Аргентинский путь: как Россия ставит крест на успехах своих аграриев

Как зерно стало выгодным бизнесом

Недавно президент Владимир Путин отметил, что в 2014 году Россия собрала близкий к рекордному урожай зерна, а также обратил внимание на рекордный экспорт сезона 2014–2015 годов. Чуть ранее о росте экспорта сельхозпродукции на 40% высказался и Дмитрий Медведев, связавший это с ростом конкурентоспособности российского аграрного сектора.

Действительно, российское растениеводство уже не первый десяток лет вполне конкурентоспособно по мировым меркам. Это впечатляющая история успеха: если 30 лет назад советская Россия была крупнейшим импортером зерна в мире, завозя более 30 млн т зерна в год, то сегодня мы один из крупнейших его экспортеров. Экспорт превысил уже 30 млн т и приносит около $7 млрд выручки.

Что же произошло? Во-первых, радикально сократилось внутреннее потребление зерна, сначала из-за коллапса фантастически неэффективного советского животноводства. Когда с 2000-х годов животноводство начало вновь расти, это была уже в разы более эффективная индустрия, потребляющая меньше зерна. По выпуску мяса и птицы Россия вернулась к значениям советского времени (доля птицы существенно выше), а фуражное потребление зерна сократилось в два раза по сравнению с концом 1980-х. Во-вторых, с 2000-х годов экспорт дал сельхозпроизводителям возможность хорошо зарабатывать на фактически неограниченном мировом рынке, если на нем складываются высокие цены.

В-третьих, государство проводило в целом разумную политику, не мешая развиваться рынку и отрасли. Можно было, конечно, стимулировать развитие инфраструктуры и логистики, запустить национальную биржу, избежать введения краткосрочных панических ограничений на экспорт, ограничить избыточный фитосанитарный контроль, заняться развитием рынка земли и прочими важными и полезными вещами, которые бы серьезно ускорили развитие растениеводства, но этого не произошло. C другой стороны, не дан был ход и ряду крайне сомнительных инициатив вроде госмонополии на экспорт зерна или создания утопической «зерновой ОПЕК».

В результате после провальных урожаев второй половины 1990-х в последние годы мы вышли на средние показатели сборов в районе 90 млн т в год (во второй половине 1980-х было около 100 млн т). В 2014-м урожай достиг 105 млн т, в 2015-м мы прогнозируем его на уровне 98 млн т. Казалось, при такой динамике целевой показатель Минсельхоза в 110–120 млн т — вопрос весьма недалекого времени.

Удавка на шее аграриев

Однако в ближайшие годы рост отечественного зернового бизнеса грозит смениться упадком. Причина — во вступающей в силу с 1 июля постоянной плавающей пошлине на пшеницу. Суть ее такова: государство установило предельную цену на пшеницу (это основная российская зерновая культура) в 11 000 руб. за тонну. Все, что выше, при экспорте будет облагаться пошлиной в 50%. Пока отношение к пошлине у сельхозпроизводителей довольно спокойное, учитывая невысокий уровень текущих цен — в районе 9000 руб./т на внутреннем рынке и $195 (около 10 500 руб.) за тонну на экспортном. Попадаются и высказывания, что даже хорошо, что ввели, хоть какая-то определенность. В последние годы государство уже несколько раз без предупреждения вводило временные ограничения на экспорт, а здесь предлагается «понятный и прогнозируемый механизм».

Эти мнения совершенно неверны. Постоянная плавающая пошлина — удавка на шее российского растениеводства. Во-первых, скромный размер пошлины обманчив. Она вводится в условиях относительно крепкого рубля (в феврале доллар стоил почти 70 руб.) и исторически низких мировых цен. При вероятной в перспективе ближайшего года мировой цене тонны пшеницы $300 (такая уже была в 2014 году) и курсе 60 руб. за доллар размер пошлины составит уже 19%. Даже при сохранении мировых цен в районе $200–250 прямые потери российского растениеводства в ближайший год составят более 24 млрд руб., а это значительно больше суммы государственных субсидий на кредитование урожая 2015 года.

