Экономика возможного: как России выйти из тупика стагнации?
В последние полтора года Россия оказалась в довольно непростой ситуации. В 2015 году ВВП упал на 3,7%, в 2016-м за первые два квартала — в среднем на 0,9%. При этом оценки возможностей экономики на 2017–2019 годы, хотя и отличаются у разных экспертных центров и регуляторов, остаются весьма скромными.
ЦБ по состоянию на сентябрь 2016 года считает, что рост ВВП ускорится с менее 1% в 2017 году до 1,5–2% в следующие два года. Всемирный банк (апрель 2016 года) предполагал динамику роста на 1,1% в 2017 году и 1,8% в 2018 году адекватным прогнозом. МВФ (июль 2016 года) указывал на возможный рост на 1% в 2017-м, а затем — на среднесрочный рост около 1,5%. Наконец, российский Минфин допускает сценарий «инерционного развития», при котором темпы роста не поднимаются даже до 2% на горизонте в 15 лет. Безусловно, такая динамика не соответствует общемировым трендам. В среднем мировая экономика росла на 3–4% в год и, вероятно, продолжит такой рост и дальше — так предсказывает МВФ.
Рамки регуляторов
При этом ЦБ полагает, что экономика находится в стабильном состоянии и в границах допустимых и возможных для нее темпов роста, в силу чего и борьбы с инфляцией денежно-кредитная политика (ДКП) останется довольно жесткой, с неизменной ключевой ставкой до 2017 года — в том числе из-за достаточной ликвидности банков, в рамках которой ЦБ уже не так сильно влияет на ставки в банковском секторе.
С другой стороны, Минфин видимо, добился желаемого — раз налоги не повышаются, то расходы бюджета в ближайшие годы будут сокращаться; регионы, видимо, будут получать несколько больше обязательств, чем полномочий и налогов.
Что хорошо — вопрос фиксации налогов может означать пользу для малого и среднего бизнеса, а также неформального сектора экономики и самозанятых. Если условия работы не будут меняться еще несколько лет, то компаниям и их сотрудникам будет легче принимать решение о переходе к работе в белую.
Путь в тупик
Тем не менее, темпы роста экономики в ближайшие годы вряд ли получится поднять выше 2%, несмотря на все пожелания Столыпинского клуба. Мы пока не смогли заняться «экспортной экспансией», и физический рост экспорта, который наблюдался в 2015 году, был связан с теми же секторами, что и раньше — нефтегаз, сельское хозяйство, деревообработка, химическая промышленность; нет прорывов в чем-то еще. Бюджетное сжатие и жесткая ДКП — это, скорее, следствие изменяющихся условий и стремления улучшить макроэкономические параметры, чем причина кризиса.
Почему мы пришли к такой ситуации? Ведь российская экономика показала очень неплохие темы роста после кризиса 1998 года, да и восстановительный период 2010–2012 годов выглядел достаточно привлекательно. Основная причина — структурные изменения в экономике. Если в 1998 году безработица превышала 12%, а в 2009-м — была выше 8%, то в 2016-м — около 5,2%. Фактически мы имеем довольно незначительные возможности для роста за счет вовлечения новых работников или загрузки мощностей в обрабатывающей промышленности, которые находятся около исторических максимумов (около 65%). При этом, как отмечают и премьер Дмитрий Медведев, и глава Сбербанка Герман Греф, и многие другие лидеры общественного мнения, мировую экономику ждет изменение технологического уклада. Наше отставание от мира может оказаться гораздо более критическим, чем 50 лет назад, в силу взрывного роста новых технологий. Часть профессий может просто исчезнуть. Тут стоит вспомнить недавнее заявление первого заместителя министра финансов Татьяны Нестеренко о возможном исчезновении профессии бухгалтера.
Институты роста
Какое же будущее нас ждет? Очевидно, что если мы не сможем встроиться в мировые цепочки разделения труда, будет практически невозможно вырваться из относительной бедности, с учетом того что обычная бедность достигла в России почти 16% в 2016 году. В целом перед правительством стоят два больших вызова: создать инновационные «институты роста» и способствующую им макроэкономическую политику, а также выработать единую и согласованную позицию по данным направлениям между ведомствами.
Развитие технологий — это история про «платформу»: что государство может предоставить из «институтов»? Как можно сделать так, чтобы Москва, притягивающая множество российских талантов, стала местом нового технологического прорыва? Достаточно ли «Сколтеха», Национальной технологической инициативы, инновационных центров крупных корпораций?
Необходимо отметить, что тренд «гибкости» в управлении и быстроты в принятии решений стремительно набирает темп. Если удается выстроить взаимоотношения с инвесторами в технологии, как в США, и создать для них комфортную среду взаимодействия и определенную мотивацию (например, долгосрочные визы), как предлагает президент Барак Обама, то есть шанс оказаться в группе стран с будущим ростом. Если нет — придется довольствоваться старыми идеями, тем же ростом за счет индустриализации, а значит — большой конкуренции с Китаем, Индией, другими странами Азии и даже с Германией.
Как показывают исследования и книга Аджемоглу и Робинсона «Почему одни страны богатые, а другие бедные», при всей сложности работы с институтами их изменения являются ключевой точкой, необходимой для роста.
У кого получается?
А что же делать на среднесрочном горизонте, пока стратегическая задача улучшения качества институтов не решена? Как ни удивительно — думать и действовать, «как Минфин и ЦБ». Эти две организации удивительно качественны, особенно на фоне некоторых других ведомств.
Например, идея Минфина со снижением нагрузки на зарплаты означает, что интенсивные в этом смысле сектора, такие как ИТ, могут получить толчок для развития. А ЦБ может помогать банковскому сектору с испытанием и внедрением блокчейна, в котором пока никто в мире не вырвался вперед — и у России есть шанс.
Вместе ЦБ и Минфин занимаются финансовой грамотностью населения, включая очередную реформу пенсионного обеспечения, и снова нельзя сказать, что она плоха — напротив, за некоторыми деталями может оказаться очень качественной.
Вот пример институтов, которые действуют довольно хорошо; как бы еще сделать так, чтобы распространить этот подход на всех?
