Конкурс стратегий: почему либеральная экспертиза оказалась в кризисе
Появление Александра Залдастанова на Гайдаровском форуме произвело фурор в СМИ и соцсетях не только в связи с репутацией байкера и его манерой одеваться, но и в связи с некоторой бесцветностью магистральных дискуссий самого мероприятия. Проблема форума заключалась в том, что значение слова «стратегический», как и значение некоторых других ключевых слов вроде «приоритеты», «будущее», «развитие» и так далее, размылось до полной невнятности. Слово «стратегия» среди «своих» произносят небрежно, скороговоркой, так, будто все должны и сами понимать, что имеется в виду, но на самом деле никто не понимает, кому, зачем, для чего и какая именно нужна стратегия.
Окончательные бумажки
Все началось с закона о стратегическом планировании, который приняли в 2014 году. Он установил, что у России должно быть два стратегических документа: экономическая стратегия и стратегия национальной безопасности. Последнюю быстро утвердили в конце 2015 года, а вот с экономической стратегией все шло туго. Никто не понимал, как ее нужно писать, нужно ли делать все то, что делали в 2011 году, когда писалась «Стратегия-2020», да и интересантов у новой стратегии почти что не было: государство не дало экспертам ни денег, ни авансов. Некоторое оживление случилось прошлым летом: бывший министр финансов Алексей Кудрин возглавил совет Центра стратегических разработок, экспертные институты (Высшая школа экономики и РАНХиГС) начали понемногу выдавать и тратить деньги на исследования и написание черновиков отдельных разделов стратегии. К зиме стало понятно, что все они пишут какие-то разные документы. Сегодня уже кажется, что про ту стратегию, речь о которой идет в законе, все просто решили забыть.
ЦСР Кудрина вполне официально пишет так называемую «Стратегию развития Российской Федерации на 2018–2024 годы», хотя закон требует, чтобы срок действия стратегии совпадал с утвержденным правительством долгосрочным прогнозом, а он принят до 2030 года. Предварительные наработки ЦСР (в распоряжении автора есть презентация ЦСР от 26 декабря) обещают России: а) технологическую революцию, б) административную реформу, в) бюджетный маневр, то есть сокращение расходов расширенного бюджета до 32 или 34% ВВП. В презентации они называются загадочно и немного по-военному — «маневр-32» и «маневр-34».
Вторую команду стратегов собирают в Минэкономразвития под знаменами молодого министра Максима Орешкина. Сроки документа, который пишет эта команда, почти, но не полностью совпадают со сроками документа, который пишет Кудрин. Но называется этот документ по-другому: «Комплексный план действий правительства Российской Федерации, направленных на повышение темпов роста российской экономики, на 2017–2025 годы». Как понятно даже из названий, между «стратегией» и «планом» есть некая конкуренция. Стратегия всеобъемлюща, но не является документом прямого действия. План, хоть и не претендует на статус стратегии, будет являться обязательным для правительства. Орешкин показывал свои наработки премьеру Медведеву после нового года, речь, по рассказам, шла не столько о технологической революции и административной реформе, сколько об ограничениях экономического роста: качестве человеческого капитала, неравенстве и бедности, транзакционных издержках в экономике.
Есть и третья команда, вернее, альянс команд, состоящих из ученых и экспертов ВШЭ и РАНХиГС. Эти эксперты в той или иной степени вовлечены в написание обеих стратегических бумажек, но предпочитают публично от них дистанцироваться. Это самая выигрышная позиция: эксперты замеряют готовность граждан и общества к будущему (что бы это ни значило), пишут доклады о человеческом капитале или, например, инфраструктуре малых городов, но не совершают (в отличие от ситуации со «Стратегией-2020») никаких сверхъестественных усилий. Они просто ждут: кто победит в борьбе за право написать главный стратегический документ, чтобы присоединиться к команде победителя.
Ставки и игроки
Понятно, что вялое обострение интереса к стратегиям и планам связано с избирательной кампанией и выборами президента, которые должны, по идее, пройти в марте 2018 года. Интересы правительства и интересы Алексея Кудрина, как и обычно, не совпадают. Правительство видит свой план в качестве мобилизующего аппарат документа, который не нужно обсуждать с публикой. Основная идея этого плана уже известна: налоговый маневр, то есть повышение налогов на потребление, прежде всего НДС и снижение налогов на труд, то есть страховых взносов.
