«Нас учили, что умереть за страну — честь»: ветераны всего мира о войне

«Меня зовут Анатолий Гаврилович Уваров. Я родился в Москве. Мои родители работали в Высшем совете народного хозяйства.

В 1940 году я поступил в морское училище. Когда началась война, студентов нашего училища распределили по всей стране, чтобы мы продолжили обучение. Меня отправили в Ленинград, в Высшее военно-морское инженерное училище имени Дзержинского. Осенью 1941 года нас пришлось эвакуировать в город Горький (теперь Нижний Новгород. — РБК), потому что немцы неуклонно приближались к Ленинграду.

Количество студентов после эвакуации сократилось почти на 70%, многие были на фронте или остались в Ленинграде. Большинство из них погибли. Это был очень тяжелый период — кто-то должен был остановить немецкую военную машину. Их солдаты были хорошо обучены и хорошо экипированы, а у нас не было армии. Около полутора миллионов детей, которые только что закончили школу, были убиты в течение первых двух месяцев войны. Некоторые были моими одноклассниками.

В мае 1942 года я прошел первую военно-морскую подготовку с Каспийской флотилией. В основном мы подавали снаряды артиллеристам. Было тяжело. Немцы шли на Кавказ, пытаясь добраться до Баку и захватить нефтяные вышки. Вся Каспийская флотилия участвовала в сбивании немецких самолетов.

Наш корабль назывался «Полюс». Я помню только один обстрел, который поразил танкер. Была ночь, и нефть разлилась и загорелась над водой. Страшная сцена. Казалось, что море горит. Я видел, как люди прыгали с пылающего судна в горящую воду.

Потом мы начали перевозить солдат из Астрахани в Махачкалу. Немцы все еще шли к Баку, нам нужно было как можно больше личного состава там. Однажды мы поехали в Астрахань, чтобы забрать солдат. Было жарко и так много комаров, что мы не знали, где от них спрятаться. Мы ездили туда и обратно восемь раз, перевозя за раз не более 500 человек. Пройти по палубе было практически невозможно, столько там было людей. Большинство солдат приехали из Средней Азии и едва говорили по-русски. Они были плохо одеты. Некоторые без обуви.

В начале 1944 года я закончил учебу и меня отправили в город Молотовск в Северодвинске, где ремонтировалась подводная лодка, готовая вернуться в состав флота. Красавица С-16, новая и большая, с мощным дизельным двигателем, шестью торпедами и экипажем около 60 человек. Мы провели несколько учений и вскоре направились прямиком в Полярный, где располагалась база флота. В октябре 1944 года мы приступили к выполнению нашей первой боевой задачи на Нордкапе, самой северной точке Норвегии. Это был пункт пропуска для судов, которые осуществляли стратегические поставки продовольствия, военного снаряжения и различных товаров в Мурманск и Архангельск. Конвои формировались в портах Исландии и Шотландии, состояли из 15–30 судов и охранялись несколькими военными кораблями, пока не достигали места назначения. Немецкие самолеты постоянно атаковали колонны. Это были товары, поставленные по программе ленд-лиза между Советским Союзом и союзными войсками.

В тот день, когда закончилась война, я был на ночном дежурстве на подводной лодке. Все уже спали. Я слышал по радио, что Германия сдалась, но я не мог праздновать, потому что мне не разрешали будить людей. Пришлось ждать до утра. Все были счастливы. Кто-то начал драку подушками.

Когда мы вернулись на базу, там был фейерверк. Мы пошли в небольшой ресторан поблизости, выпили бутылку вина, чтобы согреться, затем вернулись на базу.

Я продолжал служить еще пять лет на подводных лодках в Балтийском море. После окончания службы решил преподавать. Сначала меня отправили в Севастополь, где тогда открыли военно-морскую академию. Потом я вернулся в Пушкино под Ленинградом. В 1983 году я окончательно ушел со службы.

Я был награжден медалью «За победу над Германией» во время Парада Победы в Москве 24 июня 1945 года. Это было что-то выдающееся. Невероятный парад. Я никогда не забуду этот день. Это то, что осталось со мной на всю мою жизнь. У меня есть запись парада. Иногда я показываю ее в школах или курсантам в военных академиях. Молодежи всегда интересно».

«Я родился в Австрии в 1926 году. Когда мне было 15, меня призвали. Я не был фанатиком, но восхищался властью.

Война для меня началась в 1933 году. Нас снабжали ваучерами на еду, в школах рассказывали о войне, мы становились добровольцами, помогали обеспечивать население водой и строить военные укрепления. Я входил в гитлерюгенд (молодежная организация Национал-социалистической немецкой рабочей партии. — РБК), где в мои обязанности входила поддержка фермеров во время сбора урожая.

