Возвращение идеологии: что упущено в докладе о социокультурных факторах

Подготовленный по заказу ЦСР доклад «Социокультурные факторы инновационного развития и успешного внедрения институциональных преобразований» специально заточен на роли ценностей, стереотипов и инерций сознания. В России такой поворот — целое событие, хотя понятно, что уходить от технократических иллюзий придется еще долго. В рамках нашего цикла «Возвращение идеологии» логично сосредоточиться именно на ней и проблемах мировоззрения, тем более что именно здесь в докладе самые большие пропуски.

Высота идей и глубина реформ

Прежде всего масштабы бедствия — как в реформируемой реальности, так и в самом проекте.

В этом плане потолок проекта ограничен уже самим обзором опыта — избирательным и инструментальным, будто срезанным сверху. Прикладные исследования и разработки плюс немного «теории среднего уровня» без социологии и культурологии более фундаментального свойства.

Горизонт обзора воспроизводится в самом проекте. Культура в этом подходе выглядит скорее досадным недоразумением, которое приходится учитывать и корректировать для повышения адаптивности населения к заведомо правильным и очень культурным реформам.

Идеология выпала вовсе, хотя по определению входит в комплекс социокультурных факторов непоследней, если не первой. Оправдать такую редукцию сознательным ограничением претензий мешают два обстоятельства.

Во-первых, тема названа и исчерпана, хотя за кадром остались мировоззренческие представления и установки, архетипы и системы ценностей с их собственно культурным контентом. В рабочей части проекта социокультурные факторы свелись к психологическим и поведенческим особенностям, что и близко не исчерпывает проблемы. Классические позиции Гирта Хофстеде («избегание неопределенности» и готовность к изменениям, «дистанция власти» и патернализм, доверие как социальный капитал) всем хороши, но это все о «характере», а не о том, что у человека в голове и на душе. Много бихевиоризма и инженеризма (о реакциях, поведении и социальных технологиях), но ничего о ценностях, смыслах, целях и принципах, то есть ничего о главном, что переход к инновационному развитию блокирует, и единственном, что еще может кого-то на что-то подвигнуть.

Во-вторых, уровень концепции должен соответствовать масштабу задачи. Мы нежно оптимизируем реальность или все же пытаемся хотя бы зайти на «смену вектора», оторваться от ресурсного социума и сырьевой модели? Но тогда это совсем другие социокультурные пласты и инерции. Насколько мы обрезаем сверху иерархию социокультурных факторов, настолько же мы ограничиваем глубину возможных преобразований. Одно дело — техническая настройка, тюнинг и дизайн, а другое — смена самой модели. Практически весь использованный в докладе чужой опыт, а с ним и рекомендации про настройку модели, в целом уже работающей. Чтобы понять, как будут на нашей почве работать западные техники учета социокультурных факторов, достаточно провести встречный эксперимент — мысленно перенести туда наши идейно-воспитательные институции, подконтрольные государству «общественные» структуры и инициативы, их опыт и пафос.

Объекты и инерции

Отдельный вопрос, с чем мы, собственно, работаем. В логике доклада практически единственным объектом изучения и коррекции оказывается население, подверженное поражающему воздействию целого ряда социокультурных факторов. За скобки вынесены: 1) идеологи реформации с их, мягко говоря, далеко не идеальной идеологией и тяжелым социокультурным бэкграундом; 2) верхние и средние этажи аппаратной вертикали, которым предстоит всю эту красоту внедрять; 3) сами аналитики и разработчики рекомендаций, не отягощающие себя рефлексией, в принципе не нужной социокультурному идеалу, каким они себя видят. Типичная «педагогическая парадигма» — как грамотно манипулировать реформируемыми, чтобы не слишком сопротивлялись своему счастью.

