Радикальный исламизм 2.0: как бороться с виртуальным экстремизмом

Фото: Global Look Press

РБК продолжает тему, поднятую в статье "Радикальный исламизм 2.0: экстремисты перемещаются из лесов в Сеть"

Проигранная война?

Можно ли бороться с существованием подобных материалов и если да, то как? Начать можно с того, что проблема известна. На пресс-конференции в декабре 2012г. глава Национального антитеррористического комитета (НАК) Андрей Пржедомский заявил, что в Интернете существует около 7 тыс. террористических сайтов, а 500 из них – русскоязычные. Другое дело, что остановить их деятельность не так просто. Многие (тот же "Кавказ-центр") размещены на зарубежных серверах. Добиться их закрытия в странах, где существует максимально либеральное законодательство в отношении Интернета, сложно. Есть и более хитрые приемы ухода из-под контроля спецслужб.

"Есть еще незнание людьми, которые, несомненно, следят за Интернетом, арабского языка. И знание арабского теми, кто распространяет эту пропаганду, и теми, кто ее потребляет", - рассказывает Александр Игнатенко. Обращения Доку Умарова или другие материалы размещаются на арабоязычных сайтах. Не знающий арабского языка человек вряд ли будет даже знать, что искать. Особенно распространен этот метод в Европе, где молодежь из иммигрантских семей знает арабский даже во втором-третьем поколении.

Другой метод - установить пароль на основное содержимое сайта, оставив только первую страничку с указанием, что идет реконструкция. "Если люди видят эту картинку - сайт на реконструкции, введите пароль - то думают: ну и слава Богу, закрыли этот гадкий сайт, который вел пропаганду экстремистских идей, идей "Аль-Кайеды". Мы их винить за это не будем", - говорит А.Игнатенко.

Большую проблему представляют законодательные основания для борьбы с таким видом экстремизма. Действующее законодательство может быть предельно конкретным при указании на экстремисткой материал, что превращает составление их перечня в сизифов труд.

О проблеме наглядно свидетельствует Федеральный список экстремистских материалов. Ранее приводился пример, как была запрещена "Невинность мусульман" - конкретная страничка на YouTube с точным адресом. Таких примеров в списке множество. Например, на территории России запрещен видеофайл "Гелаевский спецназ", размещенный на компакт-диске SONY формата CD-R с надписью "Наров" (а как поступать с "Гелаевским спецназом" на диске другой фирмы?) и "записи песен, предположительно, автора и исполнителя Муцураева Тимура Хамзатовича (Хасановича), содержащиеся на носителе - компакт-диске под номерами файлов №5 песня "И распахнутся ворота..."; № 7 песня "В мечтах и грезах смутно виден Рай..." (а если они публикуются под другими номерами или именами файлов?), книга Сейида Кутба "Будущее принадлежит исламу" (М. Издательство "Сантлада", 1993г.) (а если текст размещен в Интернете?).

Истинный триумф такого подхода в борьбе с экстремизмом - запрет материалов "Файлы: дискография.dос; collage 2.jpg collage 3.jpg; collage4.jpg; collage5.jpg; collage6.jpg; collage7.jpg... на DVD-диске №19". "Федеральный список экстремистских материалов в том виде, в котором он существует сейчас, не нужен и бесполезен", - считает эксперт информационно-аналитического центра "Сова" Наталья Юдина.

Другая проблема - отсутствие желания действительно бороться с экстремизмом в среде ответственных за это людей. С распространением соцсетей поиск потенциальных экстремистов чрезвычайно облегчился, тем более что российское определение экстремизма, весьма расплывчатое и политизированное, позволяет подвести под него очень многое, продолжает Н.Юдина. Среди соцсетей особой популярностью среди борцов с экстремистами пользуется "ВКонтакте".

"Может быть, они хотят поддержать отечественного производителя, но, скорее всего, дело в том, что пользователи этой сети должны указывать мобильный телефон, а это облегчает поиски", - говорит эксперт. После последнего обновления Федерального списка экстремистских материалов его пополнили несколько десятков страничек из соцсети "ВКонтакте", но пока нет ни одного Twitter- или Facebook-аккаунта. В результате за неосторожным словом или неосмотрительно размещенным видеороликом в Интернете появляется 282-я статья о разжигании розни.

Наказание в случае признания виновным может составлять до двух лет лишения свободы, однако в большинстве случаев, по словам Н.Юдиной, избирается более мягкая мера - штраф (от 100 до 500 тыс. руб. или в размере зарплаты за срок от года до пяти лет) либо исправительные работы на срок от 120 до 240 часов. В итоге план работ по борьбе с экстремизмом выполнен, виновный отделывается терпимым наказанием, а действительно опасные сайты продолжают существовать.

