Как дело Савченко изменит судебную практику

Неудобное доказательство

Чем бы ни кончилось дело для самой Надежды Савченко, российская судебная система в качестве побочного эффекта получила от этого процесса крайне приятный для нее и для силовиков и крайне неприятный для общества инструмент. Во время процесса была впервые открыто легализована практика отказа в признании алиби, подтвержденного биллингом — распечаткой от сотового оператора, показывающей перемещения мобильного телефона и звонки.

Другие аспекты этого дела уникальны и на судебную практику вряд ли повлияют, а вот биллинги судьям давно очень мешали удовлетворять сторону обвинения в спорных случаях. Ситуация, когда в суде возникает подтвержденное таким образом алиби, была не то чтобы частой, но вполне штатной. Буквально любой защитник — если, конечно, в деле есть активный защитник, а не приглашенный государством «бесплатный» адвокат, которому платят по факту лишь за присутствие на допросах и в суде, — проверит это в первую очередь. А новое решение для типовой проблемной ситуации в судебной практике ценится дорого и распространяется очень быстро.

До сих пор российские судьи понимали биллинги как чуть ли не единственное нейтральное доказательство, на которое может сослаться защита. Показания свидетелей всегда можно поставить под сомнение, объявив их подкупленными или заинтересованными, справку с работы или еще откуда-то — подделанной (судьи сами заняты бумажной конторской работой и хорошо знают цену бумажке с печатью). Экспертизы делаются за деньги, что также влияет на их предвзятость. А результаты биллинга — это вроде бы объективные данные.

Нельзя сказать, что судьи сразу же оправдывали тех, кто предъявлял распечатки, обеспечивающие алиби, но они ставили судью в сложное положение. Наличие в деле активного защитника означает вероятность обжалования приговора, а готовность вышестоящих судов игнорировать очевидное не безгранична (у них нет необходимости поддерживать отношения с конкретным прокурором, ведущим дело). Судьям приходилось выкручиваться — назначать такие символические наказания, чтобы обвиняемый поленился или не решился обжаловать, или еще что-нибудь придумывать, чтобы не испортить обвинению статистику.

После приговора

Теперь неудобную распечатку не страшно и просто отправить в корзину вместе со всеми другими доказательствами защиты, сочтя «неубедительной». Прецедентного права в России формально нет, но есть «практика», базирующаяся на стремлении большинства судей не выделяться из общей массы, принимать обычные, ничем не привлекающие внимания, не вызывающие вопросов решения «как у всех». Как именно у всех — становится известно из общения и наблюдения за коллегами, из обобщений, которые рассылают вышестоящие суды (но это больше касается итоговых документов, чем хода собственно процесса — ведь именно с документами имеют дело апелляционные инстанции), и из публичных процессов, где каждый шаг освещается прессой. Судьям, как любым профессионалам, некогда сидеть друг у друга в зале суда, но им интересна профессиональная сторона работы, приемы и практики, публичный процесс для действующего судьи — удобное окно в чужую практику.

Когда под софитами коллега, вдохновленный высокой политической значимостью процесса, делает то, что сам ты до сих пор проделывать не решался или делал только в самых крайних случаях, с осторожностью и оглядкой, — не только растет собственная решимость поступать так же, но и отказать в аналогичной любезности прокурору становится сложнее. Все же видели, что так теперь можно.

Не секрет, что в российском процессе дело адвоката — не столько победить обвинение в суде, сколько на ранних стадиях убедить правоохранителей, что дело и начинать не стоит. Аргументу «ребята, мы же биллинги запросим, и судье все станет понятно» обязаны своей свободой гораздо больше людей, чем оправдано судами. Теперь правоохранителям жить станет проще, а опаснее в первую очередь станет более или менее благополучному обывателю, у которого нет надежной силовой или административной «крыши», но на адвоката денег пока хватает.

Карма в действии

Как получается, что при той же численности, растущей бюрократической нагрузке и отсутствии видимого роста преступности активность правоохранительных органов выросла за год почти на 10%? В 2015 году зарегистрировано на 8,6% больше преступлений в целом, притом что насильственная преступность (которую сложно спрятать и практически невозможно сфальсифицировать — поэтому по ней обычно и судят об общей реальной динамике преступности), наоборот, падает: число убийств — на 4,1%, причинение тяжких телесных — на 8,5%.

Дело в том, что работать становится проще: судебная практика меняется, и силовикам все больше сходит с рук в судах, расположенных игнорировать любые аргументы защиты. Если суды перестанут воспринимать биллинги как твердое доказательство, обвинительных приговоров станет еще больше, и как раз за счет тех слоев, которые чувствовали себя раньше более или менее защищенными.

Вообще говоря, есть некоторая справедливость в том, что общество, допускающее агрессивные войны и политические процессы, расплачивается за это собственной безопасностью. Но далеко не всегда карма готова настигнуть так быстро, за один шаг.