Граница терпения: что пошло не так в Ингушетии
Продолжающиеся в Ингушетии протесты в связи с подписанием соглашения об установлении линии границы с Чечней многих удивили своими масштабами. Дело не только в массовости проходящего в ингушской столице Магасе митинга, но и в «расколе элит», выразившемся в публичном выступлении ряда депутатов Народного собрания против этого соглашения.
Причем эти депутаты — отнюдь не оппозиционеры со стажем. Народное собрание Ингушетии состоит из людей абсолютно «системных» не только благодаря их партийной принадлежности. Глава региона Юнус-Бек Евкуров придерживался практики максимального вовлечения депутатов в каждодневную работу власти. За многими из них были закреплены неформальные зоны ответственности, будь то какие-то проблемные точки на местах или вопросы республиканского уровня. И вот некоторые из таких людей публично заявили о своем несогласии с совместным решением Магаса и Грозного.
В первую очередь следует отказаться от все еще распространенного взгляда, согласно которому за любым конфликтом на Кавказе стоит борьба тейпов, родов и прочих подобных сообществ. Действительно, одними из первых, еще до митингов, протест против соглашения о границах заявили главы ряда крупных ингушских родов. Но состав митингующих и критикующих соглашение в соцсетях родовыми рамками не ограничивается. Более того, некоторые детали митинга в Магасе плохо вписываются в обычные представления о традиционном кавказском укладе. Например, то, что обеспечением порядка и всеми организационными вопросами занимается в основном молодежь. Примечательны в этом смысле слова, повторявшиеся многими выступающими: «Общество у нас уже не то».
Угроза самобытности
На мой взгляд, можно говорить о нескольких причинах столь острой реакции ингушей на подписание соглашения с Чечней.
Первая причина кроется в постсоветской истории Ингушетии, многие проблемы которой были связаны с происходящим в соседних регионах. Это и конфликт в Пригородном районе Северной Осетии, в ходе которого в республику хлынули десятки тысяч беженцев, и войны в Чечне, обернувшиеся для Ингушетии не только палаточными городками с «временно перемещенными лицами», численность которых в начале 2000-х была сопоставима с населением самой республики, но и долгими годами жизни в прифронтовой полосе. Независимо от взаимоотношений ингушей с другими северокавказскими народами цель обретения республикой «самодостаточности», обособленности от происходящего у соседей многим в Ингушетии виделась важнейшей. Конечно, упомянутые события давно позади, но они позволяют понять, почему все изменения баланса отношений с соседними регионами воспринимаются в Ингушетии очень болезненно.
Вторая причина может быть связана с восприятием участниками протестов сегодняшней ситуации в Чечне. Нет надежных социологических данных, которые позволяли бы оценить отношение населения Ингушетии к Рамзану Кадырову. Но следует признать, что политические реалии и вообще «устройство жизни» в двух регионах сегодня очень разные.
Об этом говорит не только нынешний «бунт депутатов», немыслимый в соседней Чечне. Важнее для рядового жителя Ингушетии различия в практике работы правоохранительных органов в двух республиках. В Ингушетии, как и в большинстве регионов Кавказа, обычными стали обвинения силовиков правозащитниками в нарушении закона, а правозащитников силовиками — в ангажированности. Но в этой республике, при всех сложностях, механизмы правового контроля за действиями силовых структур в принципе работают. Примером тому — дело против семи сотрудников Центра противодействия экстремизму, рассматриваемое сейчас военным судом. Можно заметить и предельно корректное поведение ингушского ОМОНа во время митинга в Магасе, показывающее, что бойцам небезразлично то, как их действия оценивают рядовые граждане. И вполне можно предположить, что уступка Кадырову со стороны Евкурова — а протестующие именно так оценивают соглашение о границе — воспринимается как угроза утраты республикой этой «самобытности», отличающей ее от соседа. Речь, подчеркну, не о восприятии жителями Ингушетии соседнего народа: просто митингующие явно не желают воспроизводства у себя практик управления и обеспечения порядка, сложившихся в Чечне.
Еще одна причина — существование в республике довольно разнообразных групп, недовольных правлением Евкурова, для которых подписание соглашения о границе стало естественным поводом для протестов. Интересно, что протесты объединили группы недовольных, находящихся в непростых отношениях между собой, в частности представителей республиканского муфтията и мусульманских общин, не признающих его авторитета. Неудивительно и появление в числе лидеров протеста светских и общественников, которые давно критиковали Евкурова. Соглашение о границах стало для них «объединяющей» претензией к главе региона, в остальном у недовольных претензии различаются.
Возможный компромисс
Чтобы митинги в Ингушетии не стали ареной для провокаций, чтобы протесты не привели к опасной дестабилизации, важно сегодня дать понять жителям региона, что судьба границ решается не на митинге и не в ходе закрытых переговоров. Прояснение правовой процедуры дальнейшего рассмотрения соглашения, обсуждение ее нюансов с представителями Народного собрания и Конституционного суда республики, привлечение органов местного самоуправления к оценке предлагаемой демаркации границы, возможность участия «протестных» общественников во всех предстоящих обсуждениях — это то, что обезопасит ситуацию от непредсказуемого развития, переведет процесс с площади в залы заседаний. Концентрация на процедуре, на правовых формах соглашения важна, потому что, судя по выступлениям на митинге, протест вызывает в первую очередь кулуарность территориального обмена, а не его конкретные контуры.
Вовсе не обязательно в залах заседаний все пойдет проще, чем на площади. Но реальность в том, что обществ, безоговорочно строящихся в одну колонну по одному сигналу сверху, на постсоветском пространстве становится все меньше. Нравится это кому-то или нет — тут уже, как говорил поэт, «каждый выбирает для себя». Но учитывать эту реальность политикам и на федеральном, и на региональном уровне в любом случае надо.