В 1943 году меня перевели в Винер-Нойштадт. Там я начал работать в люфтваффе (ВВС вермахта. — РБК). Мы защищали город от ​американских бомбардировщиков.

К июню 1944 года мы получили приказ отразить вторжение во Францию. Но когда я добрался до Парижа, меня сразу же отправили домой, американская операция была успешной. В декабре 1944 года мы были переведены в Германию, где Герд фон Рундштедт (генерал-фельдмаршал, во время вторжения в СССР командовал группой армий «Юг». — РБК) провел безуспешное контрнаступление. После этого мы пошли через Люксембург в Бельгию. Было тяжело. Не хватало зимнего снаряжения, мы голодали. Большую часть времени проводили на охоте на оленей, чтобы накормить солдат. Иногда по пути нам помогали некоторые крестьяне и другие воинские части. Мы шили зимнюю одежду из штор и подушек, забирали вещи у местного населения, которое страдало из-за нас.

Мы собирались вступить в новый бой с американцами в Бастони и потерпели поражение. Мне очень повезло, что я не был ранен. Мне поручили собрать раненых и ухаживать за ними в больнице. Нас таких было трое. Мы обыскали территорию возле больницы, которая была оставлена американцами, нашли в лесу кем-то брошенные продукты, шоколад. Тогда-то нас и заметили американцы. Нас посадили в тюрьму. Допрашивали, надеясь выяснить, знаем ли мы что-нибудь о «чудо-оружии», которое, как они подозревали, разрабатывали наши военные. После этого нас перевели на бывший немецкий аэродром в Компьене, Франция, в лагерь. Мы жили в палатках, в январе, было холодно, и у нас было мало еды, никаких кроватей. Однажды нам привезли солому, печь, немного еды. Мы были удивлены. Оказалось, что из Швейцарии прибыла независимая комиссия. Они проверяли, в каких условиях содержат пленных. Как только они ушли, у нас забрали все, что дали.

У меня был друг в этом лагере. Вместе мы решили бежать. Охранников было мало, поэтому это было легко. Через три дня мы встретили фермера, мы мало говорили по-английски, но притворялись американцами. Он нам не поверил и ушел уведомить власти, что мы прячемся, оставив других фермеров следить за нами. Один из них говорил по-немецки и отнесся к нам доброжелательно. К нашему большому удивлению, нас пустили в дом и накормили. Я спросил, почему он кормит нас, и он сказал, что был пленником немцев и они хорошо с ним обращались. Мы надеялись, что нас освободят, но нас передали французской полиции, которая переправила нас обратно в лагерь.

В марте меня перевели в город Расс. Мне было поручено содержать там сад штаб-квартиры. Нас там было трое, один работал на кухне и приносил нам еду, мы делали запасы и прятали во дворе, планируя новый побег. Через три недели мы сбежали. Передвигались только ночью.

Однажды мы поссорились из-за апельсина: мы очень хотели пить, у нас не было воды, но был один апельсин. Двое из нас хотели съесть его, а другой — сохранить. После того как мы поссорились, он ушел.

К тому времени как мы добрались до Вердена, у нас закончилась еда. Тогда мой друг решил, что лучше сдаться, чем продолжать путешествие. Мы договорились подождать еще день и, обнаружив железную дорогу, стали ждать хоть какого-то поезда. В итоге мы увидели грузовой поезд, который охраняли американцы. Мы запрыгнули на него, но еды там не было. Поезд перевозил оружие.

На следующий день, когда поезд пересекал большую реку, я сказал своему другу: «Это может быть река Мозель». Я знал, там проходила военная граница. Когда поезд замедлился, мы спрыгнули. Нам очень повезло. Полтора месяца мы гуляли по Германии, рылись в развалинах домов в поисках припасов, оставленных бывшими жильцами. Это был 1945 год, и война закончилась.

В мае 1947 года я вернулся в школу. Я жил в квартире, дом рядом с которой был занят русским солдатом и его семьей. Однажды я делал уроки и услышал шум снаружи. Австрийские и русские дети ссорились. Я накричал на них, и они ушли. Позже вернулись, дразня меня и бросая камни в мое окно. Я подрался с ними, и меня арестовали, отвезли в Вену, судили и приговорили к трем годам лишения свободы, максимальному наказанию за хулиганство. В течение следующих нескольких недель меня перевезли через весь Советский Союз в ГУЛАГ. Чтобы есть, нужно было работать, но я не выполнял квоту и получал все меньше еды. Через некоторое время я весил 36 кг.

