Всех на органы

Фото: Corbis

Минздрав разработал проект нового закона о донорстве. Главные новеллы — разрешение посмертного изъятия органов у детей с согласия родителей. Взрослые по умолчанию будут считаться согласными стать донорами после смерти.

​Наверстать за 20 лет

Минздрав завершает согласование законопроекта «О донорстве органов человека и их трансплантации» и в ближайшее время внесет его в правительство, сообщил РБК представитель пресс-службы министерства. Этот документ включен в план законопроектной деятельности правительства на 2015 год, добавил он. Проект (размещен на regulation.gov.ru) подготовлен на замену действующему закону 1992 года, который состоит всего из 16 статей и не содержит ряда норм, характерных для современного законодательства развитых стран.

«Мы отстали почти на 20 лет по трансплантации. В новом законе появляются регистры [базы данных доноров, реципиентов и т.д.], определяется порядок донорства. Он создает нормативную базу по всем видам трансплантации. До 2016 года мы должны внести в Думу обязательно, потому что без трансплантации нам не жить», — поясняет высокопоставленный источник в социальном блоке правительства.

Представитель Минздрава отмечает, что одним из новшеств в законопроекте является понятие «донорство у несовершеннолетних». «Определяется последовательность действий по его реализации, и, что особенно важно, посмертное донорство у детей допускается только при наличии согласия родителей», — указывает он в ответе на запрос РБК.

Действующий закон не регламентирует детское донорство, отсылает к инструкции по констатации смерти, а инструкция не дает возможности констатировать смерть так, чтобы у ребенка можно было изъять органы, поясняет руководитель отделения пересадки почки РНХЦ им.Петровского Михаил Каабак. Но новая норма несвоевременна, считает он. Невысокий уровень доверия к трансплантологам — одна из ключевых проблем в отрасли, говорит эксперт, и любую реформу следует рассматривать с точки зрения того, повышает ли она его или уменьшает. «Я бы на месте законодателей не оговаривал в законе возраст донора — оставил бы отсылку к инструкции. Если уровень доверия поменяется в лучшую сторону, тогда можно подписать соответствующую инструкцию», — предлагает он.

Донор по умолчанию

Из действующего закона в новый законопроект перекочевала норма о так называемой презумпции согласия на изъятие органов у трупа. В действующем законе формулировка проста: врачи могут изъять органы, если медицинское учреждение не поставлено в известность о том, что умерший при жизни или его родственники заявили о несогласии на использование органов для трансплантации.

На практике эта норма чревата судебными спорами, особенно громким из последних стало дело Алины Саблиной, 19-летней студентки, которая приехала в Москву из Екатеринбурга и погибла в результате травм, полученных в ДТП. Девушка умирала в реанимации, где несколько дней находились ее родители, однако об изъятии органов они узнали позже, из акта вскрытия, говорит юрист Антон Бурков, который занимается делом Саблиных.

Районный суд отказал в иске: в законе не содержится нормы, обязывающей медиков сообщать об изъятии органов родственникам. Само понятие презумпции «у нас перевернули и извратили», считает юрист, который планирует обжаловать отказ в апелляции в Конституционном суде. А в случае отказа — обращаться в европейские суды. «Если Конституционный суд не пересмотрит свою позицию — в Европейском суде будет просто позор: у нас люди, как правило, не узнают о том, что у их родственников изъяли органы», — говорит юрист. Он напоминает, что ЕСПЧ уже наказал за аналогичные законы Латвию «и даже установил, что Латвия торговала органами с Германией в обмен на медоборудование, а ткани людей шли на биоимплантаты».

В новом законопроекте предусмотрено создание регистра волеизъявлений, куда любой гражданин при жизни может внести сведения о том, согласен он или нет на изъятие органов после смерти. Но по-прежнему отсутствует обязанность врачей сообщать о планируемом изъятии органов, удивляется юрист. «У родственников есть только право заявить свое мнение о несогласии на изъятие органов, но нет права знать о планируемой трансплантации. А это значит, что «дела Алины Саблиной» будут продолжаться», — говорит Бурков.

Архаичный порядок

«Наша страна для презумпции согласия еще не созрела», — говорит замдиректора Федерального центра детской гематологии, онкологии и иммунологии им. Димы Рогачева Алексей Масчан. По его словам, если бы это случилось с его родственниками без его согласия, он был бы шокирован. Кроме того, он отмечает, что норма может содержать коррупционный риск: «Есть риск недодачи адекватной реанимационной помощи».

Главной составляющей нового порядка станет регистр, где фиксируется согласие или несогласие, поэтому нельзя сказать, что человек совсем не защищен, отмечает Каабак. «Но мне не нравится методика формирования этого регистра: она выглядит жутко архаично, ей совершенно невозможно воспользоваться», — подчеркивает он. Беспокойство вызывает пункт, по которому заявление гражданина должно передаваться в специальный уполномоченный орган. «И этот орган мое заявление рассматривает — и принимает решение: вносить или не вносить», — возмущается он.

В других странах мира, по словам профессора, внедрен подход, который можно позаимствовать: регистр с закрытым доступом размещается в интернете, чтобы граждане могли самостоятельно в нем зарегистрироваться. «То, что волеизъявление граждан будет рассматривать какой-то уполномоченный орган, понизит доверие», — говорит Каабак, поэтому порядок его функционирования лучше еще раз обсудить.

Регулировать можно тоньше

В законопроекте в целом сохраняется действующий порядок прижизненного донорства, запрещающий трансплантацию органов от живых доноров, которые не являются родственниками. Алексей Масчан поддерживает это ограничение — «иначе это фактически торговля органами». Сегодня единственное, что можно пересадить от неродственного донора, — это костный мозг. «Но костный мозг — это совсем другое, здесь созданы регистры, это не вредит здоровью донора, в отличие от донорства солидных органов», — резюмирует он.

Михаил Каабак, напротив, считает, что прямой запрет — это неправильно. «Это оттого, что слишком много задач стоит перед регуляторами здравоохранения. Есть более тонкие механизмы защиты от торговли органами, их надо прорабатывать. Существуют примеры на Западе, как это можно делать», — говорит он. Проблема может быть только в том, что такая норма не существенно увеличивает количество трансплантаций, лишь на несколько процентов. «Возможно, поэтому регуляторы не хотят этим заниматься», — предполагает Каабак.

Прав не хватает всем

Права донора в целом на Западе прописаны четче, говорит Алексей Масчан. Он приводит в пример норму о том, что врач, который делает трансплантацию, не имеет отношения к донору. «Он его не знает, видеть его не имеет права, может только указать, сколько ему нужно клеток — все остальное делает центр, который занимается забором. Это принципиально важно именно с точки зрения ненанесения вреда донору», — говорит он.

В западном законодательстве также четко описаны вопросы страховки донора и его семьи на случай, если что-то случится во время операции. «Это нуждается в правовом регулировании и в России», — отмечает Масчан.

В новом законе прописано несколько категорий больных, имеющих приоритет в листе ожидания: это несовершеннолетние, прижизненные доноры, органы которых использовались для родственной трансплантации, а также учитывается срок ожидания и статус экстренности. Это новая норма, ее стоит поддержать при наличии должного контроля, говорит Каабак. Сегодня, отмечает он, есть только распределение по количеству времени ожидания среди группы пациентов, и то только в Москве. «Но в законопроекте опять нет ничего о статусе главных субъектов отношений по изъятию органов (после смерти)  — родственников. Они остаются бесправными, а именно они страдают от новостей об изъятии в тайне», — добавляет Антон Бурков.

При участии Светланы Рейтер