Инстинкт сохранения имущества: как банки выбивают деньги из должников

Вынесенный в Гватемале суровый приговор бывшему владельцу Неманского целлюлозно-бумажного комбината Андрею Биткову, который задолжал ВТБ 1 млрд руб., арест акционера «Юлмарта» Дмитрия Костыгина и ряд других эпизодов c «посадкой» крупных заемщиков, говорят о том, что в последнее время практика работы российских банков с проблемными долгами меняется. Если раньше долговые споры велись между юридическими лицами, то теперь «корпоративные вуали» отброшены, отмечают эксперты, и возврат долга компании становится личной проблемой ее собственников. РБК Петербург спросил у экспертов об актуальных методах «дуэлей» между кредиторами и должниками.

И ЗА БАБУШКОЙ ПРИДУТ, И ЗА ДЕДУШКОЙ ПРИДУТ

Андрей Гусев, управляющий партнер Юридической компании «Борениус»:

Фото: РБК Петербург

«В тучные годы, когда в системе было намного больше денег, крупным заемщикам российских банков многое сходило с рук. Тогда хорошо работала «корпоративная вуаль», еще лучше защищали иностранные холдинги в капитале, за которыми неизвестно кто стоял. Поэтому личное имущество собственника бизнеса в результате его дефолта, как правило, оставалось неприкосновенным. Например, в те годы один московский банк, узнав, что выдал бизнесмену кредит по поддельным залоговым документам, просто махнул рукой и не стал бегать за должником.

Сейчас кормовая база сжалась настолько, что банки готовы до последнего доллара требовать возврата долга не только от заемщика, но и, условно говоря, от его бабушек и дедушек пенсионеров. Корпоративную прослойку скоро можно будет выбросить на свалку — она не защищает. Уже предполагается субсидиарная ответственность собственника бизнеса в отношениях с государством, в отношениях с налоговой. Да и в коммерческих отношениях все стало намного жестче — и схемы атаки на должников, и схемы их защиты.

Существенная часть конфликтов с кредиторами происходит у бизнесменов из-за переоценки собственных возможностей. Компания достигает определенного успеха (причем чаще всего тактического, а не стратегического) и на эмоциональном уровне расценивает его как долгосрочный тренд. Например, бизнес может набрать слишком много земельных участков, или подписать слишком масштабный дилерский договор по продаже автомобилей. Анализа в таких действиях мало, эмоций много, и в результате бизнесмены залезают в большие долги. По моим наблюдениям, чуть ли не половина российского бизнеса склонна строить наполеоновские планы, оторванные от реальности.

Банки должны оценивать такие проекты более хладнокровно, чем их инициаторы, однако в российской практике, во-первых, есть привычка брать кредиты «по знакомству», во-вторых, предоставлять на запрос банка не соответствующую действительности информацию. Я уже не говорю о том, что существуют откровенно мошеннические схемы, когда кредит берут под бизнес-актив, которого в действительности не существует.

Общую картину конфликта кредиторов с должниками можно составить из запросов, которые нам поступают, например, от первой десятки российских банков. Ситуация с должником выглядит примерно так. Есть перекредитованный бизнес в дефолте, в бизнесе были задействованы различные иностранные структуры — как аффилированные, так и неаффилированные — имущество должника распределено по разным странам. Есть признаки вывода средств, в добросовестности которого у банка появляются сомнения.

Если в таких случаях банк не может договориться о внятной схеме реструктуризации бизнеса, устраивающей правление, то начинается поиск ассиметричных способов воздействия на должника. Например, таких, как предъявление исков и арест имущества должника за пределами России. Если собственник бизнеса нарушил один из принципов руководства компанией — добросовестности, действия в интересах бизнеса и осмотрительности — у банка есть все основания проткнуть «корпоративную вуаль» и пойти к собственнику напрямую.

Другой способ воздействия на должника — использование уголовно-правовой риторики. Например, доказательства отмывания заемщиком денег, вообще говоря, ставят кредитора в сильную переговорную позицию. Однако использование таких рычагов — это выход на тонкий лед, потому что по законодательству практически всех европейских стран юрист не имеет права не сообщить в органы о возможном совершении преступления, несмотря на то что он, к примеру, адвокат. Поэтому такое знание иногда тяготит, так как человек, погорев, может и юриста за собой утащить.

В публичное пространство выходят далеко не все скандалы кредиторов с заемщиками, однако попытки скрыться за границу сейчас довольно редки. Слишком много условий в европейских странах нужно выполнить, чтобы не нарваться на заморозку средств или экстрадицию. Поэтому побег возможен, по сути, только в третьи страны. Впрочем, это не большая проблема для многих заемщиков. В нашей практике был пример, когда человек с внешним миром общался только через доверенное лицо, и никто, даже органы, не знали, где этот человек находился. Как он умудрился так хорониться при наших технологиях, я не знаю.

Хотя схемы атаки на должников стали намного изощреннее, сами заемщики проявляют намного большую изобретательность в средствах защиты. Долговая история из корпоративного конфликта превращается в дуэль между заемщиком и представителем кредитора. Исход этой дуэли в каждом конкретном случае заведомо не ясен».

