Будем как Skype: зачем петербургские компании уходят из России

Фото: pixabay.com

«Мысли глобально, действуй локально» — этот тезис американского архитектора Фрэнка Ллойда Райта, популярный среди российских бизнесменов в «нулевые» годы, стремительно теряет актуальность. В 2020 году наметился четкий тренд на глобальные мысли и действия одновременно — новые российские предприниматели предпочитают сразу регистрировать фирмы на Западе, минуя локальный этап становления компании. Поскольку продажи многих продуктов и услуг сейчас осуществляются в цифровом виде, то персонал фирм, в большинстве случаев, остается в России. Что касается зрелых российских компаний, успешно экспортирующих видеоигры, программное обеспечение, мультфильмы, инженерные решения и пр., то значительная их часть давно регистрирует головные офисы или торговые подразделения в зарубежных юрисдикциях, но пандемия и санкции ускоряют этот процесс. Эксперты РБК Петербург поделились оценками ближайших экономических и управленческих последствий нового этапа глобализации отечественного бизнеса.

«Подавляющая часть качественных игр сейчас продается через Google Play, App Store и Steam. Три «магазина» охватывают весь мир! Такая модель продаж радикально меняет сам процесс экспорта: вам не надо изучать правовой режим каждого географического рынка, получать пакет разрешительных документов от местных правительств, открывать по всему земному шару торговые представительства — делать все то, чем до сих пор вынуждены заниматься оффлайн-бизнесы. Жизнь усложняется в том, что касается создания продукта — конкуренция колоссальна, так как доступ к цифровым платформам продаж имеют все компании планеты — и упрощается в вопросах дистрибуции. По сути, вы занимаетесь созданием конкурентоспособного в глобальном масштабе продукта — и только этим.

Если вы делаете продукт, не предназначенный для определенного локального рынка, то и зарегистрированы можете быть где угодно — это логично, и цифровые компании давно выбирают наиболее комфортную для своих головных офисов юрисдикцию, гибко меняя ее, в случае изменения существенных финансовых условий. Это тоже часть глобальной конкуренции — цифровой бизнес не хочет быть финансово слабее конкурентов, а юрисдикции хотят быть привлекательными для цифрового бизнеса, создающего с каждым годом все больше добавленной стоимости в мировой экономике. Российские компании не составляют исключения — если говорить об игровой индустрии, то ее крупные представители преимущественно выбирают юрисдикцию Кипра.

Хорошо ли, что отечественные фирмы действуют глобально, в том числе, в вопросах регистрации? Чем успешнее компания на мировом рынке — тем выше ее выручка и больше среднемесячные платежи на персонал. Соответственно, зарплаты работников производственных подразделений в Петербурге растут, и регион получает рост поступлений от НДФЛ. С другой стороны, основная часть добавленной стоимости остается за пределами страны. Противопоставить этому можно только конкурентоспособный налоговый и административный режим.

В этом смысле самый важный вопрос года — и не только для российских, но и для зарубежных цифровых компаний — как изменятся условия российской юрисдикции. Ведь вступают в действие налоговые льготы, введенные государством для IT-бизнеса, и они существенны. Но как будет на практике применяться обещанный режим — пока не понятно. Например, игровые компании заключают с Google и другими площадками агентские договора, а не лицензионные, поэтому, являясь классическими цифровыми компаниями, могут выпасть из числа продавцов цифровой продукции — получателей льгот. Если же наша юрисдикция на деле, а не на словах, окажется выгодной для IT, то уход бизнеса в другие юрисдикции может замедлиться, несмотря на продолжение санкционного противостояния, тоже играющего роль в этом процессе.

Про «токсичность» той или иной юрисдикции могу рассказать историю. Не так давно, весной 2013 года, тот же Кипр совершил маневр, назовем его так, по изъятию денег в свою пользу у тех, кто держал средства в кипрских банках. Вкладчики принудительно стали акционерами обанкротившихся банков. Уж токсичнее истории и придумать сложно — ан нет, сейчас все в порядке, уже как будто ничего и не было. Тут вывод один — нужно делать привлекательную юрисдикцию, и бизнес откликнется, что бы ни было в прошлом.

«Одного эстонского предпринимателя спросили, почему в Эстонии появляются такие глобальные компании, как Skype. И он сказал: наверное, потому что у нас нет внутреннего рынка. Наличие формально большого рынка в России долгое время обманывало бизнес, который рассчитывал сначала создавать продукты для внутреннего пользования, потом — улучшенные «экспортные варианты». Но сейчас российские предприниматели поняли, что бизнес надо строить там, где ему хорошо, и где есть большие рынки. В прошлом году я увидела тренд — инвесторы, российские и зарубежные, заметно больше интересуются международными проектами российских компаний. Они отдают приоритет тем проектам, которые приходят с моделью: вы будете вкладывать деньги не в российскую компанию, а в зарубежную, хотя и российского происхождения.

Раньше венчурные сделки с российскими проектами в зарубежном праве были большой редкостью. Сейчас чуть ли не каждая вторая сделка в сфере технологических стартапов — это инвестиции в зарубежные активы. Я бы не назвала такую практику бегством капиталов, потому что нет целевой задачи — разместить инвестиции за рубежом. Есть задача — создать и проинвестировать сильную, потенциально растущую компанию. Для такой компании не имеет большого смысла тратить время на завоевание российского рынка, потому что он маленький и довольно консервативный. За то же время фирма освоит гораздо больший рынок в Америке или Европе, и дальше, если захочет, может прийти в Россию — уже как иностранная компания. Чтобы сделать глобальный бизнес, сейчас компания вынуждена локализоваться за границей, передавать интеллектуальную собственность в зарубежную юрисдикцию, стимулировать продажи за рубежом — в России же оставлять дочернее предприятие, которое занимается R&D разработками.