В Минфине и Минэкономразвития, которые сейчас возглавляют единомышленники, полагают, что граждане адаптировались к кризису, научились не сорить деньгами, так что можно, повысив НДС, частично возложить на них бремя стимулирования экономики, зато ослабить нагрузку на бизнес. Ставится задача лишь ускорения, пусть небольшого, темпов роста: ни о каких масштабных реформах речь в правительстве не ведут. Институциональная неэффективность, по словам чиновника аппарата правительства, попала в список ограничений роста последним пунктом и курсивом в качестве необязательного тезиса.
Кудрин видит свою стратегию как черновик экономической программы четвертого президентского срока Владимира Путина. Или даже чистовик. Несмотря на формальное примирение с Медведевым, которое произошло еще в конце 2015 года, Кудрин, кажется, не оставил премьерских амбиций и по-прежнему считает возможным учить членов правительства, как руководить страной, к их вящему неудовольствию. Ставки Кудрина понятны: пока правительство в закрытом режиме будет писать свой неполитический план для чиновников, он напишет громкую стратегию, вокруг которой смогут собраться решительно все либералы страны, то есть решит ту политическую задачу, которую в 2011 году решали кураторы написания «Стратегии-2020». За понятное вознаграждение — пост премьера.
Борьба между Кудриным и Медведевым не единственное сходство нынешнего сеанса «стратегирования» с сеансом, имевшим место в 2011 году. Другая важная черта, их роднящая, — дефицит так называемых стейкхолдеров или, говоря по-человечески, дефицит поддержки у обеих версий экономической стратегии. За стратегией Кудрина, как и за планом Орешкина — Силуанова — Медведева, не стоят реальные общественные группы, предприниматели, граждане, да кто угодно, которым эти планы были бы нужны. Ни госбанки, ни госкомпании, ни крупный частный бизнес не имеют к написанию этих документов непосредственного отношения, хотя глава РСПП Шохин недавно заявил, что в написании правительственного плана его структура с удовольствием поучаствует. Как обычно и случается с подобными документами, покупатель у них один, и это вовсе не общество или политический класс, а президент, размышляющий о своей предвыборной кампании.
Правда, есть одна группа граждан, искренне заинтересованных в любой стратегии, лишь бы главное место в ней было отведено не реформам, а технологиям, вернее, бюджетному финансированию институтов, занятых их насаждением. Назовем эту группу благозвучным словом «техноложцы». Это не стартаперы, не программисты, не производители софта и не энтузиасты наступления технологической сингулярности, собирающие деньги на Kickstarter. «Техноложцы» — это менеджеры окологосударственных институций, кормящиеся за счет налоговых преференций и небольших бюджетных вливаний. Они пишут апокалиптические тексты, изобилующие не вполне корректно использованными терминами из учебников по организации «кремниевых долин» в странах третьего мира, очаровывают чиновников разговорами о физическом бессмертии и проявляют столько активности, что кажется, будто в России в самом деле появился класс технологических предпринимателей.
Кризис экспертизы
«Усталое правительство и усталые эксперты» не подпись к картине, на которой изображен премьер Медведев, задремавший на встрече с либеральными экономистами, а грустная реальность. Конституционная реформа 2008 года, кроме прочего, добила высших правительственных чиновников и их интеллектуальную обслугу: к концу шестилетнего президентского срока ни у кого не осталось ни сил, ни азарта даже на интриги, не говоря уже о стратегии. Учитывая, что именно эти люди должны курировать написание ключевых документов, вести дискуссию по налоговой реформе и вообще готовить страну к жизни после 2018 года, понятно, почему все это пока выглядит так пресно. К прочим кризисам, не желающим покидать наше Отечество, кажется, добавился и кризис либеральной экспертизы как таковой. Парадокс, но пользы от такого кризиса может выйти больше, чем вреда.
Идея калькулируемости, исчислимости общественного блага, которая преобладала в умах примерно с 2006 года, изживает себя. Ни стратегия Кудрина, ни план Орешкина не имеют к общественному благу никакого отношения. И дефицит свежих идей в этих документах красноречиво об этом свидетельствует. Правильное направление дискуссии о будущем — любом будущем — лежит не в плоскости макроэкономических выкладок или псевдотехнологического шаманства. Стратегия возможна лишь тогда, когда есть согласие относительно того, что такое это общественное благо, как его видят граждане страны. Сам по себе рост экономики или количество банкоматов не делают граждан патриотичными, страну сильной, а правительство эффективным. Без разговора о том, в чем должна заключаться эта сила, кому должна служить эта эффективность и зачем вообще нужен патриотизм, цифры и графики останутся скучным фоном плебисцита в поддержку Владимира Путина. Чем скучнее будет этот фон, тем очевиднее будет нелепость самого этого плебисцита и проблема отсутствия общественного консенсуса относительно того, что вообще такое «Россия» во втором десятилетии XXI века.