РЕФЛЕКСЫ СОБСТВЕННИКА  

Ольга Ульянова, вице-президент, старший кредитный эксперт агентства Moody’s:

Фото: Из личного архива

«Кроме публично известных случаев разбирательств между банками-кредиторами и заемщиками-бизнесменами, существует много непубличных конфликтных ситуаций, возникающих на почве неплатежей предпринимателей по долгам своего бизнеса. Иногда конфликты разрешаются мирным путем — в случае, если заемщик готов к диалогу с кредитором, к реструктуризации своих активов и их реализации под контролем кредитора. Однако зачастую бизнесмен не готов расставаться со своим имуществом. Когда стоит вопрос о потере своего благосостояния, у многих владельцев бизнесов включается инстинкт самосохранения. Исходы могут быть разными — от не совсем чистоплотного банкротства до бегства за границу.

Это не означает, что заемщик, заключая с банком кредитный договор, непременно имел преступный умысел. Напротив, в подавляющем большинстве случаев владелец бизнеса имеет конструктивный настрой и предполагает реализовать задуманный проект — завозит вполне осязаемое оборудование, строит реальный завод и т.д. Неспособность заплатить по долгам возникает из-за банальных экономических просчетов или ухудшения макроэкономической ситуации в целом.

И все же, если бизнесмен видит, что ситуация с проектом ухудшается и попытки ее исправить не приносят успеха, то часто предпочитает либо скрыться и тем самым спасти остатки своего благосостояния, либо максимальным образом его обезопасить от притязаний кредиторов.

Ни тот, ни другой путь не могут рассматриваться как панацея. Для эмиграции, например, приходится заблаговременно формировать хорошую финансовую и юридическую базу в иностранной юрисдикции, часто действуя таким образом в ущерб собственному бизнес-проекту. Фактически, такая стратегия граничит с мошенничеством, потому что проектные деньги расходуются не целевым образом, а на покупку домов, самолетов и яхт, а также оплату услуг юристов и консультантов.

Некоторые бизнесмены для ухода от обязательств перед банками могут прибегнуть к механизму личного банкротства. Причем процедура банкротства, запущенная во имя сохранения имущества заемщика, во многих случаях оказывается нечистоплотной. Это может быть, например, переписывание имущества на других лиц или наем подставного кредитора для подачи иска о банкротстве. Причем последний фактически не кредитовал потенциального банкрота, но может инициировать привлечение к делу дружественного финансового управляющего, а также размывает конкурсную массу реальных кредиторов.

В возникновении такого рода проблем отчасти виноваты и сами банки. В условиях высокой инфляции реальные процентные ставки по кредитам в России долгое время были отрицательными. Банкирам было выгодно кредитовать бизнес просто с активами, с обеспечением. Например, для того, чтобы получить кредит, бизнесмену было достаточно иметь в собственности здание. За условные три года действия кредитного договора здание росло в цене, и темпы роста рыночной цены из-за инфляции были выше, чем ставка по кредиту. В конечном итоге и банк, и бизнесмен оказывались в выигрыше. По сути, при выдаче кредита банки руководствовались не эффективностью бизнеса, не предпринимательскими качествами его владельца, а расчетом на банальный рост рыночных цен. Если ситуация менялась, активы по тем или иным причинам внезапно обесценивались, то заемщику выгоднее было просто отказаться от заложенного актива в пользу банка.

Кроме того, банки, как ни парадоксально, зачастую склонны полагаться скорее на личные симпатии к заемщику и сложившиеся тесные деловые связи, чем на твердую и однозначную юридическую документацию. Часто за кредитными договорами стоят джентельменские договоренности, например, о дополнительных источниках погашения кредитов.

Распространившаяся практика поручительства бизнесменов по долгам своего бизнеса — это, скорее, рычаг давления на владельца бизнеса и инструмент для его стимулирования платить по долгам, а не действенное средство обеспечения полного возврата средств по кредиту. Если бизнесмен выступает поручителем по кредиту своей компании, то это вовсе не означает, что банк увидел у него достаточно имущества на случай непредвиденного дефолта бизнеса. Заемщик — в первую очередь бизнесмен, и если банк ему попустительствует, то он этим пользуется, и интересы банка в данном случае оказываются не в приоритете.

В любом случае, мы видели бы намного меньше мошеннических схем, личных и корпоративных банкротств, беглых заемщиков, если бы деловой и инвестиционный климат в России был более благоприятным для развития частного бизнеса. Но этот вопрос во многом находится за пределами влияния отдельных банков и бизнесменов, он — в компетенции экономических, финансовых, контролирующих ведомств. Бизнес прогорает, не отдает кредиты, мошенничает не только потому, что его собственники, — злоумышленники или слабые предприниматели. Часто по ходу действия кредитного договора правила игры или экономические условия меняются настолько существенно, что предыдущие финансовые расчеты теряют свою состоятельность.

Волатильность операционной среды настолько высока, что не позволяет бизнесу четко спрогнозировать денежные потоки на более-менее обозримую перспективу. Добавьте к этому далеко не всегда эффективную систему налогообложения и получения разрешительной документации, дополнительные затраты, связанные с частыми и не всегда обоснованными проверками. Иными словами, заемщики, возможно, и хотели бы стать более честными, но экономическая и операционная среда этому пока не способствуют».

Позиция спикеров может не совпадать с мнением редакции.