Мне удалось бежать, девять дней я жил без еды. Но я заблудился и каким-то образом вернулся в лагерь. Я не думал, что когда-нибудь выберусь. Но, к моему большому удивлению, меня в конце концов освободили.

Тогда я пошел в полицию и сказал, что хочу вернуться домой. Офицер ответил, что, когда меня увозили, я был в плену. Теперь я был свободен и должен был вернуться сам. Я нашел какую-то работу в соседней больнице. Спустя четыре с половиной года кто-то посоветовал мне написать письмо в австрийское посольство. Я сделал это, и мне прислали паспорт. Он был действителен во всей Европе, но при этом мне было не разрешено уезжать из города, где я был, дальше чем на 20 км. Я писал письма, просил разрешение на выезд, наконец, в октябре 1953 года получил его.

Вскоре я отправил письмо в посольство и попросил их перевести деньги на мою поездку домой. Но они мне так и не ответили. Я собрал все заработанные деньги и отправился в порт — на следующий день оттуда отходило последнее судно, затем вода должна была замерзнуть на следующие восемь месяцев. Я не смог достать билет, и судно отправилось без меня. Мое разрешение на выезд действовало только четыре недели, поэтому я поехал в аэропорт, но там узнал, что билет на ближайший рейс пришлось бы ждать три недели.

Расстроенный, я пошел к офицеру секретной полиции и солгал, что я австрийский журналист и в Москве проходила конференция, а я застрял здесь. Он посмотрел на мой паспорт, не нашел никаких доказательств сказанного мной, но поверил и дал ваучер, по которому я мог улететь на следующий день.

Добравшись в итоге до Австрии, я узнал, что моя мать умерла. Дома меня никто не ждал. Я ушел из дома в 15, а вернулся в 28. Я все-таки закончил школу. Но не хотел ни с кем общаться или встречаться с новыми людьми. Я хотел только изоляции и решил стать лесником. Я чувствовал себя чужим в своей стране.

Знаете, в конце войны нам показывали снятые американцами кадры концентрационных лагерей и массовых убийств, и мы думали, что это пропаганда, мы смеялись над этим. Никто из нас не знал о преступлениях нацистов. Мы узнали об этом только после окончания войны, и даже тогда мы не могли в это поверить. Я переосмыслил свои мысли о режиме только после того, как вернулся из России.

В конце концов я встретил женщину. Я просто хотел создать семью. Мы до сих пор вместе».

Херберт Киллиан умер 26 июня 2017 года.

«Я родилась во Владивостоке 25 ноября 1927 года. Моя семья была из Кореи, папа был рыбаком. После его смерти остались 12 детей, младшей была я.

В 1937 году началась депортация корейцев с Дальнего Востока. Нас отправили в Караганду. Вместо дома мы жили в палатках. Было холодно, каждый день кто-то умирал. Затем всех решили перевести в Бухару в Узбекистан.

Наш дядя не мог больше терпеть такое отношение и решил добиться встречи со Сталиным. Когда-то они уже встречались. У него даже была фотография с ним, которую он хранил. Он собрал свои вещи и уехал, сказав, что постарается добраться до Москвы. Мы думали, что он умер по дороге, но ему удалось доехать до столицы. Он выглядел как бездомный и несколько раз пытался попасть в Кремль. Его долго не пускали, но затем доложили Сталину, и наконец-то им удалось поговорить.

Сталин сказал ему: «Я не могу помочь тебе, но предлагаю вот что: я отправлю тебя к Орджоникидзе (председатель Высшего совета народного хозяйства, а затем нарком тяжелой промышленности. — РБК). Ты будешь помогать ему в организации колхоза на Кавказе. Он поможет тебе во всем остальном». Через некоторое время дядя забрал нас. Все наладилось, мама снова вышла замуж.

В 1941 году я была в восьмом классе и услышала по радио о начале войны. В школе я увидела объявление о поиске добровольцев. Я сдала экзамены и уехала на Северо-Кавказский фронт. Целыми днями я рыла траншеи, а вечером ходила на курсы для медсестер. Вскоре я стала медсестрой, помогая солдатам перед их отправкой в госпитали. Я служила, пока в ноябре 1943 года Сталин не приказал всем учащимся вернуться в школы.

