Реакция на протест: как власть провоцирует рост напряженности в России
Поговорим сегодня про протестные настроения, но не про Навального. Воскресные митинги, как новое издание «Болотной» с более молодым составом, все-таки во многом стали продуктом политтехнологий. Конечно, народ вышел на улицы абсолютно искренне, с желанием добиться перемен, и вышел он не за Навального, а за себя. Но у власти тоже был свой интерес в прошедшей акции: протестировать разные слои населения на способность к активным действиям, понять, как правильно выпускать пар недовольства. А также — и это главное — сформировать контролируемый праволиберальный проект, который даст явку на выборах 2018 года и далее позволит перевести уличную активность в парламентскую плоскость.
Брожение в низах
Однако ситуация сегодня в корне отличается от 2011–2012 годов и совсем не проста для власти. Потому что помимо городского протеста в стране усиливается другой — низовой социальный протест. Его развитие, равно как и солидаризация с ним «рассерженных горожан», вкупе с молодежью а-ля 1968, несет непосредственные и серьезные риски для политической системы. Социальный протест пока разрознен и слабо представлен в СМИ, у него почти нет связи со средним классом. Но цифры говорят сами за себя: он растет, дополняя городскую повестку брожением в социальных низах.
За 2016 год Центр экономических и политических реформ (ЦЭПР) зафиксировал в стране 1141 случай только резонансных конфликтов на предприятиях, не считая других социальных конфликтов (дольщики, льготники, фермеры и многое другое). Это задержки и невыплаты зарплат (79,4%), снижение оплаты (3,7%), массовые сокращения сотрудников (12,4%) и переводы их на неполное рабочее время (4,6%). Самые проблемные регионы в этой части — это Нижегородская, Владимирская, Свердловская, Липецкая, Костромская, Сахалинская области, Москва, Хабаровский и Приморский края, Ростовская область. Наиболее характерна проблема для предприятий обрабатывающего производства, строительной отрасли, а также сферы ЖКХ.
В 13% случаев финансовые проблемы переросли в открытые протесты: от забастовок сравнительно небольших коллективов до крупных митингов. Долги по заработной плате после выступлений были погашены менее чем в половине случаев (около 40%). В основном же проблема или превратилась в хроническую, или «рассосалась», оставив за собой негативный шлейф.
С начала 2017 года ситуация продолжила усугубляться. По итогам первого квартала можно констатировать рост задолженности по зарплате. На 1 февраля суммарная задолженность в стране составила уже 3,232 млрд руб. (по сравнению с 1 января увеличилась на 507 млн руб.), а на 1 марта — уже 3,613 млрд руб. Это данные Росстата, но очевидно, что они отражают только тенденцию, но не настоящий масштаб проблемы. Приведу простой пример. Официальная суммарная задолженность в Ростовской области на 1 января 2017 года составила 36,7 млн руб. В то же время 17 января Минтруд в официальном письме подтвердил, что на конец декабря только задолженность перед работниками угольной компании «Кингкоул» в городе Гуково составила 300,9 млн руб. Получается, некорректны либо сами данные Росстата, либо его методика.
Довести до края
На примере гуковских шахтеров можно рассмотреть и типичную тактику властей по купированию протестов. Когда долги по зарплате еще были небольшими, власть бездействовала и отмахивалась от всех требований, хотя прямо у нее на глазах собственник предприятия не платил не только зарплату, но и налоги. Когда шахтеры начали выходить на митинги, чиновники стали оказывать давление на шахтерский актив и при этом всячески искажали информацию в СМИ. Все это лишь вызывало раздражение людей. После массовой голодовки летом 2016 года областное правительство произвело небольшие выплаты (заодно приуроченные к выборам в Думу), но на этом конструктивные шаги закончились. Именно это подтолкнуло шахтеров к решению выехать в Москву на Горбатый мост и провести акцию там. Попытка выезда была 19 декабря. Силовики применили жесткие методы противодействия — рейды по домам шахтеров, введение режима антитеррористической операции с блокированием целого города, снятием людей с автобусов и т.д. Дальше против основных активистов начали готовить уголовные дела, один человек уже осужден.
