Л.Вайсберг-РБК: Почему венчурное инвестирование плохо приживается в России

Фото: Л.Вайсберг/РБК

В последнее время участились сообщения об уходе иностранных венчурных фондов из России. Сокращается венчурное инвестирование в стартапы и со стороны российских фондов. О причинах этой негативной тенденции в интервью РБК Петербург рассказывает председатель Совета директоров и научный руководитель Научно-производственной корпорации «Механобр-техника», доктор технических наук, профессор, член-корреспондент РАН Леонид Вайсберг, который имеет шестилетний опыт общения как с венчурными капиталистами, так и с научными стартапами.

Что происходит с венчурным инвестированием? Это проявление общего сокращения инвестиций в России?

Дело в том, что сам институт венчурного инвестирования плохо приживается в России. Только 30%, примерно, наших ученых понимает, что венчурное инвестирование – это бизнес, причем, очень рискованный и потому рассчитывающий на высокую норму прибыли. Остальные две трети ученых убеждены, что венчурные капиталисты – это благотворители, готовые помогать ученым из любви к науке. В этом заблуждении вижу одну из главных причин низкой эффективности венчурного инвестирования в России. Я много общался как с венчурными капиталистами, так и с учеными, и видел, как ученые во многих случаях отказываются сотрудничать с венчурными фондами, потому что не хотят отдавать им значительную долю (до 50%) своей компании, а значит и прибыли от внедренных инноваций. А ведь внедренные инновации – это уже не наука, а бизнес.

А у них есть другой выход?

Да. Все рассчитывают получить поддержку от государства, которое, в отличие от венчурных капиталистов, не требует вообще никакой прибыли, а зачастую даже и возврата своих вложений. В этом варианте отдача планируется в виде роста налоговых поступлений.

И много таких госпрограмм?

Сейчас они, конечно, будут сокращаться, но их еще довольно много, причем с приличным финансированием. Есть специальная программа Министерства образования и науки. Она имеет возможность выделять до 300 млн. рублей на поддержку конкретных проектов. Это очень приличные деньги для стартапа. Есть аналогичная программа и в Министерстве промышленности и торговли.

Такая практика в значительной степени обусловлена менталитетом наших ученых, как, впрочем, и чиновников, еще не перестроившихся с советских времен на рыночные отношения. Многие ученые все-еще уверены, что любая наука должна финансироваться государством. Даже отраслевая, чьи результаты поддаются коммерциализации. И даже в тех случаях, когда плодами этой коммерциализации ученые будут пользоваться с выгодой лишь для себя, не делясь с государством, как инвестором.

Это похоже на благотворительность за счет налогоплательщиков. Неужели государство не ставит никаких условий?

Есть обязательное условие: претендент должен представить так называемого «индустриального партнера» - потенциального инвестора, готового внедрить научную разработку в производство после доведения ее до рыночной привлекательности за счет средств, выделяемых государством. Причем государство оплачивает не все 100% затрат, а только 60% - остальное должен внести инвестор. Который должен не просто пообещать, а представить платежку, что свои 40% он внес в капитал компании. И представить бизнес-план выхода на рынок коммерциализированной научной разработки. Так что договор о поддержке научной разработки трехсторонний.

Насколько эффективны госпрограммы? Они правильно отбирают проекты?

Отбор происходит по конкурсам. Претендентов оценивают научные советы, в одном из них и мне приходится работать. Две трети проектов отбираются обоснованно, а примерно треть я бы отсеял.

А почему эту треть все-таки пропускают?

Тут несколько причин. Бывают случайные ошибки, обычный венчурный риск. А случается, что претендент представляет инвестора, которой на самом деле инвестировать не станет, а просто по дружбе представляет нужную справку. Но такие случаи быстро выявляются. У частных венчурных фондов доля такой, стартовой, ошибки гораздо меньше. Хотя и они ошибаются.

У нас еще есть и государственные венчурные фонды?

