Новая этика: в России меняется отношение к революции

Фото: Валентин Петров/«Анатомия философии»

«Столетний юбилей революции вызвал в широкой печати такую волну публикаций о событиях 1917 года, которой не было, возможно, с конца 1920-х годов. Главный результат начавшегося вдруг обсуждения событий столетней давности при всем разбросе мнений состоит в том, что люди стали воспринимать февральские и октябрьские событие как единый революционный процесс. Однако в памяти россиян, как показывают социологические опросы, обе революции окрашены в цвет Октябрьской, которая ассоциируется не с борьбой за светлые идеалы, а с насилием и диктатурой.​

Новый взгляд

Новый взгляд на 1917 год проявился уже в де-номинации исторических событий. Определение «Великая Октябрьская социалистическая революция» фактически ушло из публичного дискурса, сохранившись лишь в словаре приверженцев коммунистической идеи. В обиход вошло новое понятие — «Русская революция», охватывающее как Февральскую, так и Октябрьскую революции.

В советской историографии эти понятия были искусственно разведены. Гражданское воодушевление, которое охватило широкие массы российского населения в связи со свержением царя, советская пропаганда «пристегнула» исключительно к Октябрьской революции. Февральская революция, отодвинутая на периферию общественного внимания, преподносилась как вереница политически немощных кабинетов Временного правительства, череда поражений на фронтах Первой мировой войны, углублявшийся экономический кризис и «пустословие» лидеров Февраля.

Нынешний отказ от возвеличивания Октябрьской революции говорит о ее переосмыслении, начавшемся в массовом сознании россиян.

Цели и средства

Каковы могут быть траектории этого переосмысления? Полагаю, что возможны два кардинально различающихся подхода к оценке подобных событий и их действующих лиц. Один из них, деонтологический, состоит в том, что события и действия оцениваются в соответствии с теми принципами, которые мотивировали их совершение. Второй подход, консеквенциалистский, предполагает, что оцениваются результаты действий и то, насколько эти результаты соответствуют определенным принципам.

Если признать в качестве ориентира общеизвестные моральные ценности — равенство и справедливость, утверждение блага человека и общества, — то неизбежно придется отказаться от «этики Октября», которая целиком была сведена большевиками к политике захвата власти и удержания ее любой ценой — путем жонглирования политическими лозунгами, попрания закона (под видом «революционной законности»), систематического террора всех слоев населения, подкреплявшимся выборочным и веерным его уничтожением.

Все революции как массовые движения, направленные на изменение существующего политического режима, вдохновляются намерением искоренить социальное зло и установить справедливость. В этом смысле они этически оправданы. Однако революционное изменение политического режима начинается с его свержения, в нарушение принятых законных процедур. Всякая революция замешана на применении неконституционных средств, что чревато расползанием пространства для беззакония и эскалацией насилия. Особенно когда вольница опьяневшей от беззакония революционной массы не обуздывается вождями, а то и, наоборот, разжигается.

Революции начинаются с провозглашения лозунгов, неизменно привлекательных для народа, и, как правило отвечающих его чаяниям, но осуществляются они посредством социально-политических действий, практическими результатами которых проверяется революционная искренность вождей, провозгласивших эти лозунги и возбудивших массы на революционные действия. В Русской революции сползание революционного движения в стихию, во многих своих проявлениях «бессмысленную и беспощадную», можно было видеть на всех стадиях от Февраля к Октябрю, а после Октября, в особенности.

Если в февральский период революции насилие было проявлением низовой стихии, то в октябрьский оно стало методом государственной политики. Более того, само по себе применение этого метода сплошь и рядом становилось проявлением этой политики и ее доминирующей целью.

Стоит вспомнить, что к 200-летию Французской революции французы стали готовиться лет за десять до самой юбилейной даты, приступив к переосмыслению как самих революционных событий, так и традиции их исторической ретроспекции. Одним из первых шагов в этих усилиях стал отказ от определения Французской революции как «великой», и этот отказ вытекал в первую очередь из понимания безмерности человеческих жертв и социальных разрушений, к которым привели революционные преобразования, какими бы прекрасными ни были революционные лозунги и какими бы возвышенными ни были мотивы ее вождей, вдохновленных идеалами Просвещения.

Генетическая память

Последние социальные опросы показывают, что похожее восприятие революции наблюдается и в России. Подавляющее число наших соотечественников считают неприемлемым решение политических задач революционными методами. Такие убеждения указывают на важный факт: люди хранят память о революции. Но это память не о Февральской революции, которая могла бы ассоциироваться с борьбой за свободу и справедливость. Это память об Октябре, который однозначно ассоциируется с массовым насилием и огромными человеческими жертвами.

Какими бы высокими ни были провозглашаемые цели революции, определяющим в ее оценке должно быть то, какой в действительности ценой были достигнуты ее результаты, какое бремя легло на народ и кто оказался ее действительными бенефициарами? Насколько дела революционных вождей, их сподвижников, их исполнительской массы соответствовали словам вождей, насколько их слова о «счастье народа» сочетались с заботой о самом народе, а значит, практически выражались в непричинении людям вреда, сохранении у них возможности своим трудом обеспечивать себя и свои семьи, а также деятельно способствовать благополучию и процветанию общества, реализовывать свои творческие инициативы, проявлять гражданскую активность, воздействовать на политические процессы в стране и т.д.? Ни одна революция, предпринимавшаяся коммунистическими партиями, а Октябрьская революция, которой обернулся революционный порыв 1917 года, была первой в их продолжительном ряду, не отвечает этим нравственным критериям. Все они вели к установлению репрессивных, антинародных, тоталитарных режимов, отличавшихся друг от друга лишь по степени жестокости и длительности своего исторического существования.

Не только коммунистические революции вели в ХХ веке к таким результатам. Но отнюдь не все революции в ХХ веке были такими. Антикоммунистические революции в странах Центральной Европы 1989–1990 годов осуществились посредством политического насилия, но насилие, примененное по отношению к институтам власти, не было вооруженным. Оно не выплеснулось за рамки процесса смены власти, оно не было обращено против людей, собственности, общественных институтов (хотя, разумеется, со временем смена политического режима повлияла на изменение хозяйственного порядка и общественных институтов).

Эти революции были направлены на установление демократии посредством демократически проводимых социальных преобразований. Поэтому эти революции демонстрируют возможность совсем другого по типу политического действия и требуют другого к себе отношения».

Позиция автора может не совпадать с мнением редакции.