Глава Упсала-Цирка: Вопрос бытовой агрессии стал намного глубже
По мнению соосновательницы и директора Упсала-Цирка — «единственного в мире цирка для хулиганов» — Ларисы Афанасьевой, одна из причин нежелания наших соотечественников принимать участие в социальных проектах — это плохая работа благотворительных фондов. Если то, что ты делаешь, вызывает жалость, то вряд ли кто-то будет тебе помогать, уверена она: «Нужно стремиться делать лучший проект в мире, а не просто собирать деньги».
Упсала-Цирк — социальный проект, который существует в Петербурге с 2000 года. Его название образовано от хулиганского междометия «упс» и мелодичного слога «ла». Цирк работает с детьми из групп социального риска, а также с детьми с ограниченными возможностями. Здесь дети и подростки получают опыт, альтернативный уличной жизни, и возможность в дальнейшем применять полученные знания. В спектаклях, которые ставит команда Упсала-Цирка, соединяются акробатика, жонглирование, модерн-танец, пантомима, паркур и брейкданс.
В этом году цирку для хулиганов исполняется 15 лет — за это время из маленькой команды единомышленников вырос настоящий цирковой мир, прославившийся не только в России, но и в Европе.
Корреспондент РБК Петербург встретился с Ларисой Афанасьевой и поговорил о том, почему любой благотворительный проект требует предпринимательских навыков и какие вызовы стоят перед детьми XXI века.
«Вы не похожи на социальный проект»
Лариса, ни на сайте Упсала-Цирка, ни в его группе «ВКонтакте» в описании проекта не используется слово «благотворительный». Почему? Вы не считаете проект благотворительным?
Люди под словом благотворительность понимают разные вещи. Для меня цирк — это социально-культурный проект. Благотворительный он с точки зрения того, что все, что происходит в цирке, для детей, которые приходят к нам, является бесплатным и благотворительным. Но с точки зрения зрителя, мы не являемся благотворительным проектом, потому что мы продаем билеты на наши выступления.
Заниматься в чистом виде социальной деятельностью лично мне и моей команде неинтересно, мы хотим посредством творчества объединять творческие и социальные задачи и решать какие-то вещи.
А благотворительность, по-вашему, может быть рентабельной? Вот раньше ваши выступления были бесплатными, теперь вы продаете билеты. Сколько удается заработать?
30% бюджета мы зарабатываем сами. Для нас это очень важная история — мы хотим зарабатывать деньги сами. Например, в этом году у нас запустился новый проект кафе Circus, которое находится на берегу пруда. Вся прибыль от его работы идет на наши проекты. Кроме того, вместе с дизайнерами мы выпустили свою сувенирную продукцию. Это такой мерчендайзинг, который мы активно используем и пытаемся сделать интересным и стильным. Плюс гастроли. Еще мы предложили компаниям свой вариант тимбилдинговых мероприятий — наполненных смыслом. Например, мы проводим для компаний цирковые мастер-классы. Это не просто развлечение, где люди прыгают на скакалках и учатся жонглировать. Они параллельно знакомятся с нашим социальным проектом. Мы им обязательно рассказываем, что происходит с нашими детьми.
А сами заказчики как-то влияют на то, что вы им показываете?
Мы не хотим быть агентством по проведению праздников. Перед каждым мероприятием мы задаем себе вопрос: Зачем мы это делаем? Для чего это вообще нужно? И потому делаем все честно. Нам важно сохранить ценность семьи, не впустить в этот мир ничего разрушающего. Нам важно рассказать о том, что такое цирк, что такое дети вообще.
Для кого это делается? Для детей, для всех, для самих участников?
Для всех. У нас есть летний проект Упсала-Парк. Это пространство для общения и отдыха разных людей, для решения проблем взаимоотношений внутри семьи. Этим летом сюда пришло 10 тысяч человек. Когда нам задают вопрос о том, зачем мы делаем Упсала-Парк, я говорю: «Чтобы через 20 лет меньше детей приходило в Упсала-цирк». У нас там есть так называемая «свободная от вайфая зона». Я вижу, как там сидит папа и играет с ребенком в шахматы, а мама в это время вяжет самый длинный шарф в мире. В этот момент между ними происходит что-то важное.
Какой ежегодный бюджет Упсала-Цирка?
Бюджет организации 11 млн рублей (со всеми нашими проектами).
