По-соседски: почему финансовый центр нужно создавать в Казахстане

Мечты о финансовых центрах

В эпоху экономической глобализации влияние и мощь западного мира ни в чем не проявляются так отчетливо, как в контроле над финансовыми рынками. Более 80% мировой торговли совершается в долларах или евро, тогда как, например, в юанях номинировано менее 4% сделок. Первые две валюты составляют, соответственно, 63,8 и 20,5% в совокупных резервах центральных банков. В структуре глобального фондового рынка на США и страны ЕС приходится 72% общей капитализации компаний. Не менее впечатляет и распределение международных финансовых центров: по итогам 2014 года (рейтинг GFCI) 47 из 84 находились в Северной Америке или Западной Европе.

Конечно, мы помним, что план превращения Москвы в международный финансовый центр вынашивался еще совсем недавно, когда страна была на подъеме, а цены на нефть, казалось бы, вот-вот достигнут $200/барр. В 2011 году президент Дмитрий Медведев говорил, что «в России должен быть создан центр, где будут представлены все виды финансовых инструментов», заявляя даже, что «создание финансового центра остается безусловным приоритетом в развитии нашего государства». Реализация проекта началась с создания мегарегулятора на базе Банка России, передела подмосковных земель, планов большого строительства и громких обещаний будущих успехов. Сейчас тема практически закрыта: Москва в 2008–2014 годах опустилась в списке крупных финансовых центров на 21-ю позицию (до 78-го места) и уступает сейчас Варшаве (38-е), Праге (63-е) и Будапешту (74-е).

Точки роста

Идея создания международных финансовых центров в развивающихся странах (а Россия как участник БРИКС относится именно к ним) выглядит очень здравой и основатель­ной — особенно в тех из них, что выступают «точками входа» на серьезные рынки. Именно этими факторами, на мой взгляд, объясняется быстрый рост финансовых центров в наиболее политически устойчивых и наименее ортодокса­льных государствах Персидского залива. Объединенные Арабские Эмираты и Катар могут похвастаться 16-м и 22-м местами среди финансовых площадок. Это в значительной мере способствует привлечению в эти страны инвесторов и квалифицированных кадров.

Дубай начиная с середины 1980-х был пионером экономических реформ в заливе, создал финансовый центр в 2004 году, сегодня в нем работают более 2 тыс. международных компаний в области финансов и страхования. В 2005 году была создана полностью частная Международная финансовая биржа Дубая, с 2008 года известная как NASDAQ Dubai (только в прошлом году на ней прошло около 30 новых листингов более чем на $16 млрд).

Можно не ходить так далеко и посмотреть на чехов или поляков. Под разговоры о том, что России нужно ввести полную конвертируемость рубля, чешские коллеги с 2000 года разместили в своих национальных валютах еврооблигации на €19 млрд, в то время как Россия вообще не вышла на международный кредитный рынок с займами в рублях. На Варшавской бирже листингованы 475 компаний с капитализацией на конец 2014 года в €322,5 млрд, причем около 55% из них не польские, а зарубежные (в основном из других стран Центральной Европы); на ММВБ торгуются акции 322 эмитентов с суммарной оценкой около €390 млрд, причем все они российские. Наши компании стремятся на биржи Лондона, Нью-Йор­ка и даже Гонконга. Почему так происходит?

Прежде всего, я думаю, из-за нашего стремления изобрести свои правила, а не поучиться у тех, кто ушел дальше. Для нормального функционирования современного МФЦ нужны организация операций по международному (желательно британскому) праву, минимальное налогообложение, льготный режим пребывания на территории страны работников и инвесторов, независимая судебная инстанция для разрешения споров. Какова вероятность того, что российские власти пойдут на такие шаги, если ничего подобного не было предпринято и в куда более «неконфронтаци­онные» годы? Я бы ее не переоценивал.

Настоящие друзья

Москве можно было бы предложить объединить усилия с партнерами, и прежде всего с участниками Таможенного союза и ЕАЭС. Это может показаться безумной идеей — ни у одной страны в бывшем СССР нет серьезного фондового рынка, а финансовые системы не слишком стабильны.

Однако в последние годы в Казахстане, чьи власти в гораздо большей степени, чем российские, ориентированы на сотрудничество с международными инвесторами и даже на некоторое «ученичество» (в программе правительства многие задачи ставятся в контексте достижения в международных рейтингах той или иной позиции), не замолкают разговоры о создании международного финансового центра. При этом казахские коллеги изначально ориентированы на партнерство с опытными внешними инвесторами — с ранее упоминавшимся финансовым центром Дубая, например. Они готовы сделать финансовый центр, по сути, экс-территориальным и запустить при нем масштабную свободную экономическую зону; предоставить инвесторам и работ­никам зоны безвизовый въезд в страну и освобождение на десять лет от налогов на прибыль и доходы. Декларируют желание создать судебную инстанцию по разрешению споров, которая будет действовать на базе британского права и решения которой будут обязательны в том числе и для Верховного суда страны. Статус создаваемого международного финансового центра, как предполагается, будет закреплен в специальном конституционном законе. Указ о формировании центра был подписан президентом Нурсултаном Назарбаевым 19 мая 2015 года, и, по словам главы Национального банка Казахстана Кайрата Келимбетова, «реализация такого сложного проекта будет непростой задачей и потребует много времени и сил, но повысит привлекательность региона для инвесторов, создаст нишу в финансовом секторе, точку роста новых компетенций внутри страны». По сути, речь идет об интернализации элементов международного финансового права в стране, являющейся частью единого с Россией экономического пространства. Вероятно, финансовый центр разместится на 174 га территории выставки EXPO-2017, приготовления к которой идут сейчас в Астане.

России следовало бы поддержать инициативу казахских коллег, тем более что, если развитие ЕАЭС пойдет запланированным курсом, этот финансовый центр окажется в том числе и российским. Я понимаю стремление наших властей к максимальной централизации всего и вся — собственности, капиталов, полномочий, но убежден, что интеграция не может не предполагать обратного процесса — децентрализации и специализации. И в таком контексте в пользу Казахстана как потенциального финансового центра евразийского масштаба говорит очень многое: и позиционирование его как ведущей страны Центральной Азии, и тесное сотрудничество как с Россией, так и с Китаем, и близость к проектам нового Шелкового пути, и традиционные связи страны с исламским миром, и — в будущем — восприятие исламских финансовых практик, и, на­конец, устойчивые, не омраченные политическим непониманием отношения Астаны с США и ЕС. Пресловутый «поворот» России на Восток, если относиться к нему серьезно, вполне может предполагать рассредоточение финансовой деятельности в России и расширение ее горизонтов.

Сегодня приходится признать, что у России плохо получается встраиваться в глобальные инвестиционные и финансовые связи. Свободные экономические зоны, ставшие мощнейшим движителем экономики от Китая до ОАЭ, от Малайзии до Мексики, у нас практически не прижились. Создать серьезный международный финансовый центр нам пока не удалось и, вероятно, в ближайшие десятилетия не удастся. В таких условиях следовало бы попытаться в максимально возможной мере использовать потенциал, открываемый евразийской интеграцией, — и, быть может, казахская готовность к эксперименту и российский финансовый потенциал могут дать мощный синергетический эффект, о масштабах которого мы сегодня даже и не догадываемся.