«Я никогда не говорила, что кризис подошел к концу»

Фото: BLOOMBERG

Банкротство Lehman Brothers было ошибкой, которая поставила под удар всю мировую финансовую систему, считает канцлер Германии АНГЕЛА МЕРКЕЛЬ. В интервью Handelsblatt она рассказала о том, какие уроки европейские власти должны извлечь из долгового кризиса и что необходимо сделать для оживления экономики.

— Госпожа канцлер, когда кажется, что европейский кризис уже миновал, в новостях вдруг появляется информация об очередной стране, которая оказалась на гране дефолта: сначала это были Греция, Испания, Ирландия, потом Кипр и Мальта. Быть может, завтра в этом же положении окажутся Италия и Франция? На каком вообще этапе мы сейчас находимся?

— Я намеренно никогда не заявляла, что кризис подошел к концу, а лишь указывала на то, что мы прошли значительную часть пути, по которому предстоит сделать еще много шагов. Что же касается евро, то международные игроки — и политики, и финансовые инвесторы — осознали, что страны — члены валютного союза обладают сильной политической волей для того, чтобы сохранить единую европейскую валюту.

— Что является целью европейской политики?

— У меня нет ни малейшего сомнения в том, что евро сохранит свою силу. Актуальным же для меня является вопрос, где будет находиться Европа через десять, двадцать или тридцать лет в этом так стремительно меняющемся мире. Будем ли мы в числе тех континентов, от которых ждут новых открытий, обеспечивающих благосостояние граждан по высшим стандартам, или же мы окажемся в числе отстающих.

— Борьба с кризисом привела к возникновению трений между Германией и гражданами проблемных стран Южной Европы. Означает ли это, что европейская идея постепенно умирает?

— В некотором смысле в рамках валютного союза мы боремся до известной степени за те решения, которые знакомы мне по внутренней политике. Важно то, что у нас есть понимание того, что мы являемся единым целым. Я считаю положительным моментом, что мы сегодня в Европе открыто дискутируем, иногда даже спорим. Ведь благодаря этому мы ближе знакомимся друг с другом и совместно развиваемся дальше.

— Политика, направленная на постоянное спасение кого-то, — дорогое удовольствие. Можно ли эти расходы просчитать предварительно или Германия рискует в какой-то момент оказаться в ситуации, когда они окажутся ей не по карману?

— Что бы мы ни делали — и в жизни, и в период кризиса, — это связано с рисками. Но мы имеем возможность выбирать между различными рисками. Нельзя также забывать о том, что причиной возникновения рисков являются непринятые в прошлом решения. В 1989 году тогдашний глава Еврокомиссии Жак Делор подготовил доклад о том, каким должен быть валютный союз. В нем он ясно указал на необходимость наличия в нем обязательного пакта стабильности, а также координации экономической политики. Эти идеи были претворены в жизнь недостаточно последовательно. Возникло недопонимание и со стороны финансовых рынков: после введения евро все члены валютного союза получили одинаковую процентную ставку по гособлигациям, а ведь именно она в конце концов влияет на восприятие рисков. В основе этого было предположение, что будет совместная ответственность, которой в действительности нет. С последствиями этих упущений нам и приходится сейчас иметь дело.

— Но есть также и договор о Европейском валютном союзе, в котором говорится, что мы не собираемся спасать другие страны и что ЕЦБ не должен заниматься финансированием правительств. Это ведь не упущение, а проявление целенаправленной политической воли?

— Действительно, это положение было введено совершенно сознательно, и оно по-прежнему в силе. Правда, тогда не думали, например, о том, что проблемы Греции могут привести к дестабилизации всей зоны евро. В свое время, когда Конституционный суд Германии в Карлсруэ формулировал свое отношение к созданию Европейского валютного союза, он в своем решении записал: Германия может присоединиться к евро, пока обеспечивается стабильность евро как целого. Сейчас мы нашли механизмы, с помощью которых мы не проводим bail out, то есть не оказываем прямую финансовую помощь. Мы предоставляем государствам гарантии для того, чтобы они выиграли время для проведения реформ и смогли самостоятельно снова встать на ноги.

