«Кто-то радовался, кто-то рыдал». Каким был тот самый День Победы

Не было семьи, которой бы не коснулась Великая Отечественная война — память о ней до сих пор глубоко отзывается в сердцах людей. Все четыре долгих года страна жила надеждой и ждала того самого дня, когда враг будет разбит. И такой день наступил и был увековечен в памяти поколений.

В этот праздник на главной площади страны проходит парад: маршируют войска, проезжает военная техника, волонтеры дарят ветеранам красные гвоздики… Но это сейчас. А каким был тот самый День Победы? РБК Life поговорил с современниками и изучил дневники того времени.

«Мне было 14 лет. Я помню его [День Победы] хорошо. Я услышал утром, что пальба идет какая-то. Это в Казахстане было, в эвакуации из Ленинграда там был. Вышел — что такое? А там соседский пацан тоже: «Ты что, радио не слушаешь? Победа, победа!» Я забежал, у деда схватил эту самую берданку (однозарядная винтовка. — РБК Life). Бабах! — тоже выстрелил. Ну вот тут уже на улицу [люди] стали выходить. Городишко небольшой, нормальный город. Потом я запомнил, что там кто-то радовался, кто-то рыдал. Те рыдали, там несколько женщин, которые точно знали, что мужья погибли», — рассказал Юрий Петрович РБК Life.

«Это 1945 год, это весна. Я заканчиваю первый класс в этом году. Ясно, что уже какая-то уверенность, особенно у нас, у детей, в том числе концлагерников, была совершенно определенная. Мы, когда были в лагере концентрационном, я в том числе, когда мы были в числе заложников, прикрывали отступающих немцев, конечно, мы все говорили, верили, шептали друг другу, если что-то узнавали, что Победа будет. Потому что если мы видим, как отступают фашисты, как они прикрываются женщинами, детьми, то ясно, что Победа от них уходит. И у нас, конечно, была большая надежда, уверенность: Москва жива, Сталин жив. Кто-то что-то где-то слышал — эта весть сразу передавалась от одного человека к другому. И фактически уже в 1944 году, весной, когда меня освободили в Польше и мы увидели наступающие наши части, конечно, вера внутренняя в Победу уже была. Когда мы встретились с наступающими нашими частями, которые фактически отбили нас у немцев, и солдаты — уже не фашистские, солдаты остервенелые, а наши, плачущие, улыбающиеся — нас обнимали, мы радовались. Уже вот тогда ощущение Победы пришло, уверенность какая-то появилась.

И когда уже мы вернулись в 1944 году к себе в Брянскую область, на родину, дом наш сгорел. Мы вырыли землянку, первую зиму, с 1944 на 1945 год, перезимовали в землянке, пошли в школу, и ясно было, что вести уже приходили хорошие, уже ощущение было, что победа будет скоро.

9 мая, я помню, вдруг раздаются такие голоса: «Победа! Победа! Победа!» Все выскакивают на улицу, кто из домов, кто из землянок. Мы, мальчишки, бегаем, прыгаем, разносим эту весть по соседним домам. Люди обнимаются, целуются. Хотя и ожидаемая Победа, но она настолько была радостная! Плачут. Я помню, конечно, вот этот день достаточно ярко.

Но, с другой стороны, вот мы, мальчишки маленькие, с этой Победой уже у себя выковали мысль, что враг силен, и война еще будет, и надо пытаться быть сильными и к ней готовиться. И даже в эти дни послепобедные мы начинали и продолжали собирать — поскольку это была свободная территория — оружие, прятали его и хотели себя показать уже в будущей войне и тоже стать победителями. Вот какие-то такие вот смешанные чувства, естественно, были.
А, конечно, уже ощущение настоящей Победы стало приходить тогда, когда отцы возвращались с фронта. Вот это, когда отцы возвращаются в военной форме, но без оружия уже — вот это уже было полное ощущение Победы».

