Все знали, что концерн «Энерго» — это Васильев и Нусенкис

Фото: из личного архива

Во время интервью ГЕННАДИЙ ВАСИЛЬЕВ часто просит отключить диктофон. Не для печати он называет фамилии людей, которые были свидетелями его «развода» с бывшим партнером по концерну «Энерго» — российским миллиардером украинского происхождения Виктором Нусенкисом. Большинство знали о том, что начиная с 90-х они вдвоем строили бизнес и имеют равные права на него, утверждает он. С 2011 года ему приходится доказывать это в суде. Виктор, как он называет Нусенкиса, воспользовался «оранжевой революцией» и вынужденным отъездом Васильева в Россию, чтобы перевести активы на себя. Чтобы доказать свои права на половину концерна, Васильев теперь рассчитывает не на общих знакомых, а на силу своей юридической позиции и опыт компании «А1» по разрешению корпоративных конфликтов.

СУД С ПЕРЕМЕННЫМ УСПЕХОМ

Судебная война Васильева с Нусенкисом не всегда складывалась в пользу собеседника РБК daily. В 2010 году Нусенкис обратился с кипрский суд, чтобы тот признал его единоличным собственникам компаний, владеющих производственными активами в России и на Украине. В ответ Васильев заявил в суде о своих правах на половину доли. Кипрский суд наложил обеспечительные меры на распоряжение активами, однако в России начался процесс их перевода с контролируемой офшорными Salesi и Indtek российской МПО «Кузбасс» на компанию «Интерконсалтинг». В 2012 году кемеровский суд вслед за кипрским ввел обеспечительные меры. В свою очередь была предпринята попытка провести внеочередное собрание акционеров НПО «Кузбасс» с целью сменить совет директоров, позволивший вывести активы на «Интерконсалтинг».

— В начале марта апелляционный суд отменил решение предыдущей инстанции о созыве внеочередного собрания акционеров и избрании нового совета директоров МПО «Кузбасс», акционера спорных угольных активов. Что вы собираетесь предпринять в этой связи?

— Во-первых, надо определиться. Мое дело рассматривается на Кипре. То, что касается споров в России, — отдельная история. Она возникла из-за того, что из компании были выведены активы в то время, когда они находились под судебным запретом, полученным в суде Кипра. Это действие явно незаконно.

— Кипрский суд ранее принял обеспечительные меры по вашему иску, наложив запрет на отчуждение спорных производственных активов. Как сейчас развиваются дела на Кипре?

— Процедура рассмотрения дел в этой стране долгая, скоро все не решается. Соответствующие доказательства представлены суду, мои утверждения не голословны, материалов очень много. Я исхожу из того, что кипрский суд не может безосновательно принимать решения настолько серьезные, как замораживание активов. Раз он пошел по этому пути, значит, исходит из того, что доказательства моей правоты есть. Тем более что обеспечительные меры были приняты дважды — в первый раз полтора года назад, затем они были отменены и потом введены вновь, причем более жесткие, относительно всех активов, которые входят в так называемый концерн «Энергия». Это украинские предприятия в Донецке и российская группа предприятий, включая зарубежные.

— Насколько более жесткие?

— Это касается более строгих мер по распоряжению активами и их обременению.

— Кемеровский арбитраж, который тоже наложил обеспечительные меры в прошлом году, действовал на основании кипрского решения?

— Да. Считаю это абсолютно закономерным.

— Представители Нусенкиса утверждают, что ваши компании Salesi и Indtek не оплатили акции «Кузбасса» после приобретения в 2008 году, а договорные сроки истекли. Насколько это соответ­ствует действительности?

— Я думаю, в этом разберется суд. Я не являюсь истцом по делам в российских судах. Мой иск на Кипре. Но, безусловно, я заинтересован в том, чтобы все активы были возвращены в первоначальное состояние на те компании, на которых они находились при принятии обеспечительных мер. А потом это не мои компании — это наши с Виктором компании. И если речь заходит о неоплате, у меня, как у юриста, возникает вопрос: а почему оплата не была осуществлена? В этом был какой-то интерес? Ведь сделка прошла, договор был подписан. В реестрах эти компании значатся как акционеры. И вдруг обратная сторона утверждает, что, дескать, они таковыми не являются. У меня в связи с этим другой вопрос возникает: почему после того, как началось разбирательство в России, вдруг был закрыт сайт МПО «Кузбасс»?

