«Я не готов принимать вранье»

Фото: Екатерина Кузьмина/РБК

Глава «Роснано» Анатолий Чубайс рассказал РБК на Петербургском форуме, почему глобальные реформы в России сейчас невозможны, о том, насколько открылось окно импортозамещения, и зачем он вступил в дискуссию с Алексеем Навальным.

​​— Сейчас много говорят об экономике, рецептах выхода из кризиса и необходимости структурных реформ. У вас есть свой рецепт, что нужно делать?

— Реальность такова: мы находимся в завершающей стадии политического цикла. Примеров начала крупномасштабных реформ, которые бы начинались на этом этапе в России, я не знаю. То, что реально можно сделать в ближайшие два — два с половиной года — это сохранить налоговую систему и отбросить идеи пересмотра конструкции подоходного налога. Это безумие нужно забыть и жить с той системой, какая есть. Она одна из лучших и самых современных в мире.

Второе. Как я понимаю, правительство всерьез решило двигаться к снижению неналоговых платежей, экологических и так далее. Это очень правильное направление, активно поддерживаю.

Третье — макроэкономика. Инфляция в этом году явно превысит 11%. Это ненормально, правительство вмес­те с ЦБ может и должно изменить ситуацию. Звучат разные цифры. Но если мы рассматриваем период два-три года, в моем понимании, целевая задача 4% невозможна, а 5–6% — вполне внятный целевой ориентир.

Ну и последнее. Необходимо принимать решения по пенсионной системе, как бы это ни было болезненно. Но в условиях нынешнего политического цикла это нереально. Объем субсидий пенсионной системы — полтора триллиона в год. Такую нагрузку выдержать невозможно.

— Как «Роснано» себя чувствует в условиях геополитической напряженности?

— Очевидный удар по экономике в целом и по инновационной экономике в частности — это резкое осложнение доступа к финансам. Удар тяжелый, но не смертельный. В прошлом году мы собирались создать образцовый фонд по проекту с ЕБРР. После того как ЕБРР из-за санкций отказался, мы сумели найти китайского партнера на тот же самый объем.

Технологические санкции — вещь гораздо более опасная, долгосрочная и сложная для страны. В том числе для масштабных задач — от Арктики до оборонного комплекса. Но и здесь нужно искать замещение. У нас есть список проектов, которые серьезно пострадали из-за технологических санкций. Есть направления, по которым мы 4–5 лет готовили контракты с мировыми лидерами, например в композитной отрасли. В итоге эти соглашения рухнули. Мы все равно построим композитную отрасль, и по волокнопластикам, и по стеклопластикам, и по базальтопластикам. Делать это будет тяжелее, дольше, но все равно сделаем. Две недели назад в Татарстане по заказу Кириенко наша проектная компания ввела уникальный завод по производству углеволокна. Это первая стадия производства композитов.

— Спрос на высокотехнологичную продукцию растет в этих условиях?

— Независимо от политического флера и спекуляций изменение курса рубля, конечно, создает новые ниши. Но у этих ниш есть важная особенность — это все не вечно. Открывшееся окно импортозамещения — при хорошей погоде это лет на пять, не больше. За пять лет прорыв в инновационной экономике сделать тяжело. Поэтому там, где у нас был задел, где была продукция, например в производстве покрытия для газовых магистральных трубопроводов, после четырех лет работы наша компания начала иностранцев вытеснять. И теперь, когда нам помогает попутный ветер в виде курса рубля, конечно, мы прорвемся с кратным ростом производства за два-три года.

— Как вы оцениваете вклад «Роснано»​ в формирование новой структуры экономики России по пятибалльной шкале?

— Я и к этой шкале готов. Хотя этот вклад можно оценить проще — в объе­мах. У нас по прошлому году объем наноиндустрии превысил 900 млрд руб. — это более 2% от обрабатывающей промышленности. Это огромная цифра. Но для меня важнее даже не это, а соотношение темпов роста. Обрабатывающая промышленность сейчас вряд ли будет расти быстрее 3–4% — это максимально оптимистичная оценка. А темпы роста нанокластера не ниже 12%. Появился росток новой отрасли, который имеет реальные шансы вырасти. А это означает слезание с нефтяной иглы, создание экономики знаний.

Другое дело, что рост происходит не благодаря, а вопреки. Этому противостоят многие, начиная с некоторых компетентных органов, которые прилагают больше усилия, чтобы затоптать этот росток.

— Вас критиковала Счетная палата...

— Не всегда наши инвестиции бывают удачными. У нас есть и неудачи, которые всем известны, начиная от «Поликремния» и кончая нашим компьютером Plastic Logic. Но есть и удачи, это тоже важно. Весь инновационный бизнес основан на терпимости к неудачам.

— Если оценить вложения Усманова в Facebook или Alibaba, доходность составляет сотни процентов. Есть примеры таких же эффективных вложений «Роснано»?

— Неделю назад в Обнинске мы пустили уникальный сертифицированный завод фармацевтики. Завод инновационный, основанный не на западной интеллектуальной собственности, а на российской. В линейке этого завода есть всем известное средство «Кагоцел», которое этой весной лечило людей от гриппа за три дня вместо обычных двух недель. Очевидно, что у этой продуктовой линейки есть еще и экспортный потенциал. Мы вошли в проект, построили завод и вышли из него. Наш объем вложений — 1,4 млрд руб. На выходе мы получили 2,4 млрд руб. Это хороший показатель, поверьте мне.

Абсолютно некорректно сравнивать доходность от вложений в «Роснано» с доходностью вложений уважаемого мной г-на Усманова в китайские IT-компании. Это разные задачи. Инвестфонд, тем более венчурный, всегда имеет успешные и неуспешные проекты. Если вы возьмете топ по доходности венчурных фондов Кремниевой долины, вы не увидите там таких цифр — ни 50%, ни 40%. Самые эффективные венчурные компании — это доходность в диапазоне от 12 до 18%. Потому что есть успехи и есть неудачи.

— Вы первый из государственных публичных людей, кто вступил в открытую полемику с оппозиционным политиком Алексеем Навальным. Почему вы апеллируете к нему?

— Все просто. Я в выборах не участвую и в политику двигаться не собираюсь — я там уже был, знаю, как все устроено. Я отвечаю за наноиндустрию. В этой сфере я готов слушать критику. Мы признаем свои ошибки и публично говорим о неудачах. Но я категорически не готов принимать вранье, от кого бы оно ни исходило. Мне неважно, госслужащий это, министр, оппозиционер. Какая разница?

Полную версию читайте на сайте www.rbc.ru