Доживем до 2023-го: почему настоящий кризис только начинается

В серии публикаций «Сценарии 2016» лидеры мнений дают прогнозы, что произойдет с Россией в следующем году и далее. Как будут решаться наши главные проблемы, какое развитие получат конфликты и как страна ответит на многочисленные вызовы, которыми был так богат уходящий год.

Экономика волн

Многие российские экономисты в последние годы зачарованы теорией «длинных волн», которая говорит о смене технологических укладов. В то время, когда уже не только на Западе, но и на Востоке предприниматели, собирающие «с рынка» венчурное финансирование, создают одну новую отрасль за другой, российские академики и государственные деятели присуждают друг другу медали Кондратьева и за бюджетный счет учреждают «Сколково» и «Роснано». И, наверное, не стоило бы мешать им делать то, что они умеют, если бы текущие события в экономике не требовали обратить внимание на несколько особую, хотя от того не менее важную для всех нас «длинную волну».

Сегодня Россия переживает второй серьезный экономический кризис за последнее десятилетие. Он заметно отличается от первого. Хотя в 2009 году снижение ВВП составило 7,9% против 3,8–4% в 2015-м, большинство показателей нового кризиса выглядит значительно хуже, чем во время предшествующего. Кроме того, что особенно тревожно, новый кризис не порожден мировым экономическим замедлением. Скорее напротив: он разво­рачивается в условиях, когда глобальная экономика постепенно выходит из периода неустойчивого роста.

Большинство отечественных политиков и экспертов полагает, что в 2016 году экономика продемонстрирует рост или по ме­ньшей мере не продолжит сокращаться. Мин­эко­ном­развития называет базовым сценарием рост в 1%, Владимир Путин в ходе очере­дного сеанса психотерапии со страной рассказал о предполагаемом росте 0,7%, Министерство финан­сов тоже говорит о возобновлении роста «в начале 2016 года». Однако все больше финансо­вых институтов (как российских, так и международных) менее оптимистич­ны: их прогнозы указывают на сокращение экономики от 0,6% (Всемирный банк) и более.

Роста не будет

Как правило, предположения о грядущем росте основаны, на мой взгляд, на двух ошибочных допущениях. С одной стороны, государственные оптимисты недооценивают масштаб влияния снижа­ющихся нефтяных цен на экономику Российской Федерации в нынешних условиях. Если, например, в 2013 году гипотетическое падение цены на $15 за баррель сокращало экспорт на $28,4 млрд, или на 1,3% ВВП (при пересчете с уче­том рыночного курса доллара), то такое же падение (с $53 до $38 за баррель) в конце 2015 года означает непоступление в экономику средств, эквивалентных уже 2,4% ВВП в текущих ценах. Экономика России не адаптировалась к новым ценам вопреки мнению Минфина: они продолжают давить на нее и закла­дывать основания для будущего спада.

С другой стороны, не объясняется, почему кризис и подъем должны следовать друг за другом по правилам обычного цикла: перед падением 2014–2015 годов экономика не находилась на фазе бума; ни о каком перегреве не шло и речи — напротив, проблемы были вызваны откровенно антипредпринимательским курсом властей и массой безответственных внутри- и внешнеполитических шагов, разрушавших порой целые отрасли. Какие из этих факторов спада можно не принимать в расчет в 2016 году и позже, остается для меня загадкой. Скорее наоборот: я вижу, как правительство «входит во вкус», с особым цинизмом уничтожая отечественный бизнес ради обогащения чиновничества.

Иначе говоря, нет причин рассматривать кризис, начавшийся в конце 2014 года, как типичный циклический кризис. На мой взгляд, он обусло­в­лен фундаментальными чертами современной российской системы, ее неспособностью­ учитывать интересы бизнеса и неготовностью реагировать на изменения хозяйственной конъюнктуры. Если же принять такую позицию, вся картина сразу окажется другой.

Не так давно премьер-министр Дмитрий Медведев признал: «Если говорить прямо и откровенно, то, строго говоря, мы не выходили из кризиса 2008 года в полном объеме». Что бы это ни означало, он, на мой взгляд, прав.