— А какое это имеет значение?

— Это надо спросить у Виктора.

— Там была информация для акционеров?

— Конечно. Там было много той информации, которая сейчас невыгодна противоположной стороне.

— И реестр?

— И реестра теперь нет. И генерального директора нет. И юридического адреса предприятия «Кузбасс», которое добывает порядка 10 млн т угля в год, нет. Как так может быть?

— Пока действуют обеспечительные меры, как это влияет на операционную деятельность компаний?

— Это на деятельность предприятий или рабочих коллективов практически не влияет. Производственный процесс продолжается. Может быть, возникли какие-то имиджевые вопросы.

— Например, во взаимоотношениях с банками?

— Возможно. Но опять-таки надо исходить из того, чего мы добиваемся. Я ставлю перед собой задачу восстановить справедливость. И меня не остановит субъективное мнение кого-либо, кто недоволен моей позицией. Я ищу правду.

— В какую сумму вы сейчас оцениваете спорную долю в активах? Как она изменилась в денежном выражении с момента начала конфликта? В некоторых СМИ стоимость концерна «Энерго» оценивалась в 500 млн долл.

— По подсчетам Forbes, Виктор обладает капиталом в 2,4 млрд долл., потом эта сумма уменьшилась раза в два. Но во всяком случае активы стоят ровно столько, сколько за них могут заплатить.

— Внешнего аудита активов не проводилось?

— Мы не проводили. Реальную стоимость, я думаю, сейчас оценить сложно.

— В начале этого года ваш спор прокомментировал глава Кемеровской области Аман Тулеев? Почему губернатор в споре хозяйствующих субъектов встал на сторону одного из участников конфликта?

— Губернатор как должностное лицо, которому небезразлично, что происходит в регионе, высказался относительно того, что суды должны быть объективными. Но почему Виктор и его команда посчитали, что он встал на их сторону?

— В середине марта в украинской газете «Сегодня» Рината Ахметова была статья в поддержку Нусенкиса. Как вы ее можете объяснить?

— Я уверен, что в статье была отражена позиция автора, а не Рината Ахметова. Что он думает по этому поводу, лучше спросить у него самого. Он в курсе нашей с Виктором истории и, думаю, выскажет свое мнение недвузначно. Я в своей жизни немало кому помогал из преуспева­ющих бизнесменов, но я ведь не претендую на долю в их собственности. Нусенкису же я в свое время передал в управление лично мне принадлежащие активы, а он их присвоил.

— В 2011 году вы инициировали судебное разбирательство в отношении «Донецкстали» на Украине, но позже проиграли спор. Какова ваша стратегия ведения разбирательств на Украине?

— После того как были приняты обеспечительные меры на Кипре, комиссия по ценным бумагам на Украине приняла единогласное решение относительно ограничения обращения ценных бумаг тех компаний, по которым были приняты такие меры. Сторона Нусенкиса обжаловала в суде это решение. Это было именно в тот период, когда у нас с Виктором были определенные встречи. Мы обсуждали, как прийти к мировому соглашению. Были свидетели, которые при этом присутствовали. Комиссия по ценным бумагам должна была подать апелляцию, но, чтобы не осложнять наши отношения с Виктором, я обратился с письменным заявлением к председателю комиссии и попросил не подавать апелляцию. Но, к большому сожалению, мы продуктивно не продвинулись. Тем не менее сроки на апелляцию прошли, и больше вопрос не поднимался.

— На Украине будут продолжаться судебные процессы?

— Я не исключаю. Для меня главное, чтобы за период рассмотрения споров в кипрском суде активы не перешли в сферу, до которой нельзя было бы добраться.

— Обеспечительные меры позволяют это сделать?

— Видите, в России были обеспечительные меры, и тем не менее все ушло на «Интерконсалтинг». Это, по сути, воровство.

— Вы говорите, что общались с Нусенкисом при свидетелях. Можете сказать, что за люди это были?

— Да, было несколько встреч, и есть свидетели, при которых они проходили. В этой истории есть вопросы, которые носят исключительно частный, а порой духовный характер. Мне очень не хотелось бы переступать черту.

ДО И ПОСЛЕ 2005 ГОДА

«У нас отношения с Виктором были, наверно, даже больше, чем братские. Он, я, наши семьи...» — с горечью говорит Геннадий Васильев во время интервью в киевском отеле.