Да. Есть федеральные Российская венчурная компания (РВК) и Российский фонд технологического развития (РФТР), есть аналогичные фонды в каждом субъекте РФ. В Санкт-Петербурге их несколько. Это, например, «Фонд содействия развитию венчурных инвестиций в малые предприятия в научно-технической сфере Санкт-Петербурга», «Северо-Западный центр венчурных инвестиций». Госкорпорация «Роснано», да и фонд «Сколково» тоже, в сущности, работают как венчурные компании. Они ведь себе никаких проектов не оставляют, а только помогают на первых этапах, а потом предлагают серьезным корпорациям выкупить их долю.

Получается, что политика правительства непоследовательна? Программы министерств подрывают венчурный бизнес РВК, Роснано, Сколково, частных фондов?

Госпрограммы требуют гарантий внедрения от потенциальных инвесторов, а венчурные фонды такого условия не выдвигают и, более того, нередко сами ищут промышленных инвесторов, поскольку вложили свои средства и заинтересованы во внедрении.

И все-таки венчурное инвестирование сворачивается?

Да, поскольку объем рынка для них очень маленький. А еще и госпрограммы, и государственные венчуры забирают значительную его часть. К тому же, венчурные капиталисты не имеют той прибыльности, ради которой сюда имеет смысл вкладывать капитал. А еще и риски у них в России повышенные. И не только из-за несовершенства государственного регулирования. Значительные риски создают ученые. Известны случаи, когда ученые заключали соглашения с венчурными фондами, но когда начиналось финансирование и благодаря этому пошли успехи, отношения были разорваны со словами, что дальнейшая помощь уже не нужна.

И все же я знаю несколько предпринимателей, готовых инвестировать в венчурном формате. Например, известный владелец сети бизнес-центров «Сенатор» Андрей Фоменко. Он инвестирует в развитие биотехнологий и создал для этого специальный фонд «Вечная молодость». Также – основатель и бывший владелец сети гипермаркетов «Лента» Олег Жеребцов, которого я всем привожу в пример. Он построил в Петербурге суперсовременный завод по производству жидких лекарственных форм и теперь ищет новые идеи для развития этого предприятия. И находит. Сейчас он пытается реализовать проект на базе разработок Института экспериментальной медицины.

А как вообще в России обстоит дело с идеями?

У нас сейчас не так много научных разработок, пригодных для коммерциализации. Это связано с тем, что и в самой науке есть колоссальный разрыв - между фундаментальной наукой, которая в большой мере сохраняет свои позиции на мировом уровне, и отраслевой, которая практически исчезла. А ведь новые технологии и продукты получаются в результате коммерциализации именно отраслевых, инженерных разработок. А их сейчас мало! И даже имеющиеся очень трудно коммерциализовать из-за больших сложностей во взаимопониманиях между учеными и бизнесменами, о чем я уже говорил.

Идей мало еще и потому, что спрос на инновации очень низкий. Об этом давно уже все говорят. И причины понятны. Экономике, монополизированной на две трети, инновации по большому счету не нужны. Инновации могут рождаться только в условиях жесткой конкуренции, а у нас ее практически нет в самых мощных, по оборотам, секторах экономики. По этой причине, кстати, мало реализуема рекомендация иностранных экспертов расширять в России так называемый «корпоративный венчур» - поддержку крупными корпорациями сторонних научных разработок. Они и свои-то разработки не поддерживают, что уж говорить о сторонних. Монополиям инновации не нужны, у них нет нужды снижать себестоимость.

К каким последствиям приведет сокращение венчурного инвестирования?

К замедлению инновационного технологического развития нашей экономики. Как показывает мировая статистика, не более 20% технологических стартапов находят прямых инвесторов, готовых сразу финансировать товарное производство инноваций. 80% дорабатываются венчурными инвесторами. Если их не будет, разработки ученых и инженеров не станут стартапами. Какую-то их часть может, конечно, поддержать государство своими программами, но в условиях нарастающего дефицита бюджетов всех уровней возможности государства уменьшаются.

Беседовал Владимир Грязневич