Во-вторых, введение пошлины неминуемо загонит отечественных сельхозпроизводителей в ножницы растущей себестоимости и искусственно ограниченных доходов. При росте цен на зерно в мире обязательно вырастут цены на большинство материально-технических ресурсов — семена, удобрения, сельхозхимию и прочее. Компенсировать этот рост во время действия пошлины сельхозпроизводитель не сможет, как и рост цен, связанный с возможным ослаблением рубля.

В-третьих, невозможность хорошо зарабатывать в период высоких цен не позволит нашим сельхозпроизводителям совершить новый качественный скачок в производстве. Что делает наш колхозник в хороший с точки зрения цен и урожая год? Покупает недвижимость во Франции? Нет. Расплачивается по кредитам, вкладывается в мощности по хранению, новую технику, смотрит, где прикупить земли. Результат инвестиций — скачок производства, что и продемонстрировал рекордный урожай 2008 года, случившийся аккурат после рекордных цен сезона 2007–2008 годов. А расширяться и вкладываться есть куда: с советских времен из оборота выбыли 40 млн га сельскохозяйственных земель, а урожайность в разы уступает европейской.

В-четвертых, пострадают от пошлины в первую очередь сельхозпроизводители Юга и Центрального Черноземья, регионов, наиболее ориентированных на экспорт. А только эти регионы и демонстрировали уверенный рост сборов за постсоветское время. В других урожай либо снижался, либо был стабилен.

Стратегическая ошибка

Чиновники доказывают, что пошлина позволит ограничить рост цен на хлеб и корма, и вообще, что регулирование экспорта — чуть ли не лучшая мировая практика.

Но цены на хлеб почти не связаны с ценами на зерно. Например, цены на продовольственную пшеницу за 2014 год выросли на 40%, а цены на хлеб — на 7%, в два с лишним раза ниже общей продовольственной инфляции. И конечно, помогать наименее обеспеченным надо, но не через низкие цены на хлеб для всех, а через адресную денежную помощь.

Необходимость дополнительной помощи животноводству через регулирование цен на корма также сомнительна. Российское птицеводство и свиноводство и без госрегулирования цен на зерно добились многократного роста выпуска, а по итогам прошлого года публичные участники рынка отчитались о рентабельности в 20–50% по EBITDA. Да, многие животноводы раздражены высокой волатильностью цен на зерновом рынке и мечтают о его предсказуемости. Но механизм для этого есть: не госрегулирование цен, а зерновая биржа, запуск которой в России пробуксовывает не первый десяток лет, так как ни у производителей, ни у потребителей зерна нет понимания важности этого института.

А распространенный тезис о мировой практике регулирования экспорта никак не соответствует действительности. В подавляющем большинстве стран с развитым растениеводством экспорт никак не ограничивается. В отдельных странах еще в 1990-е, наоборот, субсидировали экспорт. Программы косвенной поддержки экспорта остались и сейчас, например у США в виде связанных кредитов стране-импортеру.

Исключение №1 из общей картины — Украина, где участники рынка обсуждают и согласовывают с профильным ведомством объем экспорта зерна и пшеницы, по итогом чего заключается добровольно-принудительное соглашение. Однако, учитывая общий курс на дерегулирование агрорынка, предположу, что в недалекой перспективе страна откажется от этой практики.

Исключение №2 — Аргентина. С середины 2000-х южноамериканская страна пытается воздействовать на продовольственную инфляцию путем различных ограничений на экспорт пшеницы. Здесь вводились и временные запреты, и квотные ограничения, и плавающие пошлины. Результат — падение экспорта пшеницы в разы и сокращение производства на десятки процентов. А продовольственная инфляция, как и десять лет назад, на двузначном уровне — почти 20% по итогам 2014 года.

Обидно, что имея такой негативный кейс перед глазами, Россия один в один повторяет просчеты Аргентины десятилетней давности. Введение постоянной пошлины — стратегическая ошибка, ставящая точку в истории успеха российского растениеводства, будущее которого в первую очередь зависит от экспорта.