— Можете об этих отношениях рассказать? Как вы познакомились, как давно вы знаете друг друга?

— С 93-го года мы с ним знакомы. Мне предложил познакомиться с Виктором мой коллега по прокуратуре, сказал, что есть, дескать, такой человек — веру­ющий, занимается социальными, просветительскими программами. Сначала это были просто отношения двух знакомых людей, затем они все больше и больше перерастали в дружеские. Это были отношения людей, слепо доверяющих друг другу. Концерн в то время занимался чисто трейдинговой деятельностью. Нужно было входить на предприятия, и мне приходилось, опираясь на авторитет, знание людей, встречаться с их руководителями, помогать концерну.

— Уже тогда было распределение долей в концерне?

— Нет.

— То есть формально это был концерн Виктора Нусенкиса?

— Тогда не было собственности. Работали на арендованных предприятиях или по договору, брали просто продукцию, продавали. Поэтому говорить о том, что, дескать, у него были какие-то активы, а у меня — нет, нельзя. Они потом создавались вместе. Ко всем этим активам, которыми сегодня располагает концерн «Энерго», я имел и имею самое непо­средственное отношение. На этот счет есть доказательства в суде. Наши отношения были общеизвестны. Не подлежит доказыванию, что Земля круглая, так вот, не подлежит доказыванию, и все это знали, что концерн «Энерго» — это Васильев и Нусенкис. Он управлял производством, а я просто ему доверял безоговорочно. И когда сейчас это пытаются преподносить совершенно по-другому — «крыши», услуги и прочее... — это выглядит нелепо исходя из материалов, которые имеются в суде.

— Вы уехали из Украины в Россию после «оранжевой революции». На вас осуществлялось давление?

— Конечно.

— Какого рода? Вы почувствовали реальную угрозу?

— Что значит «почувствовал», если было возбуждено уголовное дело в отношении меня? Информация об этом шла по всем каналам, и представьте в связи с этим состояние моих родных. Я, будучи в должности генерального прокурора, обратился к губернатору Киевской области, чтобы он выделил участок земли для прокуратуры, подчеркиваю, не для себя — для ведомства. Более того, спустя какое-то время я отозвал это письмо. Состава преступления не было, никакой личной заинтересованности, корысти никакой. Да, я действительно подписал письмо, и кто-то в этом усмотрел какое-то злоупотребление. Но им нужен был факт возбуждения уголовного дела, чтобы оказать на меня давление.

— За что на вас оказывалось давление?

— Мое пребывание в должности генерального прокурора было в период выборной президентской кампании на Украине в 2004 году. В этот период была обнародована информация об отравлении Ющенко. Я лично занимался выяснением всех обстоятельств. Летал в австрийскую клинику «Рудольф­инерхауз». В итоге, не найдя достаточных данных о преднамеренном отравлении, мы прекратили дело. Такое решение явно не входило в планы Ющенко. Кроме того, я, как генпрокурор, в ноябре 2004 года лично возбудил уголовное дело о попытке захватить власть, когда Ющенко принял присягу в парламенте как избранный президент, хотя решения Центризбиркома об этом не было. В дальнейшем новая власть прекратила это дело, но факт остается фактом.

— Ваши суды с Нусенкисом начались в 2011 году. Что происходило с начала тех событий, о которых вы сейчас говорите, до этого времени?

— Паузы не было. В 2005 году мне с семьей пришлось выехать за пределы Украины. С Нусенкисом мы договорились, чтобы из-за моей политической позиции не ставить под удар наш бизнес, что мы формально, для видимости, «расходимся». В дальнейшем Виктор посчитал: а почему бы ему не стать единоличным хозяином всех активов, и стал их оформлять на себя. По его просьбе в Москве встретился со мной один высокопоставленный служащий церкви, который уговаривал меня вообще не возвращаться на Украину из-за того, что мне там грозит опасность вплоть до физического устранения. Одним словом, мои проблемы с «оранжевой революцией» Нусенкис использовал в своих целях. Конфликт у меня с ним произошел в 2007 году, когда мне стало известно, что он пытается оформить активы на себя.

— Высказывалась точка зрения, что вы могли войти в права собст­венности на спорные активы в период вашей работы на госдолжности, что не соответствует требованиям закона. Как на самом деле обстояли дела?