Сейчас стало труднее зарабатывать?
Конечно, нам каждый год очень сложно искать деньги, привлекать партнеров. Сейчас у нас есть большой дефицит в бюджете, но мы пишем заявки, активно над этим работаем.
Сейчас у вас много партнеров?
Партнеров немного. Мы очень аккуратно подходим к этому делу. Мы выбираем их. Например, я очень горжусь, что нашими партнерами были ребята из «Лосево» [принадлежит Эльдару Беглову и Александру Мауреру — прим. ред.], которые делают вкусное молоко, и «Поляндрия» [принадлежит Дарине Якуниной, невестке экс-главы РЖД Владимира Якунина — прим. ред.], которая издает самые крутые книжки в этом городе. Это здорово, что у нас одни и те же ценности. Самый главный партнер — это УК «Теорема» [принадлежит Игорю Водопьянову - прим. ред.], которая предоставляет нам пространство. Если честно, я даже в Европе такого не видела — на территории бизнес-парка расположен социальный проект.
Я помню, к нам пришли однажды люди, которые хотели быть нашими партнерами. Но мы не смогли найти с ними общего языка, потому что они пришли и сказали: «О, у вас здесь все классно выглядит, вы не похожи на социальный проект». Видимо, их логика заключалась в том, что социальный проект должен выглядеть плохо, в нем должно быть что-то убогое и некрасивое — и тогда этим людям надо помогать. Но мне кажется, что все на самом деле происходит наоборот. Если в социальных проектах все плохо, все разрушено, то там плохо работают. Мы в этой логике не сошлись и поэтому не смогли стать партнерами.
Как же привлечь партнеров?
Надо профессионально заниматься благотворительностью с правильными результатами. Несколько лет назад мой друг позвал Игоря Водопьянова на наш спектакль, который мы проводили в каком-то ДК, где была очень тяжелая атмосфера. Но Игорь Водопьянов честно сказал, что если этот спектакль будет вызывать жалость, то он вряд ли будет помогать нам. Для меня это было очень важно. Все люди делают скидки — «ну это же социальный проект», «ну не надо от них много требовать». Особенно, когда мы работаем с детьми с ограниченными возможностями. Вот это все неправильно, это все не про человека, не про уважение.
Во второй раз я услышала то же самое от владельца известной сети косметических магазинов La Provence. Мы привезли в Англию свой спектакль, он был неудачный. И он подошел и честно мне сказал: «Спектакль неудачный, если ты хочешь делать этот проект, он должен быть самым лучшим проектом в мире. Тогда ты имеешь на это право». Я ему до сих пор благодарна за эту фразу. Если ты не хочешь быть самым лучшим в мире, то ради чего все это?
Не должно быть заниженных ожиданий?
Да, ни от детей, ни от команды, ни от пространства.
Вообще, насколько я понимаю, иностранные благотворительные фонды и меценаты вам очень помогали. Как с этим обстоят дела сейчас, учитывая текущую политическую ситуацию?
Не так хорошо. Конечно, сейчас стало сложнее найти и привлечь новые фонды из Европы, из-за стратегии развития нашего государства. Хотя это сложный вопрос. С одной стороны, нет ничего плохого, когда люди помогают друг другу решать какие-то проблемы, не важно живешь ты в России, Европе, Африке. Это же не про границы, а про человечество.
С другой стороны, это странно, когда задачи одного государства выполняют люди из другого. Лично меня это задевает. Почему люди в Дании неравнодушны к жизни детей с ограниченными возможностями, которые живут в России, а наши — равнодушны?
Действительно, почему, по-вашему?
Это культура воспитания. Людям в Дании было много времени дано, чтобы в себе эту «мышцу» натренировать. Но мы же все равно хотим в этой стране жить, мы же хотим в ней что-то менять, мы же любим ее, мы хотим надеяться на что-то. Поэтому надо не тосковать и грустить, а надо придумывать какие-то вещи.
«Береги мозг смолоду»
Как сделать людей более чуткими? Как, например, вы это делаете?
Мы сейчас придумали такую акцию «Береги нос смолоду». Она будет проходить зимой. Меня все время переспрашивают «Мозг смолоду?», я отвечаю: «Это следующая акция. Сначала мы носы побережем, а потом мозги». Я сама родилась в Улан-Удэ, зимой там очень холодно. Я всегда думала, почему нет штук, которые можно на нос надеть. И мы придумали такую штуку — называется «носогрейка» — вязаные шапочки с помпончиком, которые можно надеть на нос.
