Конец эпохи: куда летит дух просвещения?

Фото: Роман Пименов/Интерпресс

Фёдор Гаврилов, шеф-редактор региональных лент РБК:

«Tempora mutantur — времена меняются и мы меняемся вместе с ними, гласит знаменитое латинское присловье. Одно из важнейших социальных изменений, в процессе которого мы сейчас находимся — охлаждение соотечественников к высшему образованию.

Что бы ни говорили оптимисты, этот тезис подтверждается наблюдениями ученых. «В России сокращается спрос на платное образование. Больше трети граждан (37%) не готовы платить за образование своих детей, 71% — за собственное», — сообщают медиа со ссылкой на летний опрос исследовательского холдинга «Ромир». Да и целесообразность траты сил, времени и прочих ресурсов на бесплатное высшее образование тоже подвергается ревизии, показало недавнее исследование Центра экономики непрерывного образования Института прикладных экономических исследований РАНХиГС «Трудоустройство молодежи: опыт работы или хорошее образование». Кстати, сокращается не только мотивация учиться, но и мотивация учить, что, возможно, даже важнее.

Ты помнишь, как все начиналось?

Строго говоря, век просвещения начался в России в XVIII столетии и затянулся лет эдак на двести. Течение этого «века» не было простым. Монархи учреждали гимназии, лицеи и университеты, пытались повысить статус образования среди бюрократии — эффективные менеджеры и специалисты на Руси всегда были в дефиците. Получалось по-разному. Например, император Николай I, тоже в своем роде реформатор, наблюдая за студенческими волнениями в Европе, вообще пришел к сомнению — а надо ли нам это? Но уж если надо, то по-военному. Тогда университеты и лицеи возглавили генералы от инфантерии, бывшие полицмейстеры, студенты систематически практиковались в строевом шаге, предъявляли кураторам справки о регулярном посещении церкви и так далее.

С деятельным подозрением относились к университетам и все потомки Николая Павловича. Но процесс было не остановить. Если дворянам ближе была служба в кавалерии, то для разночинцев — поповских и купеческих сыновей (а позднее и дочерей) — университет был неплохим лифтом наверх по социальной лестнице. И сколько бы препятствий ни придумывали власти, оставаясь очагами вольного и невольного сопротивления отживающему порядку вещей, российские университеты на протяжении всего XIX столетия собирали способных молодых людей, учили их наукам, внушали свою благородную и целесообразную этику.

Вопреки всему выпускники старых университетов распространяли идею просвещения, то есть развития, основанного на знании. Так дошло до 1917 года, когда в России случилась великая революция. Революция, частью которой стал октябрьский большевистский путч. Большевики не остались в стороне от процесса — среди первых декретов советской власти, наряду с самыми кровавыми из них, принимались решения о развитии образования. Из знаменитого «ликбеза» логично вытекала демократизация вузов. И свидетели тех процессов утверждали — да, были эксцессы, да, иной студент приходил на экзамен с наганом, да, ректором рано или поздно становился «швондер», но в этом был новый масштаб и настоящий порыв. Порыв учить — и порыв учиться.

Сто лет спустя

Оставим в стороне множество важных деталей этой истории (среди них — жестокие репрессии против ученых и научных школ, экстенсивное развитие вузовской системы, советская ориентация на «вал» и т.д; неудивительно, что порыв, о котором мы говорили выше, со временем стал выдыхаться). Перенесемся на 80 лет вперед, так сказать, в наши дни.

Советская власть, с ее многими отвратительными и отдельными прекрасными предрассудками канула в Лету. В 1990-е годы реформаторы сосредоточились на решении первоочередных проблем — напомним, важнейшей задачей того времени было накормить людей. Неудивительно, что до реформы вузов руки по большому счету не доходили. Но когда проблема с картошкой и мясом была в основном решена, наблюдатели отметили — народ снова пошел учиться. В период между 1998 и 2008 годами число вузов и студентов в России почти утроилось. Соответственно, вырос и платный сегмент, причем и легальная, и привычная его составляющие, то бишь взятки при поступлении. Количество денег стало переходить в качество, из государственных вузов до обывателей стали доноситься слухи — тот ректор коллекционирует исторические квартиры, этот декан ездит только на «бентли»… К богатству приложились его спутники — откаты, обнал, непотизм и т.д. и т.п. вплоть до заказных убийств.

