Мобилизация вместо роста: что означают предложения Андрея Белоусова
Настоящей информационной бомбой стало письмо экономического советника президента Андрея Белоусова, в котором идет речь о том, что в ведомствах всерьез прорабатывается еще один источник мобилизации средств на выполнение нового майского указа — изъятие «незаработанных» прибылей экспортных секторов российской экономики на сумму около 514 млрд руб.
Сквозящее между строк документа начальственное раздражение, наверное, можно понять. Прибыль и рентабельность крупнейших частных корпораций во многом благодаря выгодной конъюнктуре мировых рынков и хронической слабости российской валюты действительно высоки, но в развитие полученные средства по большей части не вкладываются. В результате реальные инвестиции и экономика в целом никак не выберутся из посткрымской стагнации.
Неудивительно, что невидимая до поры рука государства тянется направить на что-то полезное ликвидность, оседающую мертвым грузом на счетах, в том числе офшорных, тем более что планов на ближайшие годы заявлено множество, а внешний фон им совсем не благоприятствует. Так что металлургам с химиками в соответствии с «основным законом капитализма» Лившица ― Белоусова предлагается «поделиться».
В принципе в изъятии у компаний сверхприбылей нет ничего необычного — оно имеет место и в мире, и в России, где налажен механизм налогообложения нефтяной отрасли, исправно питающий казну на протяжении без малого полутора десятилетий. Казалось бы, что плохого, если доказавшая свою эффективность фискальная практика будет распространена на «незаработанные сверхдоходы» других экспортеров? Неужели нельзя настроить их налоговую нагрузку схожим образом?
Однако всякая аналогия, как известно, хромает. В данном случае, как представляется, и идеологически, и технически.
Фискальная запутанность
Одно дело — классическая сырьевая отрасль, и другое — производства по большей части хоть первичного, но все же передела. Таким образом, можно говорить о возможной фискальной дискриминации отечественных экспортеров, представляющих уже не добывающую, а перерабатывающую промышленность. Она вступает в очевидное противоречие с проводимой политикой поощрения несырьевого экспорта и диверсификации экономики.
Также обращает на себя внимание то обстоятельство, что большинство претендентов на изъятия «сверхдоходов» — частные компании, при том что государству далеко не всегда удается заполучить даже половину прибыли принадлежащих ему предприятий.
Кроме того, речь идет не об отрасли с чрезвычайно волатильной, но при этом транспарентной ценой основного производимого товара, а о разнообразных производствах с широкой товарной номенклатурой, оперирующих в условиях куда более запутанного многослойного ценообразования, причем в отношении как используемых ресурсов, так и конечной продукции. В этом случае отделить конъюнктурные эффекты от прочих намного труднее, а относительно простая настройка налога по цене одного продукта, как в нефтянке, или разовое увеличение НДПИ, очевидно, для металлургии и химической промышленности не подойдут.
В результате изъятие «сверхприбыли» либо потребует крайне сложно администрируемых фискальных конструктов (ориентированных, к примеру, на среднеотраслевые нормы рентабельности), либо, напротив, обернется простым разовым решением в режиме ручного управления. О том, что второй вариант более чем вероятен, свидетельствует точечный анализ в докладной записке, который касается исключительно 2017 года; при этом в документе отсутствуют какие-либо попытки очертить хотя бы ретроспективно рамки «сверхприбыльной» для различных категорий экспортеров внешней рыночной конъюнктуры.
Мнимые сверхдоходы
Вызывает сомнение также другой ключевой тезис документа — о девальвации как источнике сверхприбыли. Доминирующая на сегодняшний день причина слабости рубля очевидна — это санкции. Вряд ли кому-то придет в голову всерьез утверждать, что российский бизнес, даже экспортный, непосредственно под санкции не подпавший, что-либо благодаря им выигрывает. Поскольку действие санкционного режима вскорости, по всей видимости, будет ужесточено, девальвация только усилится. Но означает ли это, что компании получат какую-то дополнительную выгоду? Отнюдь. «Незаработанная прибыль», возникающая из-за избыточной девальвации рубля, более чем компенсируется для российских корпораций глубоким проседанием курса их акций, поступательным ухудшением условий привлечения капитала и заключения других международных сделок, удорожанием инвестиционного импорта, а также технологическими ограничениями.
Если же все это считать не заслуживающими внимания деталями, то есть долгосрочные последствия иного рода — прежде всего в виде урока на будущее, который вынесут отечественные корпорации, публичные рынки, а также инвесторы, еще не прекратившие вкладывать средства в российские активы. Всего одна беспрецедентная для нормальной рыночной практики попытка апостериорного изъятия прибылей, если она будет предпринята, может на годы вперед подорвать желание компаний демонстрировать высокие показатели прибыли и рентабельности. Кроме того, сколько ни говори о ресурсной обеспеченности экспортно ориентированных бизнесов, любое ухудшение условий их работы приведет к сворачиванию инвестиционной активности, а в долгосрочном аспекте — к конкурентному проигрышу вплоть до потери внешних рынков. О благоприятном инвестиционном климате и привлекательности российских ценных бумаг, в том числе для российских же инвесторов, тоже можно будет забыть.
Проблема цели
И последнее. В стремлении властей подкрутить «неправильный» рыночный результат ничего нового и необычного нет, но почему дополнительные доходы бюджета так усиленно изыскиваются именно сейчас? При немалом текущем профиците в 0,5% ВВП для мобилизации примерно сопоставимых сумм власть не только претендует на прибыль крупного бизнеса, но и, увеличивая НДС, непосредственно тормозит и без того небыстрый экономический рост, а также проводит сопряженную известными социальными рисками пенсионную реформу. Для того чтобы сразу после 1 января 2019 года запустить пока еще находящиеся в стадии проработки программы в здравоохранении и образовании? Или немедленно приступить к реализации масштабных инфраструктурных проектов, которые, судя по всему, тоже окончательно не выбраны? Не ясно.
Рискну предположить, что лица, принимающие решения в сфере экономической политики, допускают что-то, чего пока не знаем мы, и на самом деле ищут источники средств — где и сколько получится — например, готовясь прожить следующий год без рыночного финансирования. Тем более что по странному совпадению плановое привлечение средств на рынке ОФЗ в 2019 году (1,5 трлн руб.) примерно соответствует сумме намеченных изъятий у экспортных секторов российской экономики в сочетании с эффектом от повышения НДС и пенсионного возраста.