Несмотря на все эти препятствия, борьба идет. Периодически "падают" сайты "Хунафа", UmmaNews, "Вилаята Нохчийчоь" (Чечни), "Вилаята Дагестан"), запрещенного в России движения "Хизб-ут-Тахрир" и др. Правда обычно им довольно быстро удается возобновить работу. Экстремистские материалы блокируются в рамках работы Роскомнадзора, составляющего единый реестр запрещенных сайтов (тоже по страничке за раз), их удаляют даже без специальных требований (а тем более если есть жалобы на контент) администрации YouTube и других видеоресурсов, а также социальных сетей. Ведутся переговоры с зарубежными партнерами о сотрудничестве в борьбе с опасной информацией. При этом, несмотря на критику в адрес российских властей, они всячески открещиваются от крайностей вроде блокирования сайтов целиком по IP-адресу и тотального запрещения всего и вся (хотя такие настроения, по словам Н.Юдиной, тоже есть).

В итоге все упирается в количество таких сайтов, видеороликов и аккаунтов. Их слишком много, тогда как речь идет только об исламистском экстремизме, в то время как экстремистские настроения исповедуют и другие группы российского общества, а ведь еще необходимо бороться с сайтами, торгующими наркотиками, пропагандирующими самоубийство и распространяющими детскую порнографию. Вместе с тем развитие технологий, наоборот, позволяет каждому пользователю все более активно присутствовать в виртуальном пространстве и насыщать его самостоятельно созданным контентом. Под натиском социальных сетей и YouTube шатается даже "великий китайский файрволл". Борьба с экстремизмом в интернет-пространстве, кажется, проиграна. Остается надеется, что российское общество (прежде всего в регионах, где мусульмане составляют большинство) в целом останется достаточно здоровым, чтобы различать реальное и виртуальное пространство.

По ту сторону Facebook

Осталось понять, что это за общество столь интересуют запрещенные сайты. Современные интернет-ресурсы построены таким образом, чтобы максимально вовлечь пользователя в создание контента - путем написания комментариев, редактирования своей странички, размещения фотографий. В результате абстрактный прежде экстремист, читатель запрещенных сайтов, обретает вполне человеческие черты, а готовых следовать самым радикальным призывам исламистов трудно отличить от сочувствующих. Компания пестрая: студенты северокавказских вузов, общественные организации и деятели, журналисты, жители Северного Кавказа, Татарстана и Башкирии, Центральной России, зарубежных стран. Большинство мало отличается от обычных пользователей соцсетей, если судить по комментариям, никам или аватарам (лишь немногие выбирают имена или картинки, которые можно было бы однозначно связать с радикальным исламом, вроде знамени "имарата Кавказ"). Кому-то, наверное, просто интересен запретный плод, сказывается, пожалуй, и культура общения в соцсетях - "зафрендил" одной кнопкой и забыл.

Но для сохранения интереса к таким ресурсам должны быть и объективные причины. Одна из главных - возможность доступа к альтернативным источникам информации. В условиях значительного недоверия к власти на Северном Кавказе возникает потребность в альтернативном источнике информации и площадке для ее обсуждения. Власти говорят, что идет борьба с террористами? Обязательно кто-то скажет, что силовики мучают невинных людей, чтобы получить наградные и звездочки на погоны. Произошло резонансное убийство и след ведет к "лесным"? Кто-то обязательно скажет, что боевикам это убийство было невыгодно, и все было подстроено (скорее всего, теми же силовиками), чтобы получить основания для новой охоты на ведьм. Зачастую такие мнения высказываются именно в обсуждениях на форумах, в соцсетях и комментариях. Можно вспомнить и о сложной религиозной обстановке на Северном Кавказе, когда отличные от официальной версии ислама учения фактически оказываются под запретом, коррупции и клановости, существование которой признается на самом высшем уровне.

Но даже если допустить, что приход на такие сайты обусловлен социальными и политическими проблемами, сами эти ресурсы о них не упоминают ни словом. Все сайты, блоги и странички в соцсетях сторонников радикально ислама до предела религиозны. Обилие специфической терминологии зашкаливает - непосвященный не поймет, о чем идет речь в текстах, где фигурируют муртады и кяфиры, мунафики и моджахеды. Ничего не говорится о финансовой стороне вопроса - как "лесные" рассылают флешки с требованиям пожертвований "на дело ислама" или откуда моджахеды получают транши на борьбу. Вина за жертвы среди гражданского населения при взрывах и захватах заложников возлагается исключительно на силовиков, "спровоцировавших" боевиков на жесткие действия. Социальное недовольство предлагается облекать в исключительно религиозное действие. Также нельзя не отметить, что многие материалы рассчитаны именно на агитацию людей со стороны, как, например, ролики с "русскими моджахедами", воюющими на Северном Кавказе.

Безусловно, ситуация далеко не простая. С одной стороны, борьба с интернет-экстремистами постоянно грозит вылиться в полный запрет всего сколько-нибудь подозрительного. Регулярно появляются инициативы по введению дополнительных фильтров, виртуальных патрулей, очередных запретных списков. Регулярно вслед за этими инициативами следуют обвинения в адрес властей в ограничении свободы слова. Но в условиях, когда очевидно направленные на разжигание национальной и религиозной вражды материалы и сайты, запрещенные судом, продолжают спокойно существовать в Интернете, развиваются и обретают новые формы, этот спор кажется театром абсурда.

Владимир Костырев, РБК