Когда я вернулась, нас вместе с семьей эвакуировали в Казахстан. Там я где только не работала, но ко мне плохо относились, потому что я кореянка. Один парень в колхозе обозвал меня вруньей, так как, по его мнению, корейцев не брали на фронт. Я так разозлилась, что бросила в него бутылку с чернилами. Меня чуть не выгнали из комсомола, но вскоре после этого случая моя семья снова переехала. Нас позвали работать в колхоз на Дальнем Востоке, но я работала медсестрой. Тогда началась эпидемия тифа, нужны были врачи и медсестры. Я работала в госпитале днем и в комсомольской организации вечером — там я отвечала за агитацию.

Я всегда была предана партии и верна идеалам комсомола, несмотря на то что моя семья и другие корейцы были просто брошены Сталиным и Коммунистической партией и постоянно перемещались по всему Советскому Союзу. Я думаю, что моя молодость и молодость других корейцев была испорчена из-за этого. Тем не менее лояльность власти была важной вещью.

В 1948 году я приехала в Алма-Ату. У меня ничего не было, кроме комсомольского билета. Сначала я никак не могла найти работу, но в конце концов мне удалось получить документы и устроиться кассиром. Многое после этого произошло. Я училась и работала. И я всегда верила, что моя работа приносит пользу обществу.

В 1949 году я вышла замуж. Но моего мужа убили. Оба моих сына тоже умерли — первый от болезни, а второй трагически погиб. Он служил в милиции и однажды спасал девушку из пожара. Ее спас, а сам спастись не смог. Я прожила сложную жизнь. Но о многом я вспоминаю с радостью».

«Я родился 10 июня 1929 года в префектуре Ибараки в семье фермеров. В целом уровень жизни в Японии был низким. Другим, должно быть, было очень трудно. Но у меня никогда не было проблем с пропитанием. Когда мы были маленькие, мы занимались хозяйством, в то время как мальчики постарше уходили на фронт.

Когда мне было 12 лет, я прошел тренинг в городе Касима. Я был молод и хотел помочь Японии. Я совсем не боялся смерти. Нас учили, что умереть за страну — это честь. Каждому промывали мозги. Мы все думали, что умереть за Японию — это благородно. Поэтому, когда мне исполнилось 14 лет, я добровольно пошел в авиационное училище.

Американские самолеты бомбили наши базы. Японская авиация пыталась как-то противостоять, но они просто сбивали наши самолеты. Помню, я был очень напуган. Один раз налетело так много «летающих крепостей», что я не видел облаков.

Но даже тогда император Хирохито имел бесконечную власть над всеми японцами. Когда я узнал, что Япония капитулировала, я думал, что всему конец. Я даже не думал, что будет дальше. Нам всегда говорили, что мы победим. Нам внушали, что наш император — бог. После того как мы услышали его признание в том, что он не бог, мы потеряли способность сражаться. На войне так много людей погибли ни за что... Мы были сбиты с толку.

Американцы пришли и развернули базы на территории наших учебных центров и военных объектов. Они были настороже, опасаясь нападений местного населения. Но я никогда не думал нападать. Мой отец был моряком, много странствовал по свету и немного говорил по-английски. Некоторые американцы приходили к нам, чтобы сходить с ним на охоту. Он считал их очень дружелюбными.

После войны самой большой проблемой была нищета. Даже люди с хорошей работой испытывали трудности. Между бедными и богатыми почти не было различий. Их я увидел только в 1960-х годах, когда начался индустриальный подъем.

После войны мне все еще было сложно. Это было время, когда выжить мог только сильнейший. Я попал под влияние своих знакомых и стал якудзой. Позже я начал работать в политике, в правительстве, и ушел, когда мне исполнилось 50 лет».

«Меня зовут Джек Джерри Даймонд. Конечно, это не мое настоящее имя. Когда я родился меня назвали Уделл Моррис Даймонд. Я родился в Бруклине 23 июня 1925 года.

Отец торговал бензином. Он купил землю у Бруклинского моста и построил заправку. К сожалению, его убил пьяный водитель, когда мне было всего восемь лет. У меня был дядя в Майами, и вскоре он поселил нас в доме его друга.

Вторая мировая война началась, когда я закончил среднюю школу. Мой дядя послал меня поступать в Военную академию Риверсайда. Затем я ушел в армию, попал в 106-ю дивизию, которая дислоцировалась в Кэмп Аттербери, Индиана. Мы оказывали непосредственную поддержку пехоте. Затем нас перевели в Шотландию, потом во Францию, откуда мы отправились в Бельгию, прямо к высадке в Нормандии. Во Франции после этого осталось совсем немного немцев, война перешла на территорию Германии.

