Управление страхом: как Россия становится «токсичной» для Запада
В связи с отравлением экс-сотрудника ГРУ Сергея Скрипаля и его дочери между Россией и Западом разворачивается беспрецедентная дипломатическая битва, которая стала новым симптомом продолжающегося геополитического кризиса и связанной с ним реакции мирового сообщества на «российскую угрозу». Массовой высылкой дипломатов дело вряд ли ограничится. Обсуждаемые сейчас в западных странах возможные меры сдерживания России включают ограничение работы RT и Sputnik, укрепление институтов коллективной безопасности в рамках НАТО, разработку ответных или превентивных кибератак, усиление контроля над капиталами российского происхождения, более тщательную слежку за российскими олигархами и чиновниками, имеющими в европейских странах и США активы и часто семьи. Это не холодная война с ее рациональными и очень прагматичными концепциями, долгосрочными стратегиями, выдающимися дипломатами с двух фронтов. Нынешняя ситуация — следствие растущей «токсичности» России в понимании западного международного сообщества.
Непонятная угроза
«Токсичность» — это уже далеко не вопрос репутации. И это уже совсем не вопрос доверия. Это проблема смертельной угрозы, с которой теперь все чаще ассоциируется политика Москвы. Причем угрозы, природу и характеристики которой на Западе не понимает почти никто, но зато там слишком хорошо ощущают собственную политическую, институциональную и даже оборонную уязвимость перед посткрымской Россией.
Важно подчеркнуть, что речь совершенно не идет о сознательной, стратегически выверенной долгосрочной политике России по устрашению западных «партнеров», как ласково любит называть президент Путин страны Западной Европы и США. «Токсичность» оказывается своего рода побочным продуктом той внешней политики, которую вела Россия последние четыре года и особенно после 2017 года, после окончательной утраты надежды на «большую сделку» с Трампом и комфортное сосуществование с западной «цивилизованной» средой.
Геополитическая «токсичность» (в данном случае это слово не должно восприниматься как оценка действий самой России, речь идет о восприятии страны западными элитами, имеющими, безусловно, на то свои веские основания) в отличие от опасности СССР отражается вовсе не в стремлении Кремля планомерно выстраивать конфронтационную политику в отношении заранее детерминированных врагов. Геополитическая «токсичность» — это видимая утрата полноценного стратегического контроля над ситуациями, созданными в условиях хаотизации конфликтов и не являющимися исходными желаемыми целями. В 2014 году, потеряв в очередной раз Украину, Россия забирает с собой Крым, исходя «от противного» — страха потерять военную базу на Черноморском флоте. Спустя несколько месяцев Путин упускает инициативу в донбасском конфликте, что делать с которым, кажется, сегодня уже не знает никто. Хаотизация стала причиной и размывания геополитической ответственности за территорию, с которой в итоге ракетой «земля — воздух» уничтожается гражданский самолет.
Череда стратегически слабых, но тактически сильных решений продолжается и в Сирии: начав военную кампанию, Путин попытался навязать Западу создание антиигиловской коалиции и одновременно, по некоторым данным, уговаривал Башара Асада уйти. Но спустя 2,5 года Асад кажется несменяемым как никогда, а разногласия России и Запада — все более непреодолимыми. «Принуждение» к сотрудничеству сменяется в 2016 году попыткой сыграть на территории «противника», подключившись как минимум на уровне официальной российской пропаганды к президентской кампании в США: против Хиллари Клинтон, но в итоге за Дональда Трампа. Однако его победа не только не вывела отношения из кризиса, но стала фактором их сворачивания, захлопывания всех возможных окон возможностей, о которых так много писалось в первые месяцы 2017 года.
Наконец, отравление Сергея Скрипаля и его дочери — символический аккорд ползучей «токсикации» всего «российского» на Западе. Мало кто обращает сегодня внимание на то, что западные лидеры обвиняют не столько самого Путина (хотя и есть отдельные эмоциональные заявления), речь идет о возложении на Москву более масштабной политической ответственности за саму возможность использования за пределами России изобретенного в СССР нервно-паралитического вещества и отсутствие малейших усилий Москвы признать критичность ситуации с его попаданием на территорию другого государства.
Путь к изоляции
В этом контексте Запад сталкивается с трудно прогнозируемой для него, не всегда логичной, тактически жесткой, но стратегически тупиковой линией Кремля на мировой арене, что делает ее в понимании западных элит перманентным фактором угроз, исходящих от множества потенциальных, трудно отслеживаемых источников. В отличие от советского периода сейчас нет идеологического противостояния (хотя его элементы и проявляются время от времени в противопоставлении «загнивающей» западной цивилизации и российских «традиционных ценностей», но масштаб идеологичности по сравнению с Советским Союзом невелик). В отличие от советского периода вся внешняя прокремлевская активность носит полицентричный, часто конкурентный и даже противоречащий друг другу характер, где, с одной стороны, есть нередко соперничающие между собой силовики, а с другой — некие сети неформальных спецпредставителей Кремля, которые могут выполнять деликатные поручения, например структуры «кремлевского повара» Евгения Пригожина, но не только.
Такая многоэтажность и сложность российского влияния, подразумевающего сплетение «чекистов», дипломатов, журналистов, олигархов, чиновников и криминала, ставит Запад буквально в тупик, лишая возможности системного логичного ответа на те угрозы, которые ему кажутся серьезными. Высылка дипломатов в этом контексте — вовсе не начало дипломатической войны, а лишь общий симптом нехватки понятных рычагов и механизмов управления этой угрозой. А из этого лишь следует, что действия Запада в отношении России будут выстраиваться не в ответ на конкретные российские вызовы, а перманентно как ответ на растущее чувство уязвимости, где каждая новая проблема, вроде отравления экс-шпиона, будет становиться лишь поводом для проявления политики сдерживания России, но никак не истинной причиной этой политики.
Именно поэтому высылку дипломатов следует понимать не столько как ответ на события в Солсбери, а как проявление накопившегося раздражения и опасений, связанных с Россией посткрымского периода. Высылка дипломатов — только начало более глубокого процесса канализации Западом внешнего влияния России и ответной самоизоляции страны. И о советском прошлом наблюдатели начнут вспоминать уже не только в контексте практики геополитического противостояния и новой холодной войны, но и в контексте внутреннего преобразования самого режима.
