Возвращение идеологии: как мировоззрение влияет на экономику
Связь идеологии и бизнеса — предмет, слабо осмысленный у нас как в теории, так и в реальной политике, в принятии конкретных управленческих решений. Положение бизнеса и качество деловой среды рассматриваются сквозь призму исключительно экономических моделей даже там, где все уже давно решают идейные комплексы власти и самого делового сообщества. Точно так же стратегии и программы реформ разрабатываются так, будто их реализация не зависит от установок и инерций сознания, иллюзий, предрассудков и сверхценных идей. В итоге даже самые полезные начинания заканчиваются привычными провалами, а через некоторое время вновь запускаются с той же точки и с теми же ошибками.
Этот нездоровый циклизм все отчетливее проявляет себя с каждым новым предвыборным циклом, в периоды сгущения торжественных обещаний и риторических подарков бизнесу от власти. Сейчас самая пора готовиться. В такие моменты особенно важны критерии трезвой оценки проектов и посулов власти — не для того, чтобы во что-то вдруг уверовать, а чтобы осмысленно регулировать глубину неверия.
Невидимая рука
Действия власти в области экономической политики и регулирования предпринимательской деятельности обычно обсуждают так, будто они диктуются исключительно рациональной калькуляцией выгоды и никак не зависят от государственной идеологии в ее явных и скрытых формах. И это не случайно. Большинству по инерции кажется, будто идеология и бизнес — вещи не просто мало взаимосвязанные, но и друг другу принципиально чуждые. В результате даже предельно активные контакты идеологии и бизнеса с далеко идущими последствиями выпадают из поля зрения или трактуются в системе совершенно диковинных представлений.
В этом плане политэкономия экспертного уровня мало отличается от бытовой. Образованные люди продолжают обсуждать «невидимую руку рынка», в то время как экономическими стратегиями, предпринимательским поведением и конкретными решениями уже давно с гораздо большим эффектом управляет «невидимая рука идеологии». Скрытого влияния идеологических комплексов могут не видеть и сами ЛПР (лица, принимающие решения), однако в латентных формах такое подспудное влияние лишь еще более действенно.
Недооценка такого рода проникающего воздействия порождает хронические ошибки, провалы и сюрпризы. Эксперты, политики, функционеры и обыватели каждый раз изумленно хлопают глазами, вдруг обнаруживая, что именно на идеях в стране делаются огромные деньги и что именно реализация этих идей в итоге как раз и оставляет страну без денег.
Ситуация несколько странная: казалось бы, в нашем возрасте и в этом социуме пора бы уже научиться распознавать в идеологических построениях совершенно понятные бизнес-планы с конкретными бюджетами, процентовками и бенефициарами. «Патриотизм», «вставание с колен», «рост влияния России в мире» — все это по масштабам экономического бедствия сопоставимо с инвестициями в восточную трубу, пенсионным дефицитом, налоговым маневром и даже ремонтом крыши «Зенит Арены» после атаки бакланов.
И наоборот: в макроэкономических программах и якобы деловых мегапроектах сплошь и рядом отчетливо проступают сугубо идейные фантазии и заморочки. В этом мало чем отличаются друг от друга стратегии развития, проекты реформ, инфраструктурные программы, стройки века, торговые войны и даже войны в обычном смысле слова. Все эти столь разные сферы активности по большому счету оказываются ориентированы прежде всего на воспроизводство базовых идеологем. Однако эта связь обычно прикрыта защитой: идеологии не видеть, а видишь — не обсуждать! Применительно к идеям вопросы «сколько это стоит?» или «во что обходится?» выглядят и вовсе национальным предательством.
Рецидивы советского
Еще более сбивает прицел наличие «рационально мыслящего либерального экономического блока в правительстве». Там тоже есть своя идеология, но она уже существенно модифицирована и загнана в тыл, хотя и позволяет как-то сохранять ресурсы и резервы от «идейного» растаскивания в приоритетных проектах.
В действительности российский политический режим с каждым годом все более вырождается в крайне затратную, расточительную идеократию. То, к чему мы сейчас приходим, очень близко к советской модели. Тогда миллиарды легко бросали на ветер и зарывали в землю во имя номинального торжества идеологии только потому, что «это вопрос политический». Когда в середине 1970-х на градостроительном совете Москвы выяснилось, что разработанный Дмитрием Чечулиным проект реконструкции Белорусской площади невозможно реализовать, даже если остановить все стройки Москвы, великий зодчий остановил дискуссию одной фразой: «Улица Горького и Ленинградское шоссе соединяют колыбель революции с Мавзолеем Ленина, а Белорусская площадь — триумфальные ворота на этом славном пути» (правда, в итоге проект не был реализован).
