Холодная гражданская: как трагедия с Ту-154 помогает раскалывать общество
Массовая гибель людей почти никого не оставляет безучастным. Во время катастроф, стихийных бедствий, террористических актов большинство россиян, как и жители других стран, испытывают горе, сострадание, шок, страх. Меньше эмоций вызывает смерть отдельных известных людей, но и здесь сострадание к чужой утрате всегда преобладает над другими эмоциями. Однако в каждом таком случае без исключения находятся и те, кого чужое горе не трогает, кто готов позлорадствовать.
Социология злорадства
Приведем имеющуюся печальную статистику. В 2001 году по поводу терактов 11 сентября в США «чувство удовлетворения» испытало 5% российского населения. В 2016 году во время терактов в Париже и Брюсселе — 2 и 1% соответственно. Сходным образом по поводу смерти Гайдара и Ельцина удовлетворение испытало по 4%, после убийства Немцова — 1%. Еще 4% выражали свое одобрение действиям «приморских партизан», убивших нескольких сотрудников милиции.
Приведенные примеры настолько разные, что можно не сомневаться: среди нас, к большому сожалению, всегда найдутся те, кого обрадует убийство Бориса Немцова или гибель Елизаветы Глинки. Условные патриоты в этом плане не лучше условных либералов, но и не хуже. Однако те, кто радуется чужому горю, всегда в меньшинстве.
Вот и после трагедии с Ту-154 нашлись те, кто не сыскал в себе силы проявить если не сострадание, то простое чувство такта, не сдержал едких и ехидных комментариев. Было ли в этот раз оскорблений больше, чем обычно? Вряд ли — ведь речь идет прежде всего о записях нескольких известных людей в Facebook. Например, среди моих друзей и знакомых в социальных сетях не было никого, кто бы радовался катастрофе, при том что битвы «либералов» и «патриотов» иногда вспыхивают и среди них (хотя никакой достоверной статистики на этот счет у меня, конечно, нет).
Охранительная истерика
Были все шансы, что отдельные высказывания останутся не замеченными широкой публикой, если бы не охранительная истерика, которая поднялась в ответ. Газеты выходят с заголовками, достойными сталинского времени, законодателей призывают принять новые законы о защите чувств очередной «социальной группы», прокуратуру и суд — жестоко покарать несдержанных на язык, лишить их гражданства, отправить на несколько лет в колонию. Но если бы охранители пеклись о чувствах людей, то наиболее правильной тактикой было бы не раздувать скандал.
Подобные охранительные кампании стоит отделить от спонтанной общественной реакции. Они имеют свою логику: вместо того чтобы искать согласия и примирения, любой мало-мальский конфликт сегодня раздувается до непомерных размеров, чтобы о нем узнали как можно больше людей, чтобы все готовые оскорбиться успели это сделать. На этом делают карьеру те, кто сделал своей работой выискивать спорные вопросы и вытаскивать их из социальных сетей или небольших СМИ на федеральный уровень.
Если бы не повышенное внимание со стороны «патриотических» СМИ и отдельных депутатов, истории, «оскорбляющие чувства россиян» (те же акции Pussy Riot или злополучный вопрос о блокаде Ленинграда, заданный в прямом эфире «Дождя»), никогда бы не стали достоянием широкой общественности и не оскорбили бы чувства людей. Например, в 2010 году суд над кураторами выставки «Осторожно, религия!» так и не попал в федеральные СМИ и о нем узнали лишь несколько процентов россиян.
Публичные охранительные кампании получили распространение как реакция власти на протесты 2011–2012 годов, когда была сделана ставка на мобилизацию консервативно настроенных сторонников власти и дискредитацию наиболее активных ее критиков. Расколотым обществом легче управлять. С тех пор все потенциально конфликтные и болезненные для российского общества темы, такие как споры по поводу советского прошлого, религии, сексуальности, территориальных претензий России к другим странам, регулярно и намеренно становились поводом для громкого публичного скандала, взаимных претензий и оскорблений. И жаркие словесные битвы на фоне человеческой трагедии — прискорбное продолжение этого противостояния.
Потребность в альтернативе
И последнее. В том, что практика таких кампаний началась именно с протестов, есть своя ирония. С самого начала в гражданском протесте 2011–2012 годов чувствовалась усталость от традиционной политической повестки. Апогеем запроса на альтернативную политическую и эстетическую повестку стал уличный лагерь «Оккупай Абай» в центре столицы. Там основные дискуссии велись не по поводу смены режима, но о том, как люди разных политических, идеологических и прочих убеждений могут вместе жить дальше. Можно ли преодолеть существующие разногласия ради общего дела. Через неделю лагерь был разогнан. Вопросы, которые там обсуждались, оказались забыты. Конфликт, противостояние и злоба пришли на смену идеализму и надеждам на перемены. И даже трагедия, унесшая жизни почти сотни человек, не может сегодня примирить стороны холодной гражданской войны.