Я недавно была в ресторане, в меню которого было нарисовано сердце и написано «Открой свое сердце» или «Купи чай за 500 рублей, помоги обездоленным детям». Ну не хочется покупать. Не дают правильного импульса. Мы придумали свою акцию (в ней примут участие и Слава Полунин, и Саша Малич, и другие интересные люди) — в ресторанах города будет продаваться напиток Носогрейка. И посетитель, заказавший его, в подарок будет получать вот такую шапочку. Наша задача, чтобы вся страна ходила в носогрейках.
Вообще мы хотим сделать так, чтобы благотворительный проект — это было что-то легкое, увлекательное, веселое, это фан.
Вы в этом году, кстати, вручили Славе Полунину премию Упсала-Цирка «Золотая Рогатка». Еще одна досталась Игорю Водопьянову, третья — Андрею (Хамилю) Пасечному из группы «Каста»? Каков был принцип отбора номинантов?
Это премия хулиганам. Мы вручаем премии не за что-то, а просто хулиганам. Мы сели с ребятами и подумали, кого наградить. И они предложили «Касту». Это их герои. «Эй, люди, поднимите ваши руки» — это крутая история! Это было алаверды от наших артистов. Ну и Водопьянов, и Полунин — тоже абсолютные хулиганы. Это заслуженно.
Упсала-Цирк зависит финансово или административно от государства?
Нет. Наш проект «Летающие дети» получает субсидии от комитета по культуре. Но наша текущая деятельность не зависит от государства. Мы пытаемся финансировать деятельность цирка за счет фондов и за счет самих себя. Для нас важно сохранить независимость.
Сколько сейчас сотрудников и артистов в цирке?
Сейчас в команде 18 человек, включая административную, педагогическую и техническую часть. Хозяйство, знаете, стало хлопотным. Артистов сейчас около 60 человек. В данный момент идет набор новой группы. Это большое событие для цирка. Каждый день приходят новые дети, они заглядывают, их знакомят, кто-то останется, кто-то нет. Это такая ломка для детей, которые здесь есть, потому что они «пометили эту территорию», «это их территория». А здесь входят новые — нам важно их правильно познакомить
Чтобы не было дедовщины?
Да, это очень тонкий вопрос. Он кажется в какой-то момент неважным, но он самый важный.
Как складывается судьба артистов? До какого возраста они работают в цирке?
Вообще от семи до 18 лет. Затем либо у них появляется статус выпускников (есть клуб выпускников, где ребята собираются и обсуждают какие-то вопросы), либо мы предлагаем им остаться в команде тренером. Тогда они должны пойти и получить базовое педагогическое образование.
Сейчас у нас появился новый проект — мы сделали спектакль «Эффект пинпонгового шарика», где выпускникам предлагается роль артистов и они получают гонорары. Параллельно они где-то учатся. Это такое студийное движение, которое в 80-х годах было запущено. Люди приходили туда после работы, занимались чем-то на очень хорошем профессиональном уровне. Полунин, в частности, такие вихри создавал в России — из тех студий возникло очень много театров. После революции пантомиму запретили как условный жанр и символистическое искусство, но Полунин смог сделать пантомиму модной вещью для всей страны. Сейчас у цирка есть большие шансы стать модным искусством для подростков — здесь соединяется много уличных штук.
А как вы отбираете ваших ребят? Как проходит кастинг?
Мы набираем детей в коррекционных школах, в кризисных центрах. Стараемся работать с детскими домами, хотя это очень сложно. У нас есть артисты с ограниченными возможностями. У нас есть замечательный проект в закрытой школе N 1, где находятся мальчики, совершившие правонарушения. Там мы ведем занятия по паркуру. В этом году мы хотим с ними сделать большой спектакль с профессиональными диджеями, хореографами, с видеоартом.
Как это происходит? Вы приходите в школу, договариваетесь с администрацией, потом разговариваете с детьми?
Когда у нас не было своего пространства-дома, мы выживали каждый день. Здесь получилось — хорошо, смогли себя сохранить — прекрасно. Когда появились якоря, появилось пространство, мы остановились, выдохнули и стали думать, что делать дальше. Мы стали думать о том, как к нам приходят дети. Обычно это происходит так — им говорят: «Послушай, человек, у тебя есть проблемы, надо эти проблемы решать».