Так сложилась новая вузовская система во главе с номенклатурой, чье процветание и относительная независимость в какой-то момент привлекли внимание высших чиновников, которые начали университетскую реформу. Нужна ли была эта реформа в заповедном царстве постсоветского высшего образования? Конечно. Но что она принесла вузам и их «потребителям» — детям, родителям, ученым, работодателям, обществу и экономике?

Предварительный диагноз

Уже в последнее десятилетие на некоторые университеты пролился золотой дождь — они стали хозяевами бесчисленных зданий и сооружений, получателями бюджетных миллиардов, собрали на своих кафедрах квалифицированных преподавателей и амбициозную молодежь (политологи называют такое выпадение из нормы «карманом эффективности»). Но и эти вузы, и остальные, в большинстве своем влачащие кислое существование, заплатили за встречу с реформатором большую цену. В авгиевы конюшни российских вузов вернулся «николай павлович» со своим казарменным представлением о целях науки, просвещении, прогрессе, свободе, эффективности и, разумеется, о системе отчетности.

Парадоксальным образом, этот коллективный реформатор-патриот железной рукой насаждает в российском вузе заморские порядки — разумеется, во имя прогресса, ставит «амбициозные» задачи, вроде попадания в заморские же рейтинги, причем в кратчайшие сроки и на высочайшие места. Стоит ли говорить, что наши люди умеют реагировать на подобное давление — так, задачи, вроде повышения цитируемости, обернулись массовой, на миллиарды, закупкой публикаций в «мусорных» журналах. Словом, жесткость требований обернулась не расцветом наук, а приписками и показухой.

Разумеется, руководителям вузов стало не до ученых. Пресловутые миллиарды тратятся на любимую бюрократией стройку (например, на переезды во вновь построенные «кампусы»), а на зарплату денег не хватает. Вот как бы случайный, но симптоматичный пример из недавних: преподавателям-совместителям на историческом факультете богатейшего МГУ предлагается работать на безвозмездной основе, впрочем, с оформлением договора. Но дело даже не в деньгах — многолетняя «реформа» вузов без преувеличения измучила лучших российских педагогов, а «карманы эффективности» всех не вмещают. Настоящим ученым в наших вузах с каждым днем становится все более неуютно.

Разлука без печали

Пока чиновники внедряли свои решения, а вузовская бюрократия (полагаю, со скрытым удовлетворением) их выполняла, ситуация с реальным образованием — например, с точки зрения работодателя — становилась только хуже. Те, кто принимают на работу выпускников большинства наших вузов, не дадут соврать — большинство из них надо переучивать (а выпускникам — переучиваться) уже в процессе работы. Вы скажете — а как же программирование? а балет? а медицина? а пресловутая утечка мозгов? Отвечу, что исключения только подтверждают правило.

Общество — это система сообщающихся сосудов. И, разумеется, оно не могло не заметить глубокий кризис наших университетов. Потеря мотивации у педагогов, бесчисленные управленческие «инновации», которые закатывают в асфальт целые научные школы, истощение советского научного задела, попытки политического контроля, последовательное сокращение бюджетных мест, удорожание мест платных, а в совокупности — падение качества образования, все это (хотя и не только) приводит к тому, что инвестиции в высшее образование детей кажутся родителям (и самим детям) все менее обоснованными.

Зачем тратить годы и деньги на формальное обучение, если тебя толком не учат и/или учат совсем не тому, что пригодится на практике? Зачем нужен диплом, если он не гарантирует хорошего трудоустройства? Зачем ломиться в лифт, который сломался?».

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.