Арденнская операция стала нашим первым выходом в бой. Мы находились в небольшом городке под названием Сен-Вит в Бельгии. Нашу дивизию уничтожили немцы, и я стал военнопленным. Я был евреем, и так и сказал им, что я еврей и американец, так что возьмите меня таким, какой я есть. Человек он и есть человек.

Меня взяли в плен. Армия США отправила моим родственникам телеграмму, что я пропал без вести в Германии. Телеграмму получила моя 13-летняя сестра. Она не хотела расстраивать мою маму и ничего не сказала ей. Но из армии отправили еще одну телеграмму, когда узнали, что я стал военнопленным. Но теперь-то мама хоть знала, что я жив.

К тому времени меня перевели в лагерь в Восточной Германии, и там я оставался, пока не пришли русские в мае 1945 года. Из немецкой тюрьмы я переехал в первоклассный отель в Париже. Только еда была не очень. Мы помогали русским, пока за нами не приехали американцы и не отвезли домой. Из Парижа нас привезли — угадайте куда? — прямиком в Майами!

После приезда нас осматривали врачи. Надо сказать, что мы были не в лучшей форме. Я был в армии, пока мы не сбросили бомбу на Хиросиму и война закончилась. Тогда я уволился из армии, получил степень в университете в Майами, стал думать, что делать дальше.

Мне очень понравился океан. В Майами был клуб Riviera Cabana, у меня был торговый киоск там. Так я попал в пляжный бизнес. Потом я открыл еще один киоск в отеле в Майами-Бич. У моего дяди был винный магазин. Я управлял магазином, много интересовался, как можно заработать на серфинге. Начал сдавать в аренду доски для серфинга и начал выпускать сводки о погоде для серферов — ведь в городе может быть солнечно и облачно на пляже. Я делал лучшие прогнозы для серферов!

В 1978 году я женился на Джули. Она любовь всей моей жизни, хотя и не первая. У меня есть двое детей от первого брака, как и у Джули. В 62 года я стал помогать ветеранам и инвалидам получать компенсацию за то, что они были военнопленными и получили ранения во время войны. В 2014 году я наработал 24 тыс. часов в качестве волонтера в госпитале ветеранов».

«Мое детство пришлось на окончание Первой мировой войны и было тяжелым. Но в конце концов моя семья смогла купить землю, и к 1939-му все наладилось. Я помню эти славные времена. В 1938 году мы даже смогли купить велосипед.

Мы не думали идти на войну, хотя в школе нас учили, что Германия — наш самый большой враг. Но в 1940 году, когда Красная армия оккупировала Латвию, все резко изменилось.

Когда Германия напала на СССР, мы думали, что немцы будут нашими освободителями. 1 мая 1943 года я попытался пойти добровольцем в армию. Мне было 16, так что меня не взяли и отправили обратно в Бауску. Я нашел работу в полицейском участке. Латвия тогда находилась под управлением Германии.

В 1944 году Красная армия приближалась к Бауске. Я вступил в отряд самообороны. Мне было 18, но были и те, кому было и 15, и 80, и все хотели сражаться с русскими. Никто не хотел еще одной советской оккупации. Мы партизанили несколько недель. Война кончилась для меня в бою, где участвовали 28 советских Т-34 против 200 латвийских призывников. Мы пытались переправиться через реку, но русские были повсюду. По нам били самолеты, танки, артиллерия — это был ад. Многие погибли, пытаясь переплыть реку. У нас было шесть минометов, но все, кто знал, как с ними управляться, были убиты.

Меня привезли в немецкую больницу. Правая рука болталась на куске кожи, поэтому ее отрезали. Левая тоже была раздроблена. 1 февраля 1945 года американцы вторглись в Германию. Немцы сказали, что все, кто может двигаться, должны покинуть больницу. Все бывшие там латыши собрались вместе и плакали. Не потому, что нам было жалко ее покидать, а потому, что мы знали: советская оккупация возвращается. Я знал латышку, которая вышла замуж за немца. Я пошел к ним, и они дали мне комнату, но им не хватало еды. Я оставался, пока американцы не передали эту территорию русским. В конце концов меня арестовали за участие в антисоветском подполье.

Я побывал в разных концлагерях в Германии, Польше и России. Но я не сделал ничего плохого.

После освобождения я вернулся домой, моя мама сначала приняла меня за бродягу, прежде чем поняла, кто я такой. Когда я попытался получить документы, меня снова арестовали. Две недели я провел в тюрьме. У меня просили список имен всех людей, с которыми я работал во время войны. Я назвал им кого-то и был освобожден. У меня все еще не было никаких документов, поэтому я не мог найти работу.

