Либо Россия, либо режим: как либералы «раскачивали лодку» сто лет назад
РБК публикует серию колонок к 100-летию русской революции.
26 июля 1914 года, в связи с началом войны (никто еще не знает, что она мировая, да к тому же первая), состоялось историческое заседание Государственной думы. Депутаты самых разных толков объявляли о единстве с властью в условиях внешней агрессии. Премьер Иван Горемыкин сравнил начавшуюся войну с Отечественной 1812 года. Лидер кадетов Павел Милюков заявил: «Отложим же внутренние споры, не дадим врагу ни малейшего повода надеяться на разделяющие нас разногласия». Фраза была встречена бурными рукоплесканиями в центре, справа и слева.
Политическая аллегория
14 месяцев спустя после исторического заседания, на котором депутаты, включая кадетов, стоя кричали «ура» государю императору после прочтения его манифеста о войне, самый правый из кадетов Василий Маклаков поставил вопрос об отрешении Николая II от власти. 27 сентября 1915 года в «Русских ведомостях» появляется его статья «Трагическое положение».
Эта статья — аллегория; в ней Маклаков писал о неумелом шофере, управляющем автомобилем, который мчится на бешеной скорости по крутой и узкой дороге. Что делать пассажирам, тем более что среди них есть люди, умеющие править? Выхватить руль? Но это смертельно опасно, и шофер, зная об этом, «смеется над вашей тревогой и вашим бессилием: не посмеете тронуть!»
«Он прав, — приходил к заключению Маклаков, — вы не посмеете тронуть; если бы даже страх или негодование вас так сильно охватило, что, забыв об опасности, забыв о себе, вы решились силой выхватить руль, — пусть оба погибнем, — вы остановитесь: речь идет не только о вас; вы везете с собой свою мать; ведь вы и ее погубите вместе с собой, сами погубите. И вы себя сдержите; вы отложите счеты с шофером до того вожделенного времени, когда минует опасность, когда вы будете опять на равнине; вы оставите руль у шофера».
Разумеется, все узнали в неумелом шофере Николая II, а в матери — Россию. Маклаков утверждал, что его статья — предостережение; трогать «шофера» он считал крайне несвоевременным. Однако, по-видимому, большинство читателей сделали совсем другие выводы.
Объединение оппозиции
За прошедшее с начала войны время патриотический подъем первых месяцев сменился разочарованием в способности российской «исторической» власти грамотно управлять страной и довести войну до победы. Недовольство военными поражениями и неудовлетворительным снабжением армии, все более укреплявшееся мнение о том, что причины этого находятся на самом верху, привело в августе 1915 года к образованию Прогрессивного блока — объединенной оппозиции. Наряду с лево- и праволиберальными партиями блок включал националистов и некоторые другие группировки.
Оппозиция требовала включения в правительство лиц, пользующихся доверием общества. Уже 13 августа 1915 года, во время оформления Прогрессивного блока, был составлен список членов предполагаемого «правительства доверия». Премьером планировалось назначить председателя Государственной думы Михаила Родзянко. Состав министров был следующим: внутренних дел — октябрист Александр Гучков, иностранных — кадет Павел Милюков, финансов — кадет Андрей Шингарев, торговли и промышленности — прогрессист Александр Коновалов, юстиции — кадет Василий Маклаков. Кроме представителей общественности в состав правительства намечали включить трех царских министров: земледелия и землеустройства — Александра Кривошеина, военного — Алексея Поливанова, народного просвещения — графа Павла Игнатьева.
В следующем списке, составленном 6 апреля 1916 года деятелями левых партий, причем по просьбе кадета князя Дмитрия Шаховского, — кадеты хотели понять, какие министры будут для левых приемлемыми, — царских министров, даже «прогрессивных», уже нет. Премьером теперь значится князь Георгий Львов, председатель Земского союза, считавшийся исключительно дельным и эффективным человеком. Милюков все так же планируется на должность министра иностранных дел, Гучков — военного и морского министра, Коновалов и Маклаков — на «своих» местах, Шингарев перемещается на должность управляющего земледелием и землеустройством.
Атака на правительство
Тем временем недовольство властью нарастает, слухи о «немецком засилье» при дворе, о «темных силах», о всесилии «старца» Григория Распутина, вокруг которого вьются разного рода авантюристы и немецкие агенты, превращаются в убежденность, что все так и обстоит на самом деле. В действительности слухи были сильно преувеличены или вовсе беспочвенны, но это не имело значения. Как говорил старина Маркс, идея становится материальной силой, когда овладевает массами.
