Правительство обсудило углеродную «развилку» для России

Фото: Александр Кондратюк / РИА Новости

В правительстве 11 февраля прошло совещание под руководством первого вице-премьера Андрея Белоусова (РБК его анонсировал), на котором обсуждался подготовленный Минэкономразвития проект плана реализации Стратегии низкоуглеродного развития России до 2050 года. Операционный план должен быть утвержден до 1 марта, у федеральных органов власти совместно с крупным бизнесом есть две недели, чтобы его доработать. В дальнейшем документ планируется ежегодно актуализировать.

Представители крупного бизнеса, в том числе председатель правления «Сибур Холдинга» Дмитрий Конов, глава совета директоров НЛМК Владимир Лисин и председатель правления «ФосАгро» Андрей Гурьев, на встрече заявили о своих опасениях по поводу проектируемого в Евросоюзе трансграничного углеродного механизма, который угрожает дополнительными издержками российским экспортерам (все три компании являются крупными экспортерами своей продукции — соответственно, полимеров, стали и удобрений).

Из выступлений министра экономического развития Максима Решетникова на совещании следовало, что Россия больше не воспринимает планируемый углеродный налог ЕС как фактор «торговой войны» (то есть не собирается в целом делать ставку на оспаривание этой меры в ВТО или введение собственных протекционистских мер). Скорее, углеродный налог расценивается как вынужденный дополнительный повод ускорить российскую программу сокращения углеродного следа, чтобы сохранить конкурентоспособность российских товаров на рынках ЕС.

Председатель совета директоров «Северстали» Алексей Мордашов рассказал, что, по расчетам его компании совместно с привлеченными аналитиками, радикальное сокращение выбросов углекислого газа при производстве стали по сравнению со сценарием обычного развития технологий может привести к удвоению себестоимости стали. Если предположить, что цена на российскую сталь удвоится, прокомментировал Белоусов, «всю дельту от повышения цен европейцы, конечно, соберут с экспортеров, с российских компаний через трансграничный углеродный налог». «Мы ничего не получим от этого роста цен. Поэтому нам нужно в эту стратегию вписаться, посмотреть, как сделать так, чтобы наши потери были минимальными, а эффект максимальным», — подчеркнул первый вице-премьер.

Еврокомиссия заявляла, что практически единственный шанс избежать платежей или сократить платежи за импорт углеродоемкой продукции в ЕС (согласно свежему проекту, это будут не только цемент, электричество, удобрения, черные металлы и алюминий, но и органические химические соединения и пластмассы) — это предъявить свидетельство уплаты подобной «цены на углерод» в стране происхождения товара. Андрей Гурьев сказал, что для бизнеса принципиально понять, как можно будет зачесть платежи по европейскому углеродному налогу («офсетный» механизм, от англ. offset — «взаимозачет, компенсация». — РБК).

Статс-секретарь, заместитель министра финансов Алексей Сазанов рассказал, что представители министерства недавно вели переговоры с Еврокомиссией относительно того, какие инструменты Евросоюз сможет принимать для зачета. У европейцев «жесткая позиция»: только прямой верифицируемый платеж за углерод в России можно будет использовать для освобождения от уплаты углеродного налога ЕС, подчеркнул Сазанов.

Решетников подтвердил, что в ответ на трансграничное углеродное регулирование ЕС России придется отчасти «что-то делать у себя», чтобы зачесть европейский платеж. При этом Россия не сможет создать «двухконтурную модель: одну систему налогообложения углекислого газа для экспортных товаров, другую — для внутренних». «Поэтому нам придется брать отдельные продукты и по каждому продукту [смотреть] в зависимости от соотношения внутреннего потребления и экспорта, на какие рынки — европейские, азиатские, где-то придется платить европейцам, где это будет дешевле, а где-то что-то делать у себя с пониманием, что там [в Евросоюзе] зачтем», — объяснил Решетников.