Я уехал и женился в Риге. Нашел там работу охранником магазина. Когда мой начальник узнал, что я не служил в Красной армии, он уволил меня. Другую работу я так и не нашел, поэтому начал свое дело, и именно так я зарабатывал деньги, чтобы растить своих детей».

«Я родился в Финляндии после Гражданской войны в период больших лишений, 8 декабря 1918 года, недалеко от Хельсинки. Мой отец был управляющим в магазине. Двум моим сестрам было поручено воспитывать меня.

В 1939 году, когда Германия напала на Польшу, я хотел вступить в армию, но мне сказали, что я слишком тощий и слишком маленький. Но когда началась война с Россией, всех моих друзей призвали. Я чувствовал необходимость присоединиться.

Я до сих пор помню патриотическое чувство, когда вы должны защищать свою страну. Я чувствовал, что должен что-то сделать. Я не мог оставаться в тылу. Я считаю, что Германия была достаточно сильна, чтобы победить Советский Союз.

Меня отправили в небольшой городок, где был тренировочный лагерь. Я прошел подготовку, но у нас не было настоящего оружия. Это была очень плохая подготовка для фронта.

Но на Южном фронте было в основном спокойно, хотя советские самолеты часто пролетали над нами и преследовали нас. Однажды мы решили подняться на дюну, чтобы сбить самолет. Когда он приблизился, мы прицелились. Но и он открыл по нам огонь. Мы зарылись в песок, пытаясь спрятаться. Бомба упала в нескольких метрах от того места, где мы были, и нас засыпало. Мы были все в песке, и было очень жарко от взрыва.

В 1942 году пятеро или шестеро из нас отправились прогуляться. Что-то взорвалось рядом с нами. Какая-то бесшумная бомба. Я чувствовал какие-то небольшие укусы в спине. Как будто дети стреляли в меня пульками. Травма не угрожала жизни, остался шрам — как татуировка в память о войне.

К концу января 1943 года я попал в новую бригаду и поездом проехал с ней 700 км по российской территории. Было минус 20, минус 30 градусов мороза. После трех дней боев мы потеряли 700 человек. Спустя месяц на нас напали ночью. Была полная луна, и мы лежали на земле под вражеским огнем. Я смотрел на луну и просил о помощи. Но луна была не на нашей стороне.

Было много проблем с жильем. Вши, крысы. Но когда наступило лето, мы наслаждались теплыми и солнечными днями. Мы слушали военное радио, и иногда там ставили песни по нашим просьбам.

Утром 16 января 1943 года я ехал тренироваться в базовый лагерь. Это было после сильного снегопада. Тогда меня ранили. Я думал, меня подстрелили сзади. Я упал, уверенный, что мне прострелили легкое. Но оказалось, что попали в шею. Еще одна пуля прошла мимо позвоночника и сломала несколько ребер, от которых и остались раны на спине. Меня лечили полгода, затем признали годным к службе и отправили обратно в Финляндию, где я пережил советскую бомбардировку Хельсинки в феврале 1944 года. Но мне неудобно говорить об этом.

Я был рад отказаться от своей формы и вернуться к гражданской жизни. Передо мной еще была вся жизнь. Но после окончания войны я чувствовал себя пустым. Поскольку я вскоре сосредоточился на учебе, думать о глобальных проблемах времени не было. Я не был доволен поражением, но и не был расстроен. Хотя еды было мало, я был рад быть живым, здоровым и выжившим. Финляндия не была захвачена. И все было в общем-то в порядке, учитывая, какой у нас был враг.

Я начал изучать сельское хозяйство. В 1948 году я закончил учиться и начал работать на молочной ферме, на мельнице, где делали корма для животных. В 1956 году я устроился на работу в крупную компанию. Там я стал начальником отдела по переработке кормов и навоза. Я разработал добавки для повышения качества кормов.

Я счастлив. Семья всегда на первом месте. Мои дети и внуки часто звонят, чтобы узнать, как я. Я смотрю, как они растут. Мир, который я нашел, очень важен. Я не одинок».

«Я родился 9 июля 1931 года. Мой отец строил мельницы. Он собирался эмигрировать в Канаду, но встретил маму. Она работала секретарем. Я учился в школе в Сен-Савене, когда мне было девять, началась война. Немцы посадили отца в тюрьму, но он сбежал. По пути домой он добрался до приюта на границе Франции и Бельгии, где немцы убили сотни детей. Они убили всех. Тогда он решил, что пойдет в Сопротивление.

