Культурный шок: почему петербуржцы штурмуют музеи

Фото: Роман Пименов/Интерпресс

Выставку «Модильяни, Сутин и другие легенды Монпарнаса» в петербургском Музее Фаберже за выходные посетили более 6 тысяч человек. В музее назвали этот спрос ажиотажным, добавив, что сумели разместить длинную очередь внутри здания (в отличие от первых экспозиций музея, когда очереди стояли на улице).

В этом году ажиотажным спросом пользовались и выставка работ Ивана Айвазовского в Русском музее, и постоянная экспозиция нового Музея железных дорог России — через месяц после открытия туда по-прежнему трудно попасть. РБК Петербург попросил экспертов раскрыть причины повышенного спроса на культурный досуг в Петербурге.

Владимир Воронченко, председатель правления фонда «Связь времен», директор Музея Фаберже:

Фото: Пресс-служба

«Кто-то говорит, что ажиотажный спрос на выставки связан с санкциями и высоким курсом доллара и евро: люди стали меньше ездить и стремятся получать больше впечатлений на Родине. Другие говорят, что пришла — неизвестно, как и почему — мода на посещение выставок. Я думаю, что эти версии отчасти справедливы, но есть более важная, на мой взгляд, причина — интернет. Как лесной пожар в сухом лесу, эмоционально окрашенная информация мгновенно распространяется по социальным сетям. Люди делают эмоциональные фото, снимают видео — и мы сами выпускаем видео, которые собирают сотни тысяч просмотров в день. Этот принципиально новый уровень осведомленности дал толчок индустрии публичных мероприятий.

Еще очень важно отметить, что само качество подготовки выставок стало выше. Наиболее популярные выставки сумели «зацепить» зрителя, обеспечить тот самый эмоциональный отклик, который и запускает «лесной пожар». Например, мы используем технологии подсветки, которые не используют в публичных музеях в мире. Это освещение «выявляет» всю палитру красок, примененную мастером, благодаря чему картина завораживает зрителя. Посетители иногда спрашивают: «А как вы сделали, что лицо на портрете изнутри светится?». И заглядывают за раму, нет ли под холстом лампочки. Такие технологии стоят дорого: один светильник — несколько тысяч долларов, а у нас в каждом зале их сотни, размещенных так, что зритель даже не видит, откуда идет луч света. Государственным музеям сложно столько тратить на технологии; частному музею, каким являемся мы, наверное, это делать легче.

Конечно, спрос зависит и от темы выставки. На мой взгляд, «качественная экспозиция» — это та, что понравится всем или хотя бы большинству. Фриду Кало до наших выставок никто в России не видел; привезенные нами картины Модильяни и других парижских художников — тоже».

Марат Гельман, галерист и арт-менеджер, проектный директор Dukley European Art Community:

Фото: Петр Ковалев/Интерпресс

«В целом, в мире, за 50 лет стали работать втрое меньше, и свободное время становится новым видом капитала. Его тратят (иногда бессмысленно, иногда с пользой), инвестируют (бум образовательных проектов для взрослых, хобби превращаются в бизнес), копят (на длительные поездки).

Бизнес по обслуживанию свободного времени в мире сегодня больше, чем сельское хозяйство. И то, что мы наблюдаем сегодня — это только начало».

Николай Буров, почетный член российской академии художеств, экс- директор музея «Исаакиевский собор» и Музея железных дорог России:

Фото: Сергей Николаев/Интерпресс

«Музей — дело не просто полезное и необходимое, музей — дело модное. Сходите сегодня в Манеж, Музей Фаберже, Музей воды или железных дорог — это музеи разного толка, направленности и даже собственности. Это особые общественные пространства Петербурга.

На сегодняшний день музеи России, по данным союза музеев России, превосходят любой другой вид культурного творчества кратно по посещаемости. Музеи начинают искать новые формы своего существования и находят их. Еще пару лет назад посещаемость музеев измерялась десятками миллионов человек в год, сейчас эта цифра стремится к 100 млн человек в год.

Мода на музеи связана с общим развитием желаний. Одни думают, чего бы поесть, а другие — чего бы еще поесть. В культуре это имеет точно такое же значение. Одну из частей этого голода мы удовлетворяем или можем удовлетворить. Не бывает много музеев, театров и концертных залов. Бывает либо мало, либо не бывает вовсе. У нас — не вовсе, у нас — не мало, но их все равно не хватает. Мы удивительный народ — нам все время мало, а больше всего нам не хватает культуры.

Особый спрос на новые музеи объясняется тем, что именно сегодня во всем мире усиливается интерес к промышленному дизайну, промышленной художественной мысли. Мы интересуемся архитектурой не только Дворцовой площади, но и промышленной. Петербург же исторически является одним из мощных промышленных центров. И здесь силен интерес к промышленной архитектуре и дизайну. Поэтому говоря об очередях в музей железных дорог России, можно говорить о естественном спросе на промышленную память.

Интерес же к музеям в целом можно объяснить общим ростом культурных запросов. Интерес к театру и кинематографу неуклонно рос на протяжении долгого времени, интерес к музейному делу был более статичен. Музей оставался явлением почти незыблемым. И вдруг музей заявил о себе как явление очень живое, действенное, пустившее на свою территорию и театр, и музыку. Он нашел общий язык со всеми явлениями развития человеческой мысли, в том числе IT-технологиями. Именно это дало музею колоссальный прорыв».

Александр Боровский, заведующий отделом новейших течений Государственного Русского музея:

Фото: Елена Мулина/Интерпресс

«Очереди в музей — это приятно. Это наглядно показывает, что есть люди, для которых мы работаем. Было бы соблазнительно считать, что это объясняется резким повышением культурного уровня населения, хотя и такой момент, наверное, присутствует, но он не основной.

Я полагаю, что феномен очередей объясняется несколькими факторами. Во-первых, люди разочаровались в средствах массовой информации, в телевизоре. Транслируемая картина мира не соответствует представлениям аудитории, и аудитории хочется какого-то личного контакта, например, с музеями. Это связано не с политикой, а с низкими приемами зомбирования, которым люди инстинктивно противостоят. У людей есть некий культурный запрос, это не запрос на конкретную тему выставки, а запрос на личный контакт, на личное мнение, на не ангажированность.

Во-вторых, другие способы проведения досуга все-таки строго ранжированы по финансовому состоянию. Музеи сравнительно недорогие. Для людей, которые тянутся к культуре, это в общем-то доступно. Если стали недоступны развлечения в путешествиях, люди хотят видеть его здесь в каких-то других формах. Собственно, для чего мы делали Русский музей? Чтобы люди не ездили смотреть в другие страны, а смотрели у нас.

Вообще, мне кажется, что очереди — это позитивная калька европейского образа жизни. Норма «сидеть в своих стенах наедине с телевизором» перестала удовлетворять людей, и это очень хорошо».