Ситуация до сих пор остается напряженной, несмотря на начавшиеся в декабре выплаты. Они стали реакцией на акцию шахтеров — только так, доведя ситуацию до экстремальной, мирные люди, изначально вообще не собиравшиеся заявлять политические требования, смогли добиться хоть каких-то результатов (сейчас погашено около половины долгов, накопившихся за два года).
Конфликт в Ростовской области лишь один из многих. Анализ подобных историй в других регионах показывает, что власть хронически неспособна решать социальные проблемы, порождающие протесты, а также организовывать диалог с протестующими. Наиболее предпочтительный для нее формат — силовой. В результате в сознании людей закрепляется представление о власти как о грубой несправедливой силе, которая умеет только давить и унижать. Логичной становится и радикализация риторики: от просьб к власти к претензиям.
В вышеописанном случае с шахтерами деструктивный алгоритм выглядит следующим образом: игнорирование проблемы — противодействие протестам — отказ от диалога. Порой власть, однако, подключается к разрешению конфликта, но опять же только после его обострения. Так, в Свердловской области на Верхнесинячихинском металлургическом заводе работники дважды устраивали голодовки — 18–22 июля и 5–12 августа 2016 года. После первой акции и вмешательства прокуратуры им перечислили часть задолженности — около 2 млн руб. Полностью решить проблему удалось только после второй голодовки.
Протестный механизм
Есть и единичные обратные примеры, такие как решение правительством Коми проблемы с задолженностью по заработной плате и отпускным выплатам в АО «Шахта «Интауголь». Однако в целом власти если и реагируют на проблемы, то с запозданием. Отсутствует налаженная методика мониторинга и профилактики социальных конфликтов.
В первую очередь это проблема федерального центра: рассогласованность действий различных ведомств демонстрирует неспособность всей вертикали власти выступать в роли как минимум авторитетного посредника между сторонами социальных конфликтов. Даже когда по наиболее резонансным случаям центр берется помочь, его рекомендации и указания тонут в бесконечных согласованиях между разными уровнями принятия решений.
Так, в случае с шахтерами вполне здравую и мотивированную позицию Минфина — выплатить шахтерам средства из резервного фонда региона — не поддержали Минтруд и ростовская власть. Администрация президента добилась встречи губернатора с шахтерами (раньше он вообще с ними не разговаривал), активно к проблеме подключилось полпредство. Но и тут губернатор все равно продолжил свою линию — дробить протест, преследовать его лидеров, гасить задолженность медленно и неравномерно. Получилось, что федеральный центр не так уж много может сделать, чтобы конфликт действительно прекратился.
Это один из примеров. В целом региональные власти, которые оказываются на «передовой», ведут себя непоследовательно, предпочитают силовые сценарии переговорным, а иногда и вообще опускаются до полукриминальных методов — угрозы лидерам протестов и их семьям, показательные избиения и т.д. Однако подавление протеста часто приводит лишь к излишней политизации ситуации, ее федерализации, накоплению социальной напряженности.
Между тем, чтобы не загонять недовольство внутрь, а действительно разрешить нарастающие социальные конфликты, власти нужно обеспечить прежде всего решение проблем, их порождающих, а также научиться разговаривать с людьми.
Прежде всего нужно не потакать тем, кто «кидает» своих работников, «отжимает» у кого-то землю и т.д. Власть должна исполнять закон, а закон требует защиты прав простых граждан, которые не могут постоять за себя сами. Это касается не только наемных работников, но не в меньшей степени малого и среднего бизнеса. Если же конфликт возник, то с протестующими нужно вести именно диалог, а не встречаться ради проформы с позиции «я начальник, а ты никто». Людей, способных к этому, на данный момент в государственных структурах крайне мало.
Если власть будет продолжать действовать в той же парадигме безразличия и подавления, то разрозненные пока протесты вскоре приобретут системный вид. И это уже будет по-настоящему серьезной угрозой, помноженной на актуализацию оппозицией антикоррупционной повестки. Связка столичных недовольных и бунтующих социальных низов — это, собственно, и была во все времена движущая сила революций.