1 ноября 1916 года Милюков произнес в Думе речь, получившую впоследствии название «штурмового сигнала». Каждый ее период, в котором содержались тяжкие обвинения против правительства, заканчивались риторическим вопросом «что это: глупость или измена?»
3 ноября атаку на правительство продолжил Маклаков. «Наше правительство, — говорил он, — сейчас парализует, обессиливает силу целой России... Старый режим и интересы России теперь разошлись, и перед каждым министром стоит дилемма: пусть он выбирает, служить ли России или служить режиму, служить тому и другому так же невозможно, как служить Маммоне и Богу».
Атака оппозиции на правительство была отчасти вызвана слухами о его готовности заключить сепаратный мир с Германией. Маклаков предупреждал под рукоплескания центра слева и справа: «Позорного мира вничью Россия не простит никому». Знал бы он тогда, какой мир подпишет Россия в марте 1918 года! Закончил Маклаков свое выступление ультиматумом: «Мы заявляем этой власти: либо мы, либо они. Вместе наша жизнь невозможна».
Тем не менее, несмотря на грозные речи, свержения династии русские либералы не хотели. В качестве первого шага их удовлетворило бы удаление «темных сил» от трона и создание правительства из опытных и не запятнавших себя бюрократов во главе с популярным премьером. Это правительство объявит, что будет опираться на Думу, а также провозгласит «суровую программу сокращений, лишений, жертв — но только все для войны». Такую программу преодоления кризиса Маклаков обсуждал буквально накануне Февральской революции с министрами Николаем Покровским и Александром Риттихом. В качестве премьера он предлагал генерала Михаила Алексеева, что должно было символизировать характер нового правительства — правительства войны. Но даже эти скромные пожелания не встретили поддержки в совете министров.
Побочный продукт войны
Солдатский бунт, обернувшийся революцией, произошел неожиданно для оппозиции и уж совсем нежданным оказался для власти. Взбунтовавшиеся войска, не зная, что делать дальше, отправились к Думе в поисках защиты и руководства. Власть взял в свои руки Временный комитет Государственной думы, сформировавший Временное правительство. Его состав почти ничем не отличался от намечавшегося за год до революции: премьер — князь Львов, министр иностранных дел — Милюков, военный и морской — Гучков и далее по списку. Разве что появление сахарозаводчика-миллионера Михаила Терещенко в качестве министра финансов и Александра Керенского в роли министра юстиции вместо Маклакова стало некоторой неожиданностью. Идеи либерализма и демократии, казалось, получили шанс на воплощение в жизнь; ничто теперь не должно было препятствовать успешному продолжению войны.
Проблема, однако, заключалась в том, что солдаты, так же как и подавляющее большинство населения, хотели прежде всего прекращения войны. Армия, в массе своей крестьянская, сыграла решающую роль в революции — и в феврале, и в октябре. По точному замечанию одного современника, относящегося к более позднему периоду, большевики — «это партия стихийно демобилизующейся армии». Русская революция, что не устает повторять автор этих строк, была побочным продуктом мировой войны. Так же как революции германская, турецкая, венгерская, не замедлившие последовать.
В том, что цели русских либералов — государственников, патриотов и «империалистов» — расходятся с чаяниями большинства населения, лидеру партии кадетов пришлось убедиться очень скоро. Нота Милюкова от 18 апреля 1917 года, в которой говорилось, что «всенародное стремление довести мировую войну до решительной победы лишь усилилось», вызвала массовые демонстрации протеста, правительственный кризис и отставки Гучкова и Милюкова.
Иллюзии рассеялись довольно быстро; падение самодержавия оказалось первым шагом к катастрофе. Можно ли было этого избежать? В своей знаменитой статье 1915 года Маклаков писал, что «шоферу» нельзя мешать, и даже наоборот, надо «помогать советом, указанием, действием». Завершал он ее, однако, следующим пассажем:
«Но что будете вы испытывать при мысли, что ваша сдержанность может все-таки не привести ни к чему, что даже и с вашей помощью шофер не управится; что будете вы переживать, если ваша мать, при виде опасности, будет просить вас о помощи и, не понимая вашего поведения, обвинять вас за бездействие и равнодушие? И кто будет виноват, если она, потеряв веру и в вас, на всем ходу выскочит из автомобиля?»
Россия-матушка «выскочила» из «автомобиля» на полном ходу в 1917-м, расшибившись при этом очень сильно; виноватых ищут до сих пор. Иные считают, что виноваты русские либералы, раскачивавшие лодку, другие винят императора и его окружение, третьи и вовсе разыскивают каких-нибудь масонов. Ни в чем не повинен, как водится, «умный, добрый наш народ». Впрочем, любой народ достоин своей революции.
