Надолго ли Россия подружилась с Западом

Фото: Екатерина Кузьмина/РБК

Сближение с Западом ради борьбы с террором противоречит всей политике Кремля последних лет. Страна так увлеклась поиском врагов и особого пути, что не может внезапно лишиться объекта для ненависти.

Чудеса на виражах

30 сентября, непринужденно получив разрешение от Совета Федерации, Владимир Путин направил российских летчиков в Сирию для бомбардировки позиций противников Асада. Этому предшествовала неудачная попытка до­стичь компромисса с США в ходе встречи с Бараком Обамой в Нью-Йор­ке. Как это часто бывает, российскому президенту повезло: удары по Сирии совпали с всплеском исламского терроризма (или, что более вероятно, спро­воцировали его) — и в мгновение ока Россия превратилась из изгоя, нарушающего международное право, в его защитника с вполне приличной репутацией. На саммите G20 в Анталье с Путиным общались более чем доб­ро­желательно, а новости о потенциальной новой антитеррористической коалиции с участием России заполонили глобальные медиа.

Всю неделю российские рынки отыгрывали позитивные новости, которые, по мнению некоторых экспертов, могут привести чуть ли не к сня­тию с России санкций. Рубль рос, несмотря на цены на нефть, индекс РТС показал к пятнице впечатляющий рост, повысившись до 879,85 пункта, почти на 8% за неделю.

Насколько в реальности способны действия России изменить отношение к ней? Да, лидеры Франции и Великобритании заявили о необходимости новой коалиции — но какой она ста­нет? Готова ли Россия координировать свои действия с союзниками? Способны ли ее вой­ска действовать под общим командованием? Может ли Москва быть полезной Западу не только бомбардировками в пустыне, но и сотрудничеством между спецслужбами? И, что наиболее важно, готов ли Запад смягчить свою позицию по Украине в обмен на по­мощь России в Сирии?

Сирия — отдельно, Крым — отдельно

Не думаю, что следует многого ожидать. Официальная позиция США четко разделяет сирийскую и украинскую те­мы. В Европе готовы ввести в действие Соглашение об ассоциации с Киевом и резонно полагают, что Сирия тут ни при чем. 1 января истекает срок имплементации минских соглашений, и не стоит полагать, что на Зап­а­де о них просто забудут. В целом я не думаю, что операция в Сирии принесет Путину те результаты, на которые в России сейчас многие так упорно рассчитывают.

Есть и иное обстоятельство. Предположим, что российскому президенту удалось все, чего он хотел. Европа и США согласились наплевать на Украину и восстановили отношения с Москвой в полном объеме. Барак Обама взглянул Владимиру Путину в глаза и увидел там то же, что когда-то узрел Джордж Буш-младший. Европейцы осознали, что консерватизм — единственное спасение от чреватого террором гнилого либерализма. Санкции отменены, открывая путь к business as usual. Все говорит о том, что именно этого и хотят российские власти.

Но даже если случатся все эти перемены, многое останется прежним. Цены на нефть не пойдут вверх, а при их колебаниях вокруг $40/барр. экономика России продолжит сокращаться. Снятие санкций формально сделает возможной выдачу российским компаниям кредитов, но, учитывая их нынешнее со­стояние, не­многие отчаянные финансисты решатся на подобный риск. Политика вой­ны с террором никогда не способствовала в нашей стране либе­рализации и в новых условиях содействовать ей также не будет. Таким об­разом, в первом приближении ничего не свидетельствует о том, что кризис, порожденный в большей степени антипредпринимательской политикой властей, чем внешними факторами, закончится.

Кто враг?

При этом с момента официального объявления о прекращении конфронтации с Западом исчезнет важнейшая причина, которой сейчас власть предержащие объясняют все наши проблемы. Можно убедительно увещевать затянуть пояса, когда против тебя беспричинно ополчился весь мир, но если никаких новой холодной войны, игры без правил, санкционного прессинга и т.п. нет, то почему экономика находится в таком загоне? Почему капитал продолжает бежать, граждане — уезжать, а ВВП проседает и далее?