Достаточно взглянуть на график роста российского ВВП, чтобы увидеть два четко отличающихся друг от друга пе­риода. Если взять показатель 1999 года (22,5 трлн руб. в ценах 2008 года, по Росстату) за 100%, то к 2007 году ВВП вырос до 174%, увеличиваясь в среднем на 7,2% ежегодно. С 2008 по 2015 год ситуация была совсем иной: в тех же ци­ф­рах он увеличился с 41,3 до 42,1 трлн руб., или на 1,9%, а усред­ненный показатель составил лишь 0,23% в год. Восходящая производная сменилась практически ровной линией (зеленая и синяя линии). Если пред­положить, что в 2016 году ВВП сократится хотя бы на 1,5%, окажется, что рост в эти годы вообще отсутствовал. Более того, если посмотреть на поквартальную динамику ВВП с первого квартала 2012 года, мы увидим нисходящий тренд (красная линия).

Три этапа «путиномики»

Оценивая всю историю «путиномики» с самого ее появления в на­чале 2000-х годов, можно разделить этот этап российской истории на три — что примечательно — практически равных по продолжительности периода. Первый из них, с начала 2000 года по весну 2008-го (около восьми лет), был пе­риодом экономического подъема, обусловленного как минимум тремя обстоятельствами: во-первых, улучшавшейся внешнеэкономической конъюнктурой и поступлением нефтедолларов; во-вторых, ростом доверия инвесторов и притоком иностранных инвестиций и кредитов; в-третьих, повышением доходов населения и стремлением граждан не ограничивать себя в тратах.

Второй период, с середины 2008 года до конца 2015-го (тоже около во­сьми лет), стал периодом хозяйственной стагнации, вызванной одним глав­ным фактором — бездарным бюрократическим управлением экономикой и безответственными политическими играми властей. Показатели 2008 года не были превышены ни за счет масштабной (но не слишком эффективной) ан­тикризисной программы 2008–2009 годов, ни за счет «патриотической» мобилизации 2014–2015 годов. Доверие власти не конвертировалось в экономический рост, так как оно носило чисто популистский характер, в то время как предпринимате­льский климат уверенно разрушался. К концу 2015 года Россия пришла с ими­джем непредсказуемой страны, в которой не защищены никакие права ин­весторов, не действуют нормы международного права и любые экономические интересы легко приносятся в жертву политике.

В этих условиях «длинная волна» начинает свой откат. Если предположить правильность этой схемы, нисходящая фаза может сравняться по продолжительности с фазами подъема и стагнации, то есть составит также около восьми лет — с середины 2015 года до конца 2023-го. Этот период не станет временем национальной катастрофы; экономика России будет медленно умирать (в случае, конечно, если власти не начнут реально большую войну или пред­примут переход к полной автаркии), сокращаясь на 2–3% в год или чуть бо­льше, но не срываясь в «штопор».

Уровень поддержки власти, ощущение уг­роз, исходящих от внешнего мира, масштабы эмиграции вменяемого насе­ления и его замещения иммигрантами из постсоветских стран, а также дру­гие факторы этого же ряда вполне позволяют сохранять политическую ус­тойчивость режима даже при сокращении текущего потребления населе­ния на 40–50%. Власть может повышать градус агрессивной риторики, и нет оснований полагать, что «холодильник» в ближайшие годы одержит верх над «телевизором», тем более что после благополучного прохождения из­бирательного цикла 2016–2018 годов никаких развилок не предвидится как раз до 2024-го, когда «длинная волна» придет к логическому завершению.

«Длинная волна», сначала поднявшая экономику России и сделавшая ее одной из наиболее динамичных в мире, а затем отхлынувшая после того, как власти полностью переориентировались с решения хозяйственных проблем на воссоздание квазиимперской «государственности», — очень интересный для исследователей феномен. Я уверен, что он должен привлечь внимание как специалистов по сравнительному анализу экономических систем, так и тех, кто занимается проблемами институционализма. Вероятно, их анализ позволит найти массу элементов сходства между современной Россией и теми государствами, которые, опираясь на свою богатую ресурсную базу, попытались было пойти по этатистскому пути, абсолютизировали роль государства и в конечном итоге попали в ловушку неразвития, как это случалось в Латинской Америке и Африке в 1960–1980-е годы. Конечно, это вряд ли может быть для нас утешением — скорее наоборот, ведь мы так уверены в своей «самости» и уникальности.

Разумеется, все изложенное выше представляется пока только гипотезой, и наступающий год вполне способен как подтвердить, так и опровергнуть ее. Именно от него зависят, на мой взгляд, перспективы путинской России. Если правительству не удастся (или ему просто будет недосуг) перезапустить хозяйственный рост, нынешний режим подпишет себе приговор, который будет приведен в исполнение пусть и с отсрочкой, но без шанса на апелляцию и пересмотр.