Путин против уточки: почему план кампании 2018 года уже устарел
Смена эпох — это прежде всего смена языка. Попробуйте на слух, на вкус какую-нибудь типичную фразу из, например, 2012 года, скажем, стандартный тогда для прогрессивной общественности призыв о помощи в соцсетях: чуваки, это дико важно. Сегодня это фраза кажется до идиотизма нелепой — нет здесь больше никаких «чуваков», да и «дико важного» ничего не осталось. Слова и те формы коллективной солидарности, которые эти слова представляли, за давностью лет сданы в архив. Лозунги «План Путина — победа России» и «Вы нас даже не представляете» уравнены в правах: они пылятся на одной и той же полке, будто и не было никогда ни споров, ни эмоций, ни надежд, ни разочарований. Мы проживаем собственные жизни и историю нашей страны, оплачивая каждый новый день новыми утратами. Спустя время мы вряд ли сможем ответить на вопрос, о чем были эти пять лет? Чему мы научились? Что сделали? Почему прожили эти годы так, а не как-то иначе? Почему выбрали то, а не это? Да и был ли у нас вообще когда-то выбор?
Политика в России в XXI веке — это вовсе не способ вместе решать проблемы или договариваться о правилах общежития. Сегодня это так же очевидно, как очевидна случившаяся за эти пять лет смена эпох, смена языков, смена лозунгов и смена настроений. Политика здесь и сейчас — это единственный способ соотнести свою жизнь с жизнями других. Способ связывания биографий, способ разметки границ между своими и чужими, способ нормировки поколений: это мое, а вот это — какое-то другое, совсем новое. Чтобы справиться с невыносимой подчас тяжестью монотонного течения времени, отчужденного от линий наших жизней, холодного, калькулируемого времени ипотечных выплат, смены сезонов, распродаж, бокс-офисов, сериалов, отпусков и новых сортов вина нам сегодня больше чем что-либо нужна политика. Политика как мера собственных ошибок, как возможность быть не правым, но невиновным. Орущим, но не безумным. Заблуждающимся, но продолжающим говорить. Нам — кому? Нам — тем, кто сегодня пробует на вкус запретный плод политического действия. Еще шесть лет игры в «прямая и еще прямее»? Спасибо, нет. Да и сам игрок это, кажется, уже понял. Это чувствовалось хотя бы по усталой интонации ответов президента на линии.
Баблы для суверена
План избирательной кампании 2018 года уже устарел. Он еще не написан, не придуман, не сверстан, не обсчитан, но он уже устарел. Понятно одно. Победы не будет. Победа — слово из прошлого. Победы бывают в футболе или бейсболе. В политике XXI века победам не место. Там, где нет большинства, нет побед, а есть только компромиссы. Размечая неизведанный, огромный, новый мир без большинства по-новому, то есть политически, мы не хотим победить других. Мы просто хотим найти себе подобных. Вы верите, что 86 или 60 или сколько там еще процентов сограждан могут быть подобны такому уникальному и неповторимому существу, как вы? Нет? И правильно. Конечно, не могут.
Политики не умеют воскрешать мертвых, кормить миллионы пятью хлебами или спасать от смерти неизлечимо больных. Никто из них не умеет. Политики не умеют делать 86% людей тотально подобными друг другу. Это умеют делать тираны и боги, но не обычные люди и уж тем более не обычные (к тому же уставшие от самих себя) политики. В баблах за спиной президента во время прямой линии всплывали абсурдные, смешные, глупые, хамские, в общем, очень человеческие вопросы. Вопросы не от абстрактного и безымянного большинства 86%, а от эльфов и викингов, подростков и стариков, грешников и праведников. В конце концов, можно поставить задачу продлить жизнь большинства, сплотив всех этих спрашивающих против себя в 2024 (или уже в 2018) году. И так победить. И так войти в историю. Но кому нужна эта бессмысленная и страшная жертва?
Свобода без благ
Все потому, что государство всеобщего благоденствия приказало долго жить. И стандартный паек из набора бесплатных и логически несовместимых друг с другом благ больше не поступает на склады. Получив одно, мы лишаемся другого. Мы в безопасности? Значит, мы не свободны. Мы свободны? Значит, мы уже стали кому-то врагами, скорее всего, тем, кого наша свобода сделала несвободными. Если мы свободны и сидим в связи с этим в кутузке, значит, наши родители, мужья и жены, правозащитники, полицейские, которые нас вязали, не свободны. Свобода вдруг обрела цену. А государство всеобщего благоденствия в мгновение превратилось в государство индивидуальных компромиссов. Большинство не может страдать — такова была аксиома государства всеобщего благоденствия. Но большинство страдает: Трамп, Brexit, россияне в бараках в 2017 году, «где мои 10 тысяч», какие еще доказательства нужны?
В XXI веке большинство или страдает, причем так, что всем вокруг становится страшно, или не существует. Превращается в меньшинства, в группы, в ячейки, в секты, в товарищества и компании. Большинство, объединенное неизлечимой травмой, — вот кошмар недалекого будущего. Раненое большинство, которое опасно для себя и для окружающих. Граждане решат, кому быть президентом? Большинство граждан? Подавляющее большинство? Ну уж нет. Граждане решат, какими гражданами они хотят быть. А вы — герои прямых линий — или примите это, или вам придется давить танками эльфов, викингов и уточек. Геополитические катастрофы в XXI веке начинаются не с интриг ЦРУ или СВР. А с попыток морально устаревшей, косноязычной, запутавшейся в собственных планах власти в очередной раз взгромоздить свое седалище на агонизирующую тушу травмированного большинства. И нет никакой разницы, как зовут эту власть: неолиберальная диктатура «прогресса» по-американски или недолиберальная диктатура «архаики» по-русски. И той и другой пора в архив.
Эльфы и уточки
Революция дня сегодняшнего называется трансмедийностью. Уточка больше не принадлежит хозяину дачи в Плесе или автору фильма о кроссовках и виноградниках хозяина дачи в Плесе. Уточка трансмедийна: сейчас она на экране, завтра — на плакате, послезавтра — в руках подростка, который не знает, зачем ему такая «свобода» — с уточкой в руках посреди оцепленной Тверской и почему он не хочет другой свободы. Мы все сегодня в каком-то смысле эти уточки. Мы больше не принадлежим медиа, транслирующим нам наши же жизни 24 часа в сутки: социальная ткань этих медиа истлела до срока. Мы теперь сами себе медиа. Я хочу и могу сделать так, чтобы другие увидели меня таким, каким я сам себя еще не видел — вот смысл трансмедийности, вот идея, объединившая, именно объединившая, 12 июня толпу молодежи со смартфонами и мирные очаги реконструкторов на главной улице страны.
Я хочу быть медиа, показывающим миру эльфа, и буду таким медиа, а если захочу — стану медиа, которое показывает миру хазара или стрельца. Или викинга. Или (о, ужас либеральной общественности!) энкавэдэшника. Или уточку. А если я захочу быть медиа, показывающим миру «молодежь против Путина», то никто во всем мире не сможет сказать мне, что я не имею на это права. Я сделаю себе ирокез в цвет российского флага и покажу. Социальная ткань, из которой были сделаны массовые медиа прошлого — «студенты», «рабочие», «бюджетники», истлела до срока. Политика эльфов и уточек, политика самой высшей, самой чистой пробы — без пресных цифр ВВП, без скучных разговоров о росте, которого не было, нет и не будет, без Навального, без Путина, без баранов и без пастухов — вот она, революция. И те, кто ее проспал, пусть они и президенты, пусть пишут жалобы собственному будильнику, который, к слову, тоже давно сам себе медиа.
