Сергей Недорослев: «Стартовые условия были идеальными»
«Людям разрешили разговаривать»
Мне был 21 год, когда в апреле 1985 года состоялся эпохальный пленум ЦК КПСС, на котором Михаил Горбачев объявил курс на перестройку. Я тогда учился на последнем курсе физфака Алтайского госуниверситета.
Сам пленум я не запомнил. Мы как-то были далеки от политики. Горбачев был для нас таким же абстрактным, как для среднестатистического человека звезда Тау Кита. В 20 лет, как ни парадоксально, человек меньше задумывается о будущем, чем в 50. Та эпоха для меня — вообще древняя история, я ее даже со своей жизнью не ассоциирую. С тех пор жизней уже прожил, наверное, штук пять.
Так что когда в 1985 году Горбачев объявил о переменах, мы на это даже не обратили внимания, в практическом смысле. Мы привыкли, что власти все время что-то объявляют. Это сейчас, спустя 30 лет, мы осознаем историческую значимость тех событий, тогда же понятия «перестройка», «ускорение» казались нам очередными лозунгами, — примерно как «пятилетка в четыре года».
Впрочем, вскоре политическая свобода стала заметна и нам. Самым удивительным, необычным было то, что людям разрешили разговаривать. То, о чем раньше говорили только на кухнях, теперь обсуждали и в курилках, и даже на улицах. Это всех как-то воодушевляло, люди не привыкли к такой публичности политических разговоров.
Позднее удивляло и то, что люди получили возможность ездить за границу, ни с кем не согласовывая выезд. То есть без необходимости получать круглую синюю печать в паспорте «Выезд разрешен. Многократно» — что-то типа визы, только не на въезд, а на выезд.
В студенчестве я не знал никого, кто бы сам бывал за границей, но у меня был знакомый, друг которого ездил в Болгарию. Помню, мы постоянно обсуждали какие-то смешные детали той поездки. Например, знакомый спрашивал: «Можешь представить, что в Болгарии обычную воду в бутылке и за доллар продают?» Я недоумевал: «Они там что, сдурели, что ли? Как это воду можно продавать? Лимонад понятно, но воду?!»
Так что политические преобразования в целом проходили мимо нас. Гораздо больше запомнились экономические. В какой-то момент вдруг объявили, что частное предпринимательство больше не является уголовным преступлением. Для молодых это было особенно поразительно: нам разрешили что-то делать и получать за это деньги от людей, а не из кассы государства, завода, института. Мы не могли поверить: как можно получать деньги за то, что мы и так любим делать?
«Всех активных выявят и посадят»
Помню, все стали обсуждать, не создать ли кооператив. Это было такое повальное увлечение среди научных сотрудников и аспирантов.
Старшее поколение относилось ко всему этому скептически. Некоторые говорили нам: «Не вздумайте никуда соваться, все это придумано КГБ, чтобы выявить активных и нелояльных». Даже мой научный руководитель предупреждал меня: «Куда ты собрался уходить из аспирантуры? Они сейчас всех активных выявят, перепишут и посадят». А когда я все-таки решил уйти, он сказал: «Ладно, я тебя спасу — отправлю в бессрочный академический отпуск, потом в случае чего скажешь, что ты аспирант, просто в академе, а не предприниматель».
На самом деле я не помню какого-то рубежа, до которого я не был предпринимателем, а после стал. Еще в школе я все время со своими друзьями что-то делал: то какой-то усилитель спаял и продал, кому-то починил японский магнитофон и т.д.
Особенно много предпринимать, добывать что-то приходилось в экспериментальной физике: то каких-то фторопластовых проводов не хватало, то микросхем, осциллографа, то еще чего-то. Сама плановая экономика научила людей предпринимать. Она усложнилась, всю систему линейных уравнений в ней стало невозможно решить, чтобы все спланировать, поэтому начались серьезные сбои, то здесь, то там постоянно возникал дефицит чего-либо. Так что все время многим что-то приходилось предпринимать.
В 1988 году вышел закон «О кооперации в СССР». Кооперативы стали основной формой развертывания масштабной частной предпринимательской деятельности. И мы с Валерием Покорняком и другими моими товарищами сразу же зарегистрировали первый кооператив под названием «Научно-производственная фирма «Алтан» (по преданию, древнее название Алтая) — даже без четкого понимания, что именно мы будем делать. Мы его зарегистрировали даже за три месяца до вступления в силу соответствующего разрешения.
Сначала мы открыли курсы компьютерной грамотности, компьютерные салоны, затем стали заниматься производством рекламной продукции и программного обеспечения, сборкой компьютеров и многим другим. Даже выпускали газету «Дело». Впоследствии компания стала производить макароны. Эта наша фирма до сих пор существует в Барнауле, и возглавляет ее по-прежнему Валерий Покорняк.
«3% годовых без залога»
Больше всего меня сегодняшнего в том времени поражает простота ведения бизнеса, незарегулированность, как бы мы сейчас сказали. Не нужно было нанимать бухгалтеров, не было Федеральной антимонопольной службы, не было десятков тысяч нормативно-правовых актов, которые сейчас принимаются каждый год!
Регистрировали компанию элементарно, мгновенно. К примеру, свой кооператив мы оформляли в отделе по труду барнаульского горисполкома. Просто сдали документы, их подписали — и все. По-моему, это заняло пару дней, но точно не больше недели. Печать было вырезать сложнее и дольше, так как вручную резали на заказ.
Государство нам сказало: «Вот вам прошитая и опечатанная тетрадь для учета, берегите ее. А правило одно: слева вы пишете свои доходы, справа — расходы. А с разницы платите 3% налога». Тогда нам эта простота казалась естественной.