— Та сторона усиленно подчеркивает, что, дескать, откуда такие активы могут быть у генерального прокурора. Генеральным прокурором я был назначен в конце 2003 года и работал до декабря 2004 года. За тот период, когда формировались активы — с 1998 по 2003 год, я в системе органов прокуратуры вообще не работал. Что же касается депутатской деятельно­сти, то многие бизнесмены прошли через парламент. Нужно ли их перечислять? Законодательство в то время не запрещало заниматься предпринимательской деятельностью депутату. А вот по поводу Виктора возникает вопрос. В то время, когда, как он говорит, формировался его первоначальный капитал, он работал мэром города Ждановка. Затем он возглавлял государственное предприятие НПО «Дон», которое продавало уголь государственных предприятий. В своем заявлении на Кипре он говорит о том, что стал состоятельным человеком без меня именно в этот период. Возникает вопрос: каким образом, находясь в должности мэра города и возглавляя государственную структуру, он получил такие деньги? Вот когда он ответит на него, пусть тогда и задаст вопрос мне.

— Представитель Нусенкиса настаивает, что бизнесмен — един­ственный владелец этих структур. Право владения бизнесмен пытается подтвердить трастовым договором от 23 февраля 2010 года...

— Такой траст представлен и в материалах дела на Кипре. Этот документ явно сфабрикован.

— Вы говорите о том, что есть много людей, которые знают о ваших бывших взаимоотношениях. Вы не рассматривали возможность инициировать судебное разбирательство с Нусенкисом в Лондоне, раз многие ваши договоренности носили неформальный характер?

— Я юрист и понимаю, как определяется юрисдикция тех или иных судебных разбирательств. Дело в том, что в моем случае с Виктором основные активы находятся на Кипре, и поэтому я вынужден именно на Кипре рассматривать эти во­просы в судебном порядке. Лондонский суд не найдет основания для рассмотрения нашего вопроса. Хотя я считаю, что, если бы была такая возможность, для меня это было бы выгоднее. Кипрские суды объективны, я ничего не хочу сказать, но там длительная процедура.

— Ранее вы подтверждали, что заключили соглашение с «Альфой» по поводу спорных активов. В чем суть соглашения?

— Я бы не хотел вдаваться в детали наших отношений с «А1». У нас есть определенные договоренности, и с моей стороны будет неправильно, если я сейчас буду их комментировать. Я исходил из того, что в «А1» работают люди, которые имеют достаточный опыт разрешения корпоративных конфликтов. Это было основным для принятия мною решения.

— Вы либо Нусенкис выходили на представителей противоположной стороны с предложением заключить мировое соглашение? Готовы ли вы на него и при каких условиях?

— Я не могу сейчас обсуждать детали наших с ним переговоров. Я думаю, они будут продолжены, мы будем искать варианты, как выйти из этого конфликта.

— Вы когда в последний раз лично общались с Виктором?

— Года полтора назад, наверное.

— Уже после начала открытого конфликта?

— Да. Уже после того, как было подано заявление в кипрский суд.

— Ваше?

— Да. Мы с ним еще дважды после этого встречались. Это был 2011 год. Когда встретились, он: «Ну ты понимаешь, что это не твое и не мое. Мы создали систему, которая принадлежит», — и показывает наверх. Я говорю: «Ну хорошо, если это так, давай отдадим все церкви, пусть там занимаются». В ответ надуманные аргументы, почему этого нельзя сделать. Он просто не готов к принятию для себя определенного решения.

— Каким вы видите завершение истории ваших взаимоотношений и конфликта в частности?

— Кому-то будет сложно это понять, но по-человечески я сопереживаю и сочувствую Виктору: возможно, он в какой-то момент попал под влияние советчиков, преследовавших свой корыстный интерес. Как только суды в России стали один за другим принимать решения в пользу Salesi и Indtek, в мой адрес, в адрес моей семьи из некоторых СМИ, которые даже не хочется называть, полилась откровенная грязь. Не хотелось бы верить, что Виктор одобрил бы такое.

Что же касается спора: думаю, всем, кто даже никогда не вникал в наши взаимоотношения, уже стало понятно, что эти активы — в России и на Украине — не принадлежат кому-то одному. Есть договоренности, есть документы, но нет, по всей видимости, желания решить вопрос по совести. Как акционер, я буду отстаивать свои права и свою правоту до конца. Понятно, что подобные разбирательства могут длиться годами, но мы готовы к этому.