Белоусов, рассуждая о том, как России «вписаться в трансграничное углеродное регулирование», заявил о «фундаментальной развилке»: в будущем пойти путем внедрения оборота квот на выбросы или путем налогового регулирования парниковых выбросов. «Нам нужно для себя определиться, что для нас более приемлемо, более выгодно», — сказал первый вице-премьер. Таким образом, в правительстве приходят к тому, что рано или поздно предстоит обсуждать введение платы за углеродные выбросы, но если рост издержек на внешних рынках неизбежен, то стоит задача выбрать модель с наименьшей нагрузкой на экономику и стимулирующую модернизацию и развитие «зеленых» технологий.

В целом плата за углерод — «самый мучительный» вопрос, сказал спецпредставитель президента по связям с международными организациями по вопросам устойчивого развития Анатолий Чубайс. Систему торговли квотами на выбросы и налог на углерод принято считать двумя основными инструментами ценообразования углерода в целях экономического стимулирования бизнеса к сокращению парниковых эмиссий.

В низкоуглеродной стратегии, принятой в конце октября 2021 года, этот вопрос ставится осторожно: «цена на углерод» называется лишь в качестве одной из возможных мер целевого сценария применительно к наиболее неэффективным углеродоемким отраслям. В проекте операционного плана также не прописано таких потенциальных решений.

В Минэкономразвития до этого не подтверждали, что Россия может ввести национальную плату за углерод после 2030 года. Решетников в октябре объяснял, что в этом отношении страна скорее пойдет по пути региональных экспериментов, которые в случае успеха могут быть расширены на большее количество территорий, а также внедрения сертификатов, подтверждающих, что технология производителя соответствует наилучшим доступным технологиям (НДТ). Причину, по которой российские власти неохотно рассуждают о введении обязательного углеродного ценообразования, эксперты объясняют в том числе нежеланием увеличивать финансовую нагрузку на внутренний рынок.

Сахалинский эксперимент по торговле квотами на выбросы должен рассматриваться как «отработка механизмов», однако торопиться масштабировать его на всю страну никто не будет, сказал Белоусов. «Последствия, цена ошибки могут быть достаточно тяжелые. Этот вопрос мы будем еще долго-долго обсуждать», — добавил он.

Формально трансграничный углеродный механизм ЕС (CBAM) будет устроен таким образом, что сертификаты, дающие право на ввоз в Европу продукции с высоким углеродным следом, будут покупать импортеры, а не российские экспортеры; деньги будут поступать в бюджеты европейских стран. Такие платежи приведут к тому, что цены на российские товары для европейского рынка вырастут, а спрос на них снизится; соответственно, часть импортных платежей будет компенсироваться экспортерами за счет снижения их экспортной маржи, объясняли аналитики НИФИ Минфина в декабре. «Введение трансграничного углеродного регулирования приведет к сокращению доходов российских компаний», — констатировали в НИФИ.

Резюмировал дискуссию Анатолий Чубайс. «Из всего круга вопросов, которые мы обсуждали, самый мучительный, самый тяжелый — плата за углерод: квоты, налог и так далее», — заявил он. Без этого механизма «то, что мы не уплатим в наш бюджет, мы уплатим в бюджет Евросоюза», подчеркнул Чубайс. Однако «выстроить мощный финансовый поток от российского бизнеса в бюджет ЕС» было бы странно — «лучше бы в наш бюджет», сыронизировал он. По его мнению, будет неправильно дожидаться итогов сахалинского эксперимента, а потом решать, что делать; выходить на принципиальное решение, которое будет отражено в Бюджетном кодексе, Налоговом кодексе, нужно уже к 2023 году.

При введении платы за углерод средства перераспределяются от углеродоемкого бизнеса к государству или более эффективным с точки зрения выбросов компаниям. Так, в рамках Европейской системы торговли квотами (EU ETS) компании, которым нужно приобрести разрешение на вредные выбросы, покупают квоты на государственных аукционах или у других компаний. В случае налога на углерод правительство устанавливает налоговую ставку из расчета за тонну углекислого газа (реализован, например, в Аргентине, ЮАР, ряде провинций Канады).