Теперь все не так прямолинейно, но по сути то же самое: над всем властвует «экономия сознания», воспитание удобного социума и правильного гражданина. Главная отрасль народного хозяйства — массовое производство национальной гордости и непримиримости к врагам, индустрия лояльности, автоматизированного патриотизма и любви к руководству. Все это очень советское: в СССР производством правильного человека занимались не только собственно идеологические и воспитательные институции, вроде партии или кино, но и все прочие социальные организованности: заводы и фабрики, армия, школа, собес, лесоповал, больница и т.д., вплоть до общепита, парикмахерской и сферы ритуальных услуг. Сельское хозяйство в первую очередь производило правильного советского колхозника, а уже потом хлеб, молоко и мясо.
Сейчас мы приходим к тому же самому — на выходе опять парадно марширующая идеология, красиво построенные и правильно ориентированные шеренги и колонны. Рациональность и сама материя жизни подчинены Смыслу, и если жизнь в чем-то противоречит Идее, то тем хуже для жизни. Конечно, важно поддерживать уровень благосостояния народа, но гораздо важнее расширенное воспроизводство понимания, Во Имя Чего этот уровень падает.
Дух российского капитализма
То, что власть при поддержке общества позволяет себе в отношении бизнеса, зависит не только от расклада ресурсов и влияния, но и от общих для социума мировоззренческих установок. Отношение к собственности, к инициативе, к своему и чужому успеху, к социальной роли и ответственности бизнеса, наконец, к самому феномену предпринимательства — все это в главном определяется корневыми мировоззренческими установками, воспроизводимыми по инерции или активно внедряемыми оперативной идеологией.
Крайне важно, воспринимается предприниматель в обществе «солью земли» или же «процветающим» изгоем. Полное подчинение бизнеса политике, манера прессовать его со стороны бюрократии, готовность отжимать активы и деньги со стороны силовиков, массовая агрессия низов — все это не просто расклад сил, но и прямой результат ценностных представлений о том, кто есть кто в этом мире или по крайней мере в этой стране.
В свое время еще Макс Вебер показал фундаментальную роль мировоззренческих, в частности религиозно-этических установок, предопределяющих стиль, характер и качество предпринимательства в целом и капитализма в частности. И это только самое очевидное. Однако в отношении себя мы даже близко не проделали ту работу, которая была проделана выведением «духа капитализма» из «протестантской этики». Похоже, это крайне рискованный эксперимент — попытаться понять, какой «дух капитализма» может вытекать из мировоззрения средневзвешенного российского человека с его циничным, но суеверным атеизмом, обвешанным декором кичливого, «богатого» православия. Какое «самоотречение», какое «трудолюбие» и какая «аскеза» могут прививаться этими духовными комплексами, уже давно не имеющими ничего общего даже с известным в этом качестве российским старообрядчеством? А если это место пусто, то есть ли вообще в нашей культуре хоть что-то на эту тему, что могло бы оказаться сейчас жизнеспособным?
Призрак модернизации
Роль идеологии в системе экономики и бизнеса не только зависит от места (от страны, культуры, социума), но и изменчива во времени. Установка на модернизацию, смену вектора, переход от сырьевой модели к инновационной и т.п. — все это повышает роль экономики, а с ней и статус бизнеса. И наоборот, разворот к традиционным ценностям, к поиску идентичности и духовных скреп резко меняет баланс статусов идеологии и экономики, слова и дела, риторики и предпринимательства.
Не так давно, в 2010–2011 годах, мы в этом отношении пережили подлинную революцию: де-факто был взят курс на персоналистскую идеократию. Однако противоречие между обострением социально-экономических проблем и запросами социума, еще не наевшегося за короткое время относительно сытого консумеризма, вынудило сделать эту смену курса не слишком однозначной. Парадный марш идеологии перемежается реверансами в сторону бизнеса и экономических проблем, с робкими воспоминаниями о несостоявшейся, но якобы неизбежной модернизации.
Перед выборами эти темы будут актуализироваться, поскольку они завязаны на значимые сегменты электората. И потому аналитика, связанная с политическими и деловыми, структурными и функциональными, открытыми и интимными связями между идеологией и бизнесом, выходит в этой ситуации на первый план. Игнорировать эти связи и далее становится крайне недальновидно, а то и просто опасно.