— Считают ли и в других странах Европы рост долговой нагрузки проблемой?

— Даже после нынешнего глубокого кризиса не везде царит убеждение в том, что нельзя строить экономический рост на долгах и что это не имеет ничего общего с устойчивостью и стабильностью. Когда мы в Европе пропагандируем сокращение долговой нагрузки, то делаем это в понятной и доступной для стран форме. Мы же не требуем, чтобы страны сейчас же приступили к уменьшению объема своих старых долгов. Но никогда нельзя забывать: мы раскрывали наши «защитные зонтики» прежде всего потому что больше никто не был готов предоставить Греции свежие деньги тогда, когда ее бюджетный дефицит превысил 13%.

— Национального дефолта допускать нельзя. Это понятно. Но почему не может объявить о своей неплатежеспособности финансовый институт? Неужели кипрский банк является системо­образующим?

— Американцы попробовали сделать нечто подобное с Lehman Brothers. Незадолго до этого им уже пришлось спасать банки, и поэтому, когда проблемы возникли еще в одном банке, они подумали: «Давайте посмотрим, что случится, если мы его не спасем». Нам в Германии это стоило снижения ВВП на 5% — такого падения в истории ФРГ еще никогда не было. Мы все-таки смогли не допустить, чтобы этот кризис привел к гигантскому сокращению рабочих мест в Германии и поставил бы всю нашу экономику с ног на голову.

— Станем ли мы спасать банки и в дальнейшем?

— Сейчас мы постоянно занимаемся исправлением допущенных в прошлом просчетов. Во всяком случае из краха Lehman Brothers я вынесла урок, что подобный эксперимент, когда было принято решение не спасать этот банк, в будущем повториться не должен. В любом случае необходимо найти механизмы, которые в дальнейшем предотвратили бы ситуацию, когда при банкрот­стве крупного банка проблемы обрушиваются на всю мировую экономику.

— Как это выглядит?

— Банки должны будут увеличить собственный капитал. В случае неплатежеспособности финансового института внести вклад в его спасение обязаны владельцы банка. Не должно быть такой ситуации, когда банк оказывается настолько большим, что спасать его должен налого­плательщик. Деньги клиентов защищены через страхование вкладов.

— Таким образом, все в полном порядке?

— В настоящий момент мы столкнулись с проблемой, что традиционные финансовые институты подвергаются такому жесткому регулированию, что возникает опасность перетока части рисковых сделок в теневой банковский сектор. Я имею в виду хедж-фонды и другие формы инвестирования. Эта тема войдет в повестку дня саммита «двадцатки», намеченного на сентябрь. Усиление регулирования необходимо нам и в этом сегменте финансовой отрасли.

— На Западе сейчас существует симбиоз правительств с банками, которые больше просто не могут жить друг без друга. Государство спасает банки, банки спасают государство. Если же они попадают в безвыходное положение, то зовут на помощь центробанк. Не кажется ли вам, что всех этих игроков следует снова развести в разные стороны, разрушив подобное переплетение интересов?

— Здоровая реальная экономика нуждается в кредитах. Мы в Германии пережили времена, когда рост ВВП страдал от того, что банки не выдавали кредитов. Однако, действительно, нельзя допускать, чтобы общество и экономика становились заложниками банков. Для государства и политиков лучший способ оставаться независимыми от банков — это не залезать в долги. Но в течение десятилетий мы накопили так много долга, что стали в некотором роде зависеть от того, чтобы нам кто-то дал денег.

— И вывод из всего выше­сказанного: необходимо последовательное сокращение госдолга?

— Существует много причин, почему мы должны сокращать задолженность. Во-первых, чтобы стать более независимыми от игроков на международных финансовых рынках. Во-вторых, потому что банки скорее купят гособлигации, чем будут кредитовать реальный сектор. Таким образом, в странах с большим госдолгом обеспечение кредитами становится все более затруднительным.