощь «Википедию».

В России граждане хорошо знают, кого и почему следует бояться, какие кары и за какие действия последуют. Причём знают также, что помощи и поддержки у общества в большинстве случаев не допросишься, ибо есть не общество, а население — разобщённые и всегда готовые к дальнейшему разобщению люди (что, в частности, показано нам на примере ожесточенной интернет-войны антиваксеров и сторонников прививок). В таком состоянии мы находимся с советских времён. На фоне отсутствия общества как системы эффективных горизонтальных связей государственная бюрократия оказывается последним гарантом хоть какого-то социального порядка. По своей природе она заинтересована в соблюдении общих правил (которые можно регулярно нарушать в виду частных выгод). В конце концов, никто не пострадал от соблюдения ПДД, СанПина, тех же противоэпидемических мер и иных норм и практик воспроизводства полезных обществу отношений. Ирония в том, что в России ковид-протест оказывается направленным именно на этот скромный, но последний рубеж общего блага.

Происходящее очень похоже на позднесоветские явления — хулиганство, вандализм, пьянство, хамство, грязь. В них не было состава политического преступления, но они каждодневно разрушали нормальное устройство жизни, дискредитируя советский проект в мелочах — в разбитых фонарях, вонючих подъездах, оплавленных кнопках лифтов, давке, очередях, ругани и прочем, что теперь забыто, а молодёжи даже и непонятно: почему нужно было портить жизнь и её среду, если ты сам в ней живёшь?

На этот вопрос советские общественные науки не знали ответа. А подходящее слово здесь — «отчуждение», относящееся к нормально организованной жизни и выражающееся в её порче. Это самоощущение и поведение выстроены по схеме вялотекущей истерии, «заразительной», легко передающейся от человека к человеку по цепочке, в начале которой стоит государственная пропаганда. Она создала и воспроизводила тот набор слов, жестов, интонаций, реакций, ритуалов, образов, в которых жизнь страны могла эмоционально переживаться как напряжённейшее и при этом никогда не кончающееся противостояние.

В вялой истерии живет и новейшая Россия. Крики, ругань, рыдания, порванная бумага и разбитые тарелки, а также подпольные манёвры, ускользания и уклонения, приносящие тихую, шёпотом проговариваемую радость, — примерно так можно описать отечественный ковид-протест в диапазоне от нападения на Роспотребнадзор до покупки фиктивного сертификата о прививке».

Подготовили Владимир Грязневич, Юлия Воробьева

Мнения спикеров могут не совпадать с позицией редакции.