Формируя подпольную группу, он обращался только к членам семьи, чтобы избежать недоверия. Моя мама, дяди и тети, бабушка присоединилась. Я был подростком и мог ходить везде, куда взрослые не могли. Наша задача состояла прежде всего в сборе информации, а также в заботе об американских или британских солдатах, прятавшихся от плена. Я передавал сообщения: забирал их из отеля, где они были спрятаны за радиатором, и приносил в дом бабушки. По дороге я прятал их в руль велосипеда. В то время было очень трудно выбраться из Ле-Мана из-за немецкой и французской полиции повсюду. Но я справлялся. Ребенком это было довольно легко.

Одна миссия была связана со снимками аэропорта в Ле-Мане. Там были замечены самолеты неизвестного назначения. Подойти к аэропорту без проблем было невозможно, поэтому я поехал туда со своим воздушным змеем, поиграть. Немецкие солдаты были довольно старыми, я не боялся их. Они даже играли со мной. Я понял, что самолеты сделаны из дерева — просто подделки. Когда я рассказал об этом, британцы сбросили на них деревянные бомбы, как бы в шутку, но и чтобы запугать немцев. Они хотели, чтобы немцы знали, что у них нет полного контроля во Франции, что есть Сопротивление.

В ноябре 1943 года моих родителей арестовали. Один из наших соседей перехватил меня в конце улицы и сказал не ходить домой. По его словам, там меня ждали, так как думали, что ребенка легче заставить проговориться. Мы знали, что что-то подобное может произойти, поэтому у нас был план на этот случай. Я должен был поехать в Париж, где кто-то из Сопротивления встретит меня. Но когда я приехал, оказалось, что этот человек арестован. Я не знал, что делать. Мне повезло, один из служащих вокзала подошел ко мне, увидев, что я один на платформе. Я объяснил ситуацию, и оказалось, что этот человек был из моей деревни. Он заботился обо мне некоторое время.

Через три месяца моих родителей отправили в разные лагеря. У меня было несколько адресов, куда я мог пойти, но я никогда не оставался там долго. Я даже жил у проституток на Монмартре, они были очень добры ко мне. В конце концов мне удалось вернуться в дом бабушки​. Мы слушали британское радио, и так мы узнали, что высадка союзников в Нормандии состоялась. Появилась надежда, что это конец кошмара и я смогу увидеть своих родителей снова.

Большинство людей не знали, что такое концентрационные лагеря. Мы думали, что они похожи на фабрики, куда людей отправляют работать. Мы даже не могли вообразить себе всего ужаса. Там убили одного моего дядю. Моему отцу и другому дяде удалось вернуться. Пока мама была в лагере, ее отдали в лабораторию для экспериментов. 98% женщин, которые были там, умирали. Но она вернулась, хотя и в плохом состоянии. Врачи сказали, что все будет хорошо, что ей станет лучше, что у нее может быть еще один ребенок. Она умерла через пять месяцев после рождения моей сестры в возрасте 41 года.

Позже я закончил учебу, изучал лесное хозяйство. Я проводил время в лесу с животными, как это делал мой отец. У меня есть медаль, которую мне вручил генерал Эйзенхауэр».

«Я родился 22 октября 1922 года на юго-западе Германии. У меня было спокойное детство. Я жил на ферме.

В 1940 году я закончил школу и пошел добровольцем в армию. Меня послали на обучение в Чехословакию, а потом в Польшу. В 1942 году я служил в России, там я заболел, и меня отправили в Германию, где я учился в школе офицеров в Берлине.

Однажды я получил письмо: «Ты должен стать членом Национал-социалистической немецкой рабочей партии (NSDAP)». Я написал своему брату — офицеру на войне, и он ответил: «Не вступай в партию, никто не знает, как эта война закончится».

В конце 1944 года я приехал в Бельгию для участия в Арденнской операции. 31 декабря я потерял левую руку. В боевые части поступило распоряжение от высшего руководства, может даже от самого Гитлера, согласно которому всем раненым в конечности делали ампутации, так как это позволяло солдатам быстрее вернуться в строй. Меня прооперировали в 1945 году, и я вернулся в Германию.

Люди на фронте не имели ни малейшего понятия о том, что происходит дома. Нам говорили, что мы сражаемся не против Америки или Франции, мы сражаемся за спасение родины. Возможно, многие из нас, имея хорошие намерения, делали плохие вещи.

Я помню, как однажды в канун Рождества в России солдаты под звуки стрельбы обменивались друг с другом подарками, которые они получили из дома. Пакеты были полны конфетами, пирожными и другими приятными мелочами. Возможно, были и сигареты. Символ праздника.