Этот тренд касается самых разных компаний, в том числе, «железных», но в основном, конечно, айтишных, особенно тех, которые смотрят на американский рынок. Российские инвесторы помогают компании перелететь океан и зайти в какой-либо американский акселератор, который поможет ей стать привлекательной для американского капитала. Если компания покажет хорошую динамику на рынке США, то следующий раунд инвестиций проходит уже там. Выгода наших инвесторов в том, что они заходят в проект по российской оценке, когда он маленький и дешевый, а выходят из него, когда стоимость повышается в разы — в США рост стоимости стартапа нередко составляет 5-10 раз.

До тех пор, пока рынок России будет маленький, пока он не будет активно потреблять передовые решения, пока российских инвесторов будет мало, а предпринимательский климат не станет безопасным, стартапы продолжат уезжать за границу. Обычно, впрочем, отдел R&D остается в России, и здесь платятся налоги за эту часть компании. В Петербурге центров R&D становится больше с каждым годом, насколько я могу судить. Для России, как для страны, выгодно иметь российские корни новых глобальных продуктов и решений — как минимум, оставаться базой для R&D центров. Где аккумулируется прибыль технологических компаний с российскими корнями — это решение владельцев; в каждом случае выбор делается по-разному, нет готовой схемы».

«Тренд на развитие бизнеса российских компаний за границей существует уже довольно давно. Напрямую из России продавать продукты и решения на развитых рынках очень трудно. Санкции и общая токсичность России в глазах западного мира играют тут важную роль, хотя и не единственную.

На первых этапах развития высоких технологий в России, компаниям хватало российского рынка, к тому же, они еще не обладали достаточным весом и компетенциями, чтобы выходить на мировые рынки. По мере своего развития, цифровая индустрия набирала силу. Российский рынок стал тесным, а финансовые возможности позволили компаниям задуматься о продажах продуктов и услуг компаниям из Fortune 500. Там, где существует конкуренция и не доминируют глобальные корпорации, у качественных российских разработок есть неплохие шансы захватить определенные доли мирового рынка. Энергичные российские компании такую возможность с успехом реализуют — например, Касперский, Телеграм, Яндекс, ABBYY, ЦРТ, ICL services и другие.

Помимо этого, у российских компаний стали появляться уникальные и вполне перспективные (с точки зрения возможного спроса) разработки. Своими решениями и услугами они фактически участвовали в создании новых передовых глобальных рынков. Сейчас наши разработчики — и это рационально — стали сразу ориентироваться на мировых потребителей. На глобальном рынке возможностей в принципе больше, а на рынках новых технологических решений еще нет конкуренции. Например, петербургский «Геоскан» вполне может стать мировым лидером созданного им самим рынка беспилотной геологоразведки. Аналогично, группа компаний ЦРТ претендует на мировое лидерство в области мультимодальной биометрической идентификации человека, а «Кванттелеком» — в области квантовой криптографии. Понятно, что перспективные стартапы, разработавшие уникальные технологии, тоже с самого начала стремятся осесть в иностранной юрисдикции, чтобы без политических проблем захватывать глобальные рынки. Такую задачу надо ставить, это правильно.

Как показывает мировая практика, офисы продаж и сервисного обслуживания должны территориально располагаться как можно ближе к потребителям. Потому что проданную ИТ-систему надо обслуживать и развивать. К тому же, для участия в тендерах на госзаказ нужно иметь юрлицо, зарегистрированное в данной стране — это общее правило всех стран, включая и Россию. Поэтому заграничные офисы имеют и российские вендоры собственного ПО, и сервисные компании, разрабатывающие ПО по заказам крупных зарубежных корпораций.

В России существует еще одно препятствие для развития стартапов, малых и средних частных ИТ-компаний — это монополизм госкорпораций. Долгое время они стремились развивать собственные R&D-подразделения, и за счет административного ресурса вытесняли с российского рынка малых и средних частных игроков, тем самым вынуждая их подумывать о переезде за границу. Но постепенно стало выясняться, что крупные корпорации неповоротливы, не успевают за развитием технологий и не могут конкурировать в создании инновационных решений с более гибкими частными инновационными предприятиями. Поэтому они сменили тактику. Получая крупные госзаказы и выигрывая конкурсы в рамках госпрограмм, они стали привлекать на субподряд частные компании, допуская их тем самым к огромному рынку госзаказа и госпрограмм.

Корпорации стали применять и иную тактику работы с частным бизнесом — создавая собственные экосистемы, в которые они включают частные компании (в том числе стартапы) и выкупают, как правило, контрольный пакет в этих компаниях. При этом корпорация оставляет другим акционерам миноритарную долю и дает некоторую свободу менеджменту купленной компании, что создает для них стимул развития и освоения новых рынков.

Правда, неповоротливость крупных корпораций отчасти вредит и участникам их экосистем, так что экосистема — это лишь некий компромисс, который имеет как достоинства, так и недостатки. Но, благодаря такой смене тактики, многим малым и средним российским компаниям стало легче дышать на внутреннем рынке — они получили к нему реальный доступ. К тому же, они усиливают свой потенциал экспорта: материнские корпорации помогают участникам экосистем развивать его с использованием своих возможностей на глобальном рынке. Иными словами, вхождение в экосистемы — это альтернатива уходу компаний в зарубежные юрисдикции».

Мнения спикеров могут не совпадать с позицией редакции.