Кризис будущего: какие сражения проигрывает сейчас Россия
Всю прошлую неделю чиновники и публика обсуждали прекращение производственной деятельности GM в России. На закрытие подразделений Microsoft, Google и ряда других IT-компаний в конце прошлого года обратили гораздо меньше внимания. Это наглядный пример того, как мы расставляем акценты значимости событий.
В обоих случаях уход иностранного бизнеса — событие со знаком «минус», сокращение занятости и возможная эмиграция специалистов. Но в первом случае мы имеем дело со зрелой, несмотря на все технологические изменения, отраслью, лучшие годы которой позади. Это не драйвер общеэкономического роста и не пространство, где могут реализоваться российские амбиции. На автомобильном направлении мы боремся за локализацию относительно устаревшего модельного ряда.
В секторе IT мы чувствуем потенциал. И небезосновательный: мы экспортировали достаточно много современных программистов, наши IT-бизнесы имеют зарубежные заказы, а компании Анатолия Карачинского и Евгения Касперского — международно признанные игроки. Но сожаление мы испытываем не по поводу рынка, где Россия вплетена в глобальный технологический процесс, а по поводу предприятия вчерашнего, углеводородного дня. Да и прошли те времена, когда «что хорошо для GM, хорошо для Америки». Если в 1950 году General Motors занимала первое место в списке крупнейших компаний мира, в 2014-м она и близко не подходила к тридцатке лидеров, в то время как Microsoft и Google — в пятерке.
А где вы вообще видели кризис?
Это еще один повод поговорить о том, каковы на самом деле природа и последствия экономического кризиса в России. Сегодня мы можем подобрать достаточно статистических аргументов как в пользу того, что экономический кризис набирает обороты, так и в пользу того, что положение стабилизируется. «А где вы вообще видели кризис? »
Оптимисты справедливо скажут: в первые два месяца текущего года перерабатывающая промышленность показывает рост; банки имеют скорее временные трудности бухгалтерского учета, связанные с валютной переоценкой ценных бумаг; национальная валюта в последнее время укрепляется; по прогнозам МЭР, инфляция к концу года не превысит 12%. А в третьем-четвертом квартале начнется экономический рост…
Скептики в ответ: рост-то был, но на склад; в целом банковский сектор в январе-феврале показал убыток; отзыв лицензий приостановлен в связи с проседанием ресурсов АСВ; набирающий оборот переток депозитов в госбанки означает потенциальный крах средних и малых банков; рубль укрепляется вследствие падения спроса на импорт инвестиционного и потребительского характера (в январе на 37%), а банки снизили спрос на валюту, так как боятся давать кредиты в валюте; что касается замедления темпов инфляции, то это естественно при падающих доходах населения.
Прислушаться к скептикам
Кризис можно понимать и определять по-разному. Это зависит от горизонта взгляда на проблему. Если нас устраивает сложившаяся структура экономики, то негативным будет снижение ВВП. Если же мы остаемся с надеждой на модернизацию, на переход к более современному состоянию экономики, то и положительный, но низкий прирост ВВП тревожный симптом: мы тратим ресурсы не на новые технологии, а на удержание «средневековой» крепости. В оптимистическом варианте финансовые санкции — это плохо, а технологические — «поживем-увидим». В скептическом варианте финансовые санкции — наоборот, позитивный момент, так как они перекрывают накопление задолженности, которую трудно будет вернуть. А вот технологические санкции — это принципиальное препятствие для развития новых технологий внутри страны.
С оптимистами трудно вступать в полемику, но вот к скептикам прислушаться следует. Можно привести немало примеров того, что новая волна технического прогресса нас в основном обходит стороной: автомобили на водородном двигателе, самолеты на солнечных батареях, замкнутый контур в жилищном строительстве, современная высокотехнологичная медицина, частный космос и т.д.
Конец дефицита
Остановлюсь на одном животрепещущем для нас вопросе: нефть. Точнее ее цена, колебания которой зависят от множества известных факторов и от одного принципиально нового. Сегодня в нефтяном секторе сталкиваются две стороны — традиционные любители природной ренты и те, кто ставит на технический прогресс. Первые используют накопленные в предыдущие годы резервы и не сопротивляются падению цен. Пока себестоимость некоторым позволяет, хотя национальные бюджеты и уходят в минус. Есть и первые потери: экономика Венесуэлы, страны с одними из крупнейших запасов нефти в мире, фактически рухнула.
Вторая сторона несет потери на уровне отдельных предприятий: непрерывно поступают известия об очередном банкротстве работающих со сланцевыми углеводородами. Но добычу не сокращает, удерживая линию обороны за счет роста эффективности оставшихся бойцов.
Уже довольно скоро будет ясно, кто возьмет верх в этом важном сражении. Но стратегически уже сейчас понятно: если в начале XX века нефть вытеснила уголь на полке первостепенных продуктов благодаря новой потребительской технологии — автомобилю, то сейчас рентная благодать теряет свою прелесть вне зависимости от исхода текущей битвы. Так случилось 300 лет назад с торговлей пряностями и 200 лет назад с сельским хозяйством. Мы входим в полосу дальнейшей дифференциации все более технологичных источников энергии. Где узкого круга владельцев дефицитного продукта не будет. Австралийцы, например, начинают промышленную эксплуатацию энергии морских волн.
А что завтра?
Кризис в традиционных измерителях — ВВП, уровень инфляции, платежный баланс, текущие доходы населения, — конечно, имеет место. И чем быстрее мы признаем очевидное, тем больше будет у нас времени на выработку правильного курса лечения. Но нет ответа на другой вопрос: что завтра? Выдержать-то мы выдержим. Но в каком качественном состоянии экономики? В конце концов, многие страны, не относящиеся к «золотому миллиарду», вполне себе существуют сотни лет, не испытывая особых комплексов.
Вопрос достаточно простой: нас-то устраивает призовое место во втором дивизионе или мы хотим побороться за кубок в высшей лиге? Ответив на этот вопрос, мы сможем ответить и на другой: какого рода кризис мы сейчас в действительности проходим?