Сейчас удивляет и то, как работали банки. Мы пришли в банк, представили план по производству. Банк с ним ознакомился — и дал нам ровно столько денег, сколько мы просили, под 3% годовых в рублях, и не просил никакого залога.
И это было нам понятно. Как можно дать нам меньше, чем надо, мы же не сможем выполнить план? И как можно требовать залог, если у нас ничего нет, мы же еще ничего не сделали?
Общение с чиновниками проходило удивительно просто! Они были очень доступны и открыты. В городской администрации действовала какая-то комиссия по бизнесу, и мы без проблем могли на нее записаться. Там мы возмущались, почему нам не дают помещение. Сейчас мне кажется это смешным, а с чего нам вообще должны его давать? Тем не менее чиновники внимательно нас слушали, записывали, делали выводы, куда-то звонили — и вскоре давали нам помещение. Удивительное было время.
«Только ленивый не мог зарабатывать»
В общем, стартовые условия были идеальными. А главное — вначале полностью отсутствовала конкуренция! Что бы вы ни делали, вы сразу оказывались на рынке с определенно лучшими товарами и услугами, с гораздо меньшей себестоимостью, чем у государственных предприятий, а поэтому с гигантской прибылью.
Например, один мой знакомый в то время начал делать пуговицы, официально продавал их фабрике «Большевичка» и зарабатывал какие-то сумасшедшие деньги. Тогда я не мог понять, откуда они у него берутся. А сейчас понимаю: он поставил 10 термопласт-автоматов, которые купил списанные за копейки и отремонтировал сам. Обслуживали автоматы 20 человек, а сам мой товарищ был и гендиректором, и главным механиком, и главным технологом, и главным продавцом одновременно. У государственных же заводов были гигантские накладные расходы и раздутые штаты.
В таких замечательных условиях произошел взрывной рост предпринимательства. Когда кто-то начинал производить те же пуговицы, он на какой-то момент становился монополистом, но почти сразу монополия ликвидировалась другим предпринимателем. Потому что доходность была такая, что только ленивый не мог хоть что-то зарабатывать.
Почему-то так получилось, что многие пришли в предпринимательство из науки. Наверное, это связано с тем, что в той системе распределений, чтобы попасть в хороший НИИ, нужно было быть сравнительно инициативным. К тому же, как я уже сказал, сами занятия экспериментальной наукой были сопряжены с предпринимательством, с необходимостью что-то добыть. Кроме того, в бизнесе, как и в науке, нужно все время что-то изучать, анализировать, синтезировать. И если на это накладывалась природная склонность к принятию решений, такой ученый становился хорошим предпринимателем.
В бизнес людей тянула, прежде всего, возможность что-то делать самостоятельно, еще и зарабатывать. Это было прекрасное чувство — что ты не устроился к кому-то на работу, а сам создал рабочие места и дал кому-то работу.
Кооперативы создавались друзьями. Практически в том же составе, в каком люди собирались после учебы или работы, в том же составе и создавали кооперативы. Так было и у нас. Мы — учредители — рискнули всем и ушли с хороших рабочих мест, с понятной перспективой, чтобы полностью посвятить себя бизнесу. А потом наши товарищи шли к нам уже сотрудниками, некоторые из них — подрабатывать несколько часов в день, другие — на постоянную работу.
Можно ли сказать, что кооперативы были своего рода школой для современных предпринимателей? Каким-то фильтром отбора они, безусловно, были — в том смысле, что если в кооперативе понял, что это не для тебя, можно было вернуться к спокойной жизни наемного работника. Но как таковых школ предпринимателей, на мой взгляд, не может быть в принципе — у тебя либо есть склонности к бизнесу, либо нет. Научиться быть предпринимателем невозможно. Можно только намучаться.
«Нельзя дергать стоп-кран»
Тем не менее какие-то уроки мы усвоили еще в кооперативе. Например, тогда никто не думал о капитализации бизнеса: если ты что-то производил и продавал, то думал только о том, сколько заработаешь. Мы не понимали, что и сама компания, которая делает продукт, что-то стоит. Много позднее я осознал важность капитализации. Посмотрите, как много сейчас убыточных компаний, капитализация которых больше, чем у прибыльных конкурентов, потому что выше ожидания. Тогда мы считали, что если бизнес не приносит денег, то должен быть закрыт. Наверное, это ошибочно.
Но не факт. Может быть, именно тогда мы были правы, а сейчас финансовый рынок слишком оторвался от реальной экономики? Может быть, именно такое, интуитивное представление о здоровье бизнеса и является верным: если бизнес не приносит денег, то должен быть закрыт?
Сейчас я уже не могу сказать, что приветствую перестройку. Мне не нравятся никакие резкие изменения. Но это логично: я был бы дураком, если бы в 50 лет считал иначе, а в 20 — если бы перестройка мне не нравилась.
С высоты опыта я понимаю, что столь масштабные перемены нельзя делать в спешке, а надо спокойно сесть и составить, как сейчас говорят, «дорожную карту», но не на 500 дней, а вот, к примеру, на эти самые 30 лет, до 2015 года. Не пришлось бы ничего резко менять, в один момент упразднять огромные управленческие структуры и т.п. А начать с малого — грубо говоря, разрешить ходить в детском саду не строем, в колоннах по два человека, а как и с кем хочется, а в школах — петь не хором, а тренировать вокал индивидуально.
Я убежден, что нельзя дергать стоп-кран и мгновенно разворачивать огромный состав, каким был Советский Союз. Мы-то ладно, нам по 20 лет тогда было, но я сейчас удивляюсь, как идеологи перестройки на это пошли: им-то всем было по 50-60 лет. В своем возрасте они точно знали, что составы нельзя тормозить резко.