На самом деле, это неправильный заход для детей. Они должны сюда войти со счастливым билетом, с ощущением, что они вытащили самый счастливый билет в этом мире. И не только дети, но и все сотрудники, вся команда, зрители. Это должно быть чудо, праздник какой-то невероятный. Мы поняли, что делали какие-то серьезные ошибки и стали разрабатывать другой сценарий. Мы придумали спектакль для себя о том, что мы — самый лучший детский цирк в России. Мы спросили друг друга: «Мы самый лучший детский цирк в России?» И сами ответили: «Да!». И когда мы приходим в школу, мы говорим: «Мы самый лучший цирк в России для хулиганов». Это ключевые слова для администрации. Мы им вручаем буклет, визитные карточки и говорим: «Вам посчастливилось принять участие в кастинге, вы вытащили счастливый билет». До детей мы доносим ту же самую информацию: «Друзья, звезды сложились так, что в этом году мы проводим набор именно в вашей школе. Единственный в мире цирк для хулиганов объявляет набор. Объявлен первый, отборочный тур!». Для детей включается игра — первый тур соревнования. Мы им подносим это не на блюдечке с голубой каемочкой.
Другое дело, что у нас нет никаких требований к детям: ни физических, ни психологических, ни внешних. Всех детей, у кого горят глаза, мы берем.
А сколько из них потом остается в цирке?
Где-то пятьдесят процентов.
Как проходит их учебно-рабочий день? Во сколько начинаются занятия?
С 16:00 и заканчиваются в 21:00. По субботам у нас показ спектаклей или другие мероприятия для детей. Сейчас, например, мы стали сотрудничать с Русским музеем. Наши хулиганы называются «ивангардисты». Они забыли, как называется авангард, и называют себя ивангардисты. Они ходят и изучают русский авангард — а дальше мы будем по картинам русского авангарда делать цирковые номера.
Часто говорят: «Чего хотеть от детей из коррекционных школ? У них мотивация к знаниям отсутствует». Это неправда. Они много хотят знать, другое дело — как мы можем им это знание предложить, «продать».
Новое поколение с новой агрессией
Вам в этом году исполнилось 15 лет, несколько общественных эпох сменилось. Как изменились дети за это время?
Дети меняются, меняется общество, меняются проблемы. 15 лет назад, когда мы начинали занятие, мы не могли его начать, не покормив детей, потому что они были просто голодными. У них не было курток, шапок, обуви. До разрабатывания методики было далеко-далеко. Но мы с детьми при всем при этом говорили про то, что в обществе есть разные люди, мы ходили в Берлине на удивительные демонстрации, обсуждали тему Норд-оста. Дети понимали, что рассуждение о «хачиках» и «нехачиках» — это сложный вопрос. Это была дискуссия. И вот сейчас эта дискуссия закрыта.
А сейчас о чем говорите с детьми?
Об агрессии. Вопрос бытовой агрессии стал намного глубже. Сейчас появилось новое поколение, для которого вопрос бытовой агрессии, которая идет из семьи, из телевизора, с улицы, уже вполне обычный.
Можно от этого отказываться, говорить, что всего этого нет, заниматься цирком и учиться жонглировать пятью мячами. Но для нас это не главное. Нам важно понимать, что мы можем делать как команда в нашем микромире, что мы можем противопоставить этой агрессии.
В одном из интервью с вами я прочитал, что вы говорите детям: «Если кто-нибудь из вас станет омоновцем или милиционером в этой стране, это значит, мы все плохо работали. Если кто-то из них будет пить пиво у метро, называть людей хачами и ходить на русский марш — наши труды прошли даром». Глядя на сегодняшнюю ситуацию, у вас не опускаются руки? Есть ли смысл делать добро, если это капля в море?
На самом деле, есть. Я очень люблю книгу Лилианны Лунгиной «Подстрочник». Человек прошел через весь этот ужас XX века. Она родилась во Франции, потом приехала в советскую Россию, пережила предательство друзей, стукачество. И она рассуждает о том, зачем все это нужно было. Все это только начинается и еще ждет нас. Этот вопрос встает перед всеми. Каждый отвечает по-своему.