«Победу мы ждали. Победа в воздухе витала, и народ, конечно, чувствовал. Я тогда был ребенком, учился в седьмом классе. Нас собрали в Доме пионеров и распределили по улицам пройти и оповещать, что завтра будет важный день нашей жизни. Это было, наверное, где-то 7–8 мая. И торжество, которое было у народа, его можно назвать великим. Таких торжеств не было больше. Праздников много было в жизни. Я пережил много, слава богу, тогда мне было 15 лет, сейчас мне 93 года, и я скажу, что таких праздников, ликований я больше не видел никогда. То ликование было особенным. Никто никого не призывал, все были на улице, все поздравляли друг друга. Радость прямо у каждого была на лице, у каждого в разговоре, в обращениях. Это был великий день. Тяжелой ценой досталась эта Победа, я понимаю. Но вместе с тем во имя тех, кто сложил свои головы в этой войне, я скажу, что, наверное, правильно было ликование народа из-за Победы. Мы, дети, тоже вместе со взрослыми праздновали этот день. Вот, наверное, так.

Самый счастливый момент этого дня был, наверное, когда вся семья собралась дома и я пришел после поздравлений. Полный дом был родных и близких. Особенно чувствовалась вот эта вот радость завершения войны, победоносное завершение войны. Радость того, что мы победили, это особое было ощущение. Оно постоянно висело в воздухе. Радость из-за Победы не прекращалась ни 9-го, ни 10-го числа, она всегда витала в воздухе у нас и в моей семье. Мой отец участвовал в Сталинградской битве. Оттуда его привезли на носилках, и он, конечно, тоже внес соответствующую лепту в дело Победы над фашизмом. И надо отдать должное, и мама тоже, работая учительницей в школе, делала все зависящее от нее для Победы. Народ весь стремился к Победе. А для того чтобы Победы добиться, надо было вложить в нее свои силы, свои средства, свои возможности все. И это, наверное, народ делал с чистой совестью».

«Самое памятное событие за годы Великой Отечественной войны — это ее окончание. Мы как раз с комсомольцами были в лесу, выполняли какое-то задание. Мы и не знали, что закончилась война. Возвращаемся обратно и не понимаем, что происходит: все кричат, ликуют, смеются. Подошли, услышали: кончилась война! Все обнимались, целовались… Боже мой, какая радость была! Вот это самое-самое памятное. День Победы мы встретили в городе Великие Луки. Уже стали восстанавливать разрушенные дома, дороги, чтобы можно было как-то передвигаться», — рассказала Мария Михайловна.

«6 или 7 мая нас вывезли за Берлин и разместили в казармах, где ранее находились немецкие солдаты. Потом нам сообщили, что в ночь с 8 на 9 мая был подписан акт о капитуляции Германии. Победа! И ночью, и утром мы стреляли из всех видов оружия, которое только было. Выдали нам всем по 200 г спирта. После капитуляции немцы стали выходить из подвалов: кто с белым платком, кто с рубашкой, кто с майкой. Их было так много, что мы удивлялись, откуда они взялись в таком количестве».

«8 мая 1945 г. Бунцлау (ныне Болеславец, город на западе Польши. —РБК Life). Все готово к приему раненых. Небывало быстро развернули госпиталь, начальство осталось довольно. И к вечеру стали поступать раненые. Закипела работа. Виделась мельком с Линой. Они тоже развернулись, но раненых у них еще нет.

Вечером я еще раз забежала к ним узнать, как дела. И перед самым моим уходом кто-то сказал, что в ПЭПе (приемном эвакуационном пункте. — РБК Life) все целуются, плачут по случаю окончания войны — просто ошеломляющий слух! Все говорили: «Вы слыхали, вы знаете?» ...Я сразу полетела к себе, но и в нашем госпитале уже все знали об этом слухе. Но никто не верил, слишком уж неожиданно он появился. Обстановка до того была напряжена, что только и разговоров было об окончании войны. Все чего-то ждали. Так прошел день. И наступила ночь...

Среди ночи всех разбудила зенитная стрельба. Зенитки словно плевались снарядами и перебранивались между собой. Вдруг где-то за углом дома началась пистолетная перестрелка. Она сменилась автоматными очередями, и где-то вдруг, просто под самым домом, застрочил пулемет. Небо озарили прожектора, и множество ракет взвилось к нему, трассирующие пули резали его на части. Ухала артиллерия. Вдруг опять загоготали зенитные орудия, потом — перебранка автоматов и пистолетов. Ни голосов, ни гула самолетов не было слышно. Казалось, орудия и оружие стреляли сами, ракеты сами взвивались в небо.