В последний год войны творился настоящий хаос. Я был офицером, возглавлял подразделение и сделал кое-что запретное — распустил его. Я выписал каждому пропуск, позволяющий вернуться домой. Меня могли расстрелять за это, но я это сделал, так как война была закончена и я чувствовал, что солдатам нужно вернуться домой. В итоге все вернули свои пропуска, никто не покинул линию фронта.

До того как началась война, я хотел изучать французский язык. Но спустя годы после войны я начал изучать лесное хозяйство. Сначала мне сказали, что меня не могут взять, потому что у меня нет руки. Но в течение года я работал в лесу, чтобы доказать, что могу, после чего меня приняли на учебу во Фрайбург-им-Брайсгау. Свою карьеру я начал в качестве лесника. Позже стал учителем в местной школе. Я учил лесному хозяйству, охоте, стрельбе и другому.

В 1956 году я женился. У нас трое детей, все мальчики.

Мы общаемся с другими ветеранами войны из других стран. Я дружу с некоторыми из тех, кто был моим врагом на фронте, — людьми, которые сражались и знают, что такое война».

«Я родилась 15 июня 1922 года в Познани. Война началась, когда я училась в четвертом классе. В то время я была частью скаутской организации «Союз польских харцеров». Среди нас были в основном старшеклассники, те, кто уже закончил школу и учился в университете. Одной из нас была Ирена Петри — девушка, которая и создала отряд. Как только началась война, мы решили взять в свою организацию мальчиков. Некоторые привели друзей. Было важно, чтобы мы могли доверять друг другу.

Нас было 30 человек. Мы называли себя «бобрами» и вскоре присоединились к другому отряду. Мы решили назвать себя «бобрами», потому что собирались каждую неделю у реки в маленьком городке недалеко от Познани под названием Любонь. Каждую неделю мы строили небольшой лагерь у реки, и когда мы возвращались, он был разрушен. Мы не могли понять, кто это делает, это было такое пустынное место, но вскоре мы поняли, что это бобры.

Мы старались обеспечить базовое образование для польских детей. Во время оккупации у них не было возможности учиться, поэтому мы ходили по домам и преподавали младшим школьную программу. Мы обучали друг друга географии, истории, письму, литературе. Никто не хотел изучать математику, потому что она никому не нравилась. Мы надеялись, что война скоро закончится и мы сможем продолжить учиться. Мы также изучали иностранные языки, в том числе русский, так как многие из нас понимали, что рано или поздно русские придут. Организовывали небольшие праздники. Например, 3 мая был день нашей Конституции, 11 ноября — независимости Польши, также отмечали некоторые религиозные праздники. Все они были запрещены.

Самое смешное, что наша штаб-квартира находилась через дорогу от Императорского замка в Познани. В нашем здании находился офис познанского гаулейтера (высшая должность регионального уровня в НСДАП, в том числе на оккупированных территориях. — РБК) Артура Карла Грейзера. Его офис был на втором этаже, а мы были на первом. Тогда мы были очень храбрыми.

В 1940 году польское Сопротивление становилось все более организованным. Наша группа начала отчитываться перед Армией Крайовой (вооруженные формирования местного подполья. — РБК), которая в то время была основной силой Сопротивления. Скоро мы начали заниматься саботажем. Мы были молоды и очень безрассудны, и некоторых из нас поймали и убили. Немцы не щадили никого, кого подозревали в участии в Сопротивлении. Некоторым, как и мне, повезло выжить.

В конце войны мы переехали в подвал в одном из районов Познани, который называется Горчин. В то время русские подходили к Польше. Я помню, как они стучали в нашу дверь и очень неловко просили кофе.

В январе 1945 года я вернулась в свой дом. Он был разрушен, не было тепла и воды, но мой отец использовал свои связи, чтобы сделать его пригодным для жизни.

Я начала работать в типографии. Я хотела продолжить образование, но большинство школ было разрушено. Я помню, как мой босс шутил, что, после того как я получу диплом, я буду умнее, чем он, потому что у него не было возможности закончить учебу. Я хотела изучать французскую филологию. Но иногда все не так, как ты планируешь. Уехав с друзьями в отпуск, я познакомилась с профессором. Он убедил меня переключить интерес на академию экономики, в которой преподавал, что я и сделала. В 1948 году я закончила образование и начала преподавать в университете в Познани.

Позже я стала секретарем Всемирной организации ветеранов Армии Крайовой и поддерживала связь со многими людьми, которых знала во время войны. Я видела некоторых из них в свой 90-й день рождения. С некоторыми вы делите что-то настолько ценное, что хотите, чтобы они оставались в вашей жизни навсегда».