Вьетнамский синдром: почему Трамп и Путин встретились только «в кулуарах»
Бывает так, что иногда государственным деятелям нечего сказать друг другу, и тогда они имитируют заполнение паузы чем-то якобы существенным. Алексей Букалов, легендарный собкор ТАСС в Риме и Ватикане, рассказывал мне, как в советские годы его однажды привлекли в качестве переводчика для председателя президиума Верховного Cовета СССР Николая Подгорного, отправившегося с визитом в Сомали. В аэропорту Могадишо переводчик намекнул своему клиенту, что хорошо бы что-то сказать принимающей стороне, поговорить хотя бы о погоде. Подгорный крепко задумался, а затем его озарило, и он спросил у местного начальника: «А что, евреи у вас есть?» «Есть, но мало», — ответил опешивший руководитель. «Это хорошо», — одобрил Николай Викторович.
Вести «с полей»
Роль вот этого «хорошо» и разговора о погоде сыграло на саммите АТЭС совместное заявление России и США за все хорошее против всего плохого с такими же озарениями, как и у Подгорного: оказывается, «конфликт в Сирии не имеет военного решения». При том что пока если какое решение и наблюдалось, то исключительно военное. Заявление было согласовано МИДом и Госдепом, и его предъявили публике ровно для того, чтобы набросить дипломатическую вуаль на дипломатический же провал обеих сторон — несостоявшиеся полноценные переговоры Владимира Путина и Дональда Трампа. История разговора описывалась формулой «общение в кулуарах», при этом Рекс Тиллерсон и Сергей Лавров поговорили «на полях» саммита. Такие вот вести «с полей» и «из кулуаров» с дружеским shaking hands.
Можно говорить о «коридорных» разногласиях — кому на чьей территории встречаться, но если бы двум лидерам действительно было что сказать друг другу и они считали бы это важным, чем-то таким, от чего зависят судьбы мира, они бы не обратили внимания на войну протокольных служб. Просто встретились бы и поговорили. Например, как заявлялось с самого начала, о Северной Корее — в сущности, нет важнее разговора, поскольку речь идет об угрозе ядерной войны. Вместо этого мир узнал о том, что Путин обижается на подозрения о вмешательстве в президентские выборы в Америке, а Трамп является очень корректным мужчиной.
Если так все хорошо, то почему бы все-таки не поговорить о насущном? В данном случае в отличие от многих других «домашних» ситуаций в самих США зловредные сдержки и противовесы, которые, как убеждены наши элиты, мешают Трампу работать, не могли навредить содержательному разговору двух президентов. Однако, судя по всему, Трамп опасается делать шаги — пусть и сугубо протокольного свойства, которые могли бы быть оценены как уступка, а значит, как слабость. Путинская Россия сейчас до такой степени «токсична» для истеблишмента и общественного мнения Запада, что президент США утратил право на ошибку даже в тоне, стиле и формате общения с российским коллегой. До этого, как однажды заметил болгарский политолог Иван Крастев, «с появлением Трампа Путин утратил монополию на непредсказуемость».
Токсичные отношения
Впрочем, базовая проблема скорее не в этом, а в том, что ни одна из сторон не имеет стратегии (в подлинном смысле этого слова) внешней политики, совершая движения, которые можно было бы назвать тактическими, хотя даже тактики в них не просматривается. Они скорее описываются в терминах психологии: акция — реакция. Кто-то что-то сказал или сделал — противоположная сторона отреагировала «зеркально» или «симметрично», и наоборот.
И это «наследственное» свойство советско/российско-американских отношений. Даже во времена детанта начала 1970-х, когда было и желание снизить напряженность, и стремление торговать, стратегии на самом деле не было — собственно, поэтому и разрядка оказалась такой исторически короткой. В своих мемуарах Генри Киссинджер писал: «Я провел десятки часов в разговорах с Брежневым, но… не обнаружил ничего, что хотя бы сколько-нибудь напоминало долгосрочный политический план». В том же случае, если, как сегодня, нет не только стратегии, но и взаимного стремления к улучшению отношений, всякий раз придется ограничиваться совместными декларациями, а новые послы Джон Хантсман и Анатолий Антонов обречены на танталовы муки. Наш посол уже жаловался на то, что ему не удалось договориться о встрече ни с одним из конгрессменов.
«Токсичность» России в глазах американцев и недоговороспособность США в глазах российских элит превращают ситуацию в патовую. Антизападная же истерия, которая семимильными шагами двигается в сторону кампании, равной «борьбе с космополитами», в принципе мешает трезвой оценке ситуации. Тот же Киссинджер, описывая советский высший управленческий слой, писал о том, что эти люди, пережившие войну, вовсе не хотели ее повторения — потому что знали, чего это стоило и будет стоить. Наши сегодняшние «элиты» способны только возбуждать массовые настроения в духе «Можем повторить!». А это опасная безответственность, на фоне которой ядерный паритет времен холодной войны парадоксальным образом способен служить образцом рационального равновесия.
Вьетнам, где случился этот дипломатический провал, — вполне себе символическое место для таких фиаско. Прокси-война США и СССР, которая годами велась во Вьетнаме в 1960-е — начале 1970-х, была закончена с помощью титанических политических и дипломатических усилий. И завершилась эта тяжелейшая история ровно потому, что была четкая политическая воля, направленная на окончание войны — даже со всеми оглядками на собственную гордость. Сегодня две страны испытывают вьетнамский синдром нового типа — неспособность решить значимые проблемы в силу отсутствия воли для их решения.
То честь дороже, то протокол важнее.