Авторов беспокоят «риски «социокультурного раскола», когда ценностные установки группы реформаторов вступают в конфликт с ценностями более широких общественных групп». Других социокультурных расколов — не в потенциале, а как уже устоявшейся реальности — в нашей ситуации якобы нет, и инновационному развитию больше ничто социокультурное не мешает. Условным заказчиком доклада является некий идеальный, социально адаптированный, культурно и идеологически сформированный реформатор, которого на самом деле нет не только в реальности, но даже в проекте.

Отсюда проблема имплементации уже не реформ, а самих предложенных в проекте рекомендаций. Большей частью они выглядят совсем стерильно. Типичный совет: «Одним из способов формирования бриджингового социального капитала на макроуровне являются программы гражданского обучения в школах и университетах [Putnam, 1995; Agostino, 2006]. Подобные программы действуют на общенациональном уровне в Нидерландах, Бельгии, Франции, а также на уровне отдельных колледжей и университетов [...] и направлены на объяснение молодым людям базовых представлений о гражданских правах, взаимодействии в обществе, кооперации». Можно представить, какому праву и какой социальной кооперации научат наши Минобрнауки и Минкульт, РПЦ, «Молодая гвардия», РВИО, «Ночные волки» и ток-шоу центральных каналов.

Еще одна типовая идея из заимствованных — стимулировать через бонусы (например, бесплатные парковки) участие в таких общественных инициативах, как «Активный гражданин». Но, судя по опыту данного ресурса, понятно, какого рода активные граждане на следующий день окажутся бесплатно припаркованными везде.

Главная проблема инновационного развития страны не в недостаточно социокультурном населении, но в государстве и власти, в идеологии и политической системе, в аппарате и элите. Точно так же фатальная проблема имплементации реформ состоит не в сопротивлении масс, а в саботаже и извращающей «коррекции» их сути со стороны самой «системы управления реформой». Опыт всех предшествующих попыток институциональных преобразований это полностью подтверждает. Главная проблема не в том, как будет реагировать на реформу косное население, а в том, во что превратится реформа, когда она до населения дойдет, спускаясь сверху вниз по трубам «вертикали».

Субъекты и технологии

Главная социокультурная проблема в докладе сводится к адаптации населения и никак не затрагивает адаптации самих реформ, причем даже не их подачи, а именно содержания. Будем эффективно имплементировать что дадут. Социокультурная часть программы на этом заканчивается.

Значительная, если не большая доля исследования посвящена территориальной дифференциации социокультурных факторов и выявлению зон риска. Это потребует проведения в данных регионах «особой политики, учитывающей социокультурные особенности его населения». В них актуализируется «необходимость проведения массированных информационных кампаний, разъясняющих населению выгоды и перспективы, открывающиеся в случае успешной реализации». Это как если бы в предвыборной кампании команда занималась только мягким интерфейсом, не проектируя имидж и я-концепцию самого кандидата, работала не над программой, а только над рассказами о том, какая она ценная и всем выгодная.

Характерный вывод: «Учет социокультурного профиля населения и региональных различий позволяет оценить перспективность и приоритетность институциональных преобразований, степень их адаптируемости к конкретному региону [...] и тем самым обеспечить приятие реформ и их легитимность в глазах граждан». Здесь сказано все: учет профиля и различий обеспечит приятие и легитимность. «Социокультурный профиль» самой реформы не обсуждается.

В этой модели потенциал населения в основном выглядит инерционной помехой динамичным реформаторам. В свою очередь позитивный потенциал реформ выглядит натянутым и странным. «Для того чтобы раскрыть конкурентный потенциал, заложенный в присущих России высоких уровнях феминности, коллективизма и долгосрочной ориентации, необходимо создать соответствующие институциональные условия». Выглядит едва ли не пародией в обществе, в котором обыватель тащится от термина «альфа-самец» и мачизма в сортире, в котором подорваны основы солидарности, и где горизонты планирования близки к нулю.

Подводя итог, надо все же признать, что в докладе очень много наработано по части «успешного внедрения институциональных преобразований», но гораздо меньше по части социокультурных факторов собственно инновационного развития.