То, где мы сегодня с вами сидим, это микромир. Меня как-то Игорь Водопьянов спросил: «Как настроение?». Я говорю: «Не очень. Непонятно, что делать». Он тогда спросил: «А вот тебе здесь конкретно плохо?». Я говорю: «Нет, здесь конкретно хорошо». Он ответил: «Ну вот и все». Да, это выстроенный микромир, но мы не отгородились от макромира, как на Рублевке. Мы приглашаем людей, мы делимся своими ценностями. Я верю в теорию малых дел, иначе я бы этого не делала.
Слава Полунин — абсолютный философ в этом смысле. Он не находится в состоянии рассуждения о том, как плохо. Он находится в состоянии рассуждения про то, как быть счастливым, как создать поэтическую форму, как создать для людей праздник. Я в этом смысле учусь у него.
Вы тоже стараетесь учить этому других, насколько я знаю. Летом открыли школу цирковой педагогики. Для кого это делается?
В эту школу мы набираем людей, которые работают социальными работниками. Но туда может прийти вообще любой человек, который работает с детьми. И мы рассказываем им, что мы делаем. Мы учим их нашему принципу, нашему подходу, языку. С помощью этого языка можно делать что угодно: строить самолет, рисовать картины. Такая педагогика — отличный метод, только из этого нельзя делать сухую безжизненную модель, систему, где детям будет неинтересно.
То есть встраивать в нашу образовательную систему?
Если говорить про образовательную систему, то тут есть новость: она одновременно и хорошая, и плохая. Система образования зашла в тупик, вся эта машина сломалась и заржавела. И вот на этой разрушенной штуке появляются новые молодые люди, которые понимают, что надо что-то менять. Появился замечательный проект «Учитель России», с участниками которого мы проводим мастер-классы. Проект заключается в том, чтобы лучших студентов московского университета после собеседования отправлять в глубинки, в деревенские школы. По три человека, как группу десанта. Именно такие люди, суперобразованные, мотивированные, молодые, красивые, талантливые должны быть рядом с детьми. Борис Павлович из БДТ, в свою очередь, говорит, что сейчас должна родиться новая образовательная система, где школа будет коммуницировать с театром. Я в это верю.
Расскажите о проектах на 2016 год?
Я хочу сделать большой лагерь за пределами нашего города, куда мы пригласим наших друзей, куда мы вывезем весь Упсала-Цирк. Я эти планы еще не обсуждала даже с командой. И вот в этом большом лагере порассуждать о природе агрессии, о том, зачем она вообще нам нужна. Я не хочу выносить приговор и говорить: вот агрессия — это плохо. Я вообще не считаю, что это плохо. Мне кажется, там много энергии. Благодаря злости рождается очень много замечательных вещей. Другое дело, как все это распределять. Это наверное самая важная тема, которая меня сейчас волнует, волнует больше, чем Упсала-Парк, чем фестиваль «Летающие дети», чем 10 тысяч посетителей. Это такая философская задача на 2016 год. Она меня очень волнует.
Еще один важный проект связан с особыми детьми. Так получилось, что в 25-й коррекционной школе, где мы занимаемся, однажды дети с ограниченными возможностями зашли, взяли реквизит в руки и стали что-то делать. Мы не могли им сказать: «Ну-ка, ребята кыш отсюда». Это была их инициатива — и мы стали под них подстраиваться. Мы в прошлом году сделали спектакль с особыми ребятами по мотивам мультфильма «Каникулы Бонифация». И нам после этого стали звонить и говорить: «У меня тоже ребенок с синдромом Дауна. Можно мы к вам придем?». Выстроилась какая-то очередь.
Мы поняли, что у общества есть потребность в этом. Поэтому мы делаем проект для особых детей, где будет своя координация, своя педагогическая методика, свой план, своя команда, свое отдельное помещение. Это будет большая история. Сейчас мы ремонтируем здание, в котором в декабре, надеюсь, уже будет запущен проект.
Кроме того, мы начинаем работать с профессиональным режиссером Яной Туминой, которая будет создавать инклюзивные спектакли с нашими артистами. По-моему, это будет здорово!
Как новое поколение недропользователей меняет золотодобычу: кейс «Золото Дельмачик»
Отдохнуть и полечиться. Какие туристические проекты запускались
в 2023 году в России
