Прав ли Греф: три плюса и три минуса единого центра реформ
Прав ли Греф: три плюса и три минуса единого центра реформ
Идея надминистерства, выдвинутая Германом Грефом, звучит заманчиво
Идея надминистерства, выдвинутая Германом Грефом, звучит заманчиво. Но где взять людей для этой структуры? И главное, где взять для них зарплаты?
На недавней встрече с президентом Владимиром Путиным глава Сбербанка Герман Греф предложил создать в правительстве центр управления реформами. Подразумевается, что реформировать будут госуправление, то есть министерства, и реформировать снаружи, то есть фактически без участия этих министерств.
Помощник президента Андрей Белоусов уже заявил, что в отдельном центре нет нужды: достаточно, чтобы Министерство экономического развития взяло на себя эту неблагодарную роль. Однако в идее Германа Грефа есть много рационального.
Почему Минэк уже не центр реформ
В частности, в сравнении с компаниями, нацеленными на прибыль (российскими или нет), эффективность государственных служб не всегда максимальна, а мотивация зачастую не привязана к измеряемым показателям эффективности. В органах власти такие показатели внедряются, но неизвестно, насколько широко они реально распространены; на сайте Минфина последняя доступная информация про КПЭ выглядит устаревшей.
Еще одна причина, по которой Минэкономразвития может не справиться с ролью центра реформ, – это зарплаты. В 2014 году средняя месячная компенсация в министерстве составляла 72 тыс. руб. Это приличные даже по меркам Москвы деньги, но достаточно высококвалифицированных работников из бизнеса привлечь на такую зарплату не очень просто даже при условии, что зарплаты будут расти (а сейчас на это надеяться трудно).
Кроме того, центру реформ будут нужны новые люди: без них не будет новых идей. И наконец, дело может быть не столько в том, что у Минэкономразвития нет идей, а в том, что предложения министерства далеко не всегда принимаются теми, чью работу предлагается реформировать. Именно ввиду слишком большой «завязанности» министерств между собой идея выделенного министерства (или надминистерства) звучит заманчиво. Но и здесь есть моменты, которые могут усложнить дело.
Молчуны за 72 тыс. рублей
Во-первых, опять встает вопрос взаимодействия с реформируемыми. Даже если новый орган будет отвечать только перед председателем правительства, что помешает затягивать согласования до бесконечности? В качестве исторического анекдота: в 2010 году в США был принят закон Додда – Франка о дополнительном регулировании финансовых компаний. Небольшая часть этого акта – так называемое правило Волкера, которое регулирует участие банков в торгах финансовыми инструментами, – в итоге вступила в силу только в 2014 году, а не в 2012‑м, как планировалось, из‑за противодействия как банковского сектора, так и части политиков. Может случиться, что экономика России выйдет из кризиса быстрее, чем пройдет время, необходимое для реализации всех реформ.
Во-вторых, кто будет работать в «надминистерстве»? Вероятно, это должны быть в том числе и новые люди, ведь нет смысла лишать другие министерства значительного числа эффективных работников. Но откуда взять хорошо разбирающихся в управлении министерствами людей? Мне кажется, что во время кризиса можно подумать о массовом привлечении людей из‑за пределов госсектора (прежде всего из бизнеса). Пусть у них нет опыта работы на госслужбе, более опытные коллеги помогут; а новый взгляд и практика эффективного корпоративного управления могут быть кстати. И тут появляется сложность с компенсацией: сейчас Минфин планирует снизить расходы бюджета на 10% и более, но где же тогда взять деньги на новых сотрудников?
Наконец, насколько возможной окажется публичная критика действующих порядков? Замминистра экономического развития Сергей Беляков был уволен за то, что попросил в Facebook прощения за решение об изъятии пенсионных накоплений. Из закона следует, что никакая критика уже принятых решений госслужащими невозможна. То есть для участия в реформе работы правительства придется полностью сдерживать себя даже в частных высказываниях (какими могут считаться записи в личных аккаунтах в социальных сетях) – что дополнительно ограничит контингент людей, которых удастся привлечь к работе.
Проблема эта серьезнее, чем может показаться. В госсекторе, как и везде, есть «внутренняя политика», которая может сильно не совпадать с тем, что принято, например, в бизнесе. Эта высокая степень ограничений будет отсекать привыкших к менее зажатой среде людей. А может так оказаться, что именно такие люди и нужны сейчас для реформы.
Китайский опыт
Несмотря на эти вопросы, идею Грефа не стоит считать невозможной. Когда в Китае конца 1970‑х начинались реформы, они натолкнулись на гораздо более жесткие и устоявшиеся институты. Однако у Дэна Сяопина и его сторонников, да и в стране в целом, было понимание, что Китаю необходим экономический рост. Постепенная либерализация экономики, улучшение госуправления, борьба с коррупцией и децентрализация экономических полномочий позволили Китаю стать крупнейшей экономикой мира (по паритету покупательной способности; оценка МВФ).
Россия, конечно, не Китай: наш ВВП на душу населения значительно выше ($24 тыс. против $12 тыс. по паритету покупательной способности), нашей экономике труднее расти, в том числе из‑за эффекта более высокой базы. Но в то же время в рейтинге Doing Business Россия находится выше, чем Китай (62‑е место против 90‑го). Так что все‑таки у нашего госуправления есть шансы стать лучше, чем в Китае, – не без помощи бизнеса и, возможно, академического сообщества.
Даже если новый орган будет отвечать только перед председателем правительства, что помешает затягивать согласования до бесконечности?