Власть оказывается в довольно сложном положении, меняя свой главный внешнеполитический вектор, но не достигая изменений в экономическом положении страны (а экономика будет двигаться по инерции вниз еще пару лет). Становится как никогда трудно объяснить, почему людям отказывают в бесплатной медицине и сокращаются ассигнования на образование, но продолжается опережающее финансирование армии, оборонки и силовиков, если мы примирились с Западом, тем более на наших условиях. Мы теперь воюем с террористами? Но это же совершенно другой уровень угрозы и затрат. Почему лимитирующий фактор исчез, а проблемы остались?

Еще более сложными окажутся идеологические последствия «разворота». Здесь речь идет уже не просто о предательстве «русского мира», а о фундаментальном пересмотре ориентиров — ведь вся концепция особости и величия России в последние годы базировалась на том, что мы не приемлем декадентской Европы и являемся носителем высоких нравственных ценно­ст­ей, за что Запад нас, собственно, и ненавидит. Россия, убеждали нас сторонники «вставания с колен», потому и подвергается давлению Запада, что не собирается с ним брататься; мы уверенно движемся своим, особенным путем — на Восток, в Китай, к тем, кто нас понимает и ценит. Мы строим свой Евразийский союз, прокладываем Шелковый путь, возводим сакральное здание суверенной демократии, экспериме­нтируем с православием как государственной религией. Нам рассказывали, что санкциями нас не сломить, что врагам не поставить Россию на колени. И что? Стоило Западу отменить ограничительные экономические меры, мы сразу поспешили забыть о нашей самости? Отказались от византийского наследия, презрели евразийство?

Ненависть как транквилизатор

Идеология конфронтационности, которую Россия приняла в последние годы практически в качестве официальной, опасна тем, что освещает движение лишь в одном направлении. От обеспечения нравственной чисто­ты к запрету усыновлений; от иностранных агентов к нежелательным организациям; от запрета на поездки силовиков к перспективе выездных виз — вот ее вектор. Если борьба с геями не кажется достойной усилий, начинается помощь русскоязычным и аннексия Крыма; если уже не будоражат сознание распятые мальчики Донбасса, нужна операция в Сирии и т.д.

Создание иллюзии внешней угрозы — прекрасное средство для поддержания нации в тонусе; однако это такой транк­вилизатор, к которому легко привыкнуть, но с которого трудно слезть. Мне лично сложно вспомнить хотя бы один пример того, как страна, сползающая в чрезвычайщину, смогла вернуться обратно к нормальному развитию без мощнейших социальных и политических потрясений.

Вся деятельность Владимира Путина, по крайней мере начиная с 2004 года, была и остается направленной на формирование особой, «незападной» России. Этот подход прекрасно усвоили все «бойцы идеологического фронта», да­же те, кто получил образование не в наших университетах. Но они перекуют­ся за одну ночь, а что делать с большинством российского населения, с пресловутыми 85% «вставших с колен» «крымнашистов»? Возможно ли еще раз перезагрузить им мозги? От чего придется власти отказаться, да и, главное, сможет ли она это сделать?

Иначе говоря, происходящее сегодня выходит за пределы понятной нам логики. Мы уже видели попытки Кремля поменять некоторые (куда менее значимые) векторы движения. В 2011 году рискнули объявить политическую либерализацию — и где сейчас созданные тогда партии и движения? В 2012 году провозгласили было борьбу с коррупцией — но быстро поняли, что это покушение на основу режима, и вот уже Сердюков и Васильева на свободе и при делах. Поэтому, мне кажется, разворот в международной политике в сторону сближения с Западом сегодня уже невозможен. И не потому, что нас там не любят, а потому, что властям он в конечном счете катастрофически невыгоден.

Точка зрения авторов, статьи которых публикуются в разделе «Мнения», может не совпадать с мнением редакции.