Понять происходящее было трудно. Я не могла уснуть. Девушки проснулись тоже. Было впечатление, что происходят уличные бои... Вполголоса заговорила Шура: «А может, в город ворвались власовцы?» И наступило молчание. Люди стали сбегать по лестницам. Никто ничего не знал. Набросив шинели, мы тоже побежали вниз. В это время и наши стали палить из винтовок и пистолетов. И вдруг среди всего этого шума и гвалта чей-то голос отчетливо прокричал: «Товарищи! Кончилась война!» Трудно описать чувства... Слезы катились из глаз. Все молчали, что-то шептали и обнимались, все почему-то боялись разговорами нарушить громыхающий ночной салют Победы! Да, это была Победа! Как это слово дорого и давно желанно! Победа! Теперь нет войны, теперь мир! Фашизм побежден! Что же теперь в Москве... После нескольких минут оцепенения мы помчались в госпиталь. Там никто не спал. Раненые волновались, курили. По едва освещенным коридорам толпились люди. Весть о мире мгновенно облетела все палаты; все плакали, обнимались».

«Днем и ночью, без сна и отдыха, мы шли с боями к Берлину. Наконец 29 апреля вышли к окраине немецкой столицы. После трех дней ожесточенных боев мы подошли к Бранденбургским воротам. Там мы получили приказ о взятии Рейхстага. К тому времени там уже несколько дней шли бои, в которых погибло очень много народу. Наши ребята лежали буквально штабелями... Танки били по зданию прямой наводкой, и внутри было уже месиво из людей — наших и немцев… В здании Рейхстага против нас держали оборону элитные войска СС и личная жандармерия Гитлера. Они были вооружены до зубов и дрались насмерть. Бой шел за каждый кирпич, люди стреляли, рубились саперными лопатками, душили друг друга голыми руками…

Я с автоматом успел добежать до второго этажа, как вдруг земля подо мною разверзлась, и я полетел вниз. Сколько лежал без сознания, не знаю. Меня вытащил из-под завала какой-то офицер, пытался что-то мне сказать, но я ничего не слышал. Тогда он протер мне лицо мокрой тряпкой, налил водки. Я выпил, уши у меня отложило, и я услышал его слова: «Сынок, война кончилась!» Но идти самостоятельно я не мог, и этот офицер вытащил меня на улицу. А там уже стрельба, но не боевая, а победная. На ступеньках танцевали наши ребята, появились фотокорреспонденты. Весь мой взвод погиб при штурме рейхстага, из-под завалов вытащили лишь троих: меня, радиста Ваню Башмакова и линейного связиста Жору Кузнецова. Вот нас троих из взвода и запечатлели в поверженном Берлине. Это моя единственная фотография с фронта, которую я храню как самую дорогую реликвию. На седьмой колонне от входа я, в числе других, расписался на Рейхстаге. Написал: «Я, Фадеев, дошел до Берлина».

«Незабываемым моментом для нас, бойцов и командиров, был День Победы. Помню, ранним утром, чуть начало светать, часовой просто влетел в наш блиндаж и громко крикнул: «Ребята, война закончилась, Гитлеру капут!» Мы сначала не поверили ему, а потом от радости не знали, что делать. Кто обнимался, а некоторые из винтовок открыли стрельбу вверх, салютуя о Победе».

«Единственное, что согревало и спасало от отчаянья, — это надежда, что война скоро кончится.

О том, что война закончилась, узнали по радио, которое привезли к школе незадолго до этого. На высоком столбе повесили странную тарелку, которая, к неописуемому восторгу и удивлению людей, вдруг заговорила приятным мужским голосом.

Собралось много людей. На школе повесили флаг. Люди плакали, кричали «ура», хлопали в ладоши, целовали друг друга и повторяли только одно слово, словно пробовали его на вкус, его сладость: «Победа! Мы победили!»

«По крайней мере читать книги о нашей стране, начиная хотя бы даже с войны этой. Не вот эти вот смартфоны и всякую ерунду там вычитывать, улыбаться, хохотать и так далее. А именно хорошие, добрые книги, которые воспитывают доброе чувство», — ответил житель блокадного Ленинграда Юрий Петрович Квятковский.

«Я сейчас, уже повзрослев, конечно, увидев, почувствовав, познав, изучив многое, пришел к такому выводу, что люди на Земле — это высшее существо, которое создано и Богом, и природой, и историей всего развития живого во Вселенной, можно сказать. И люди наделены разумом, люди наделены любовью. Также у людей просыпаются и звериные, низменные чувства. Так сказать, божественное и сатанинское — все это живет. Но надо верить в человечность.

И вот основное я хочу сказать следующее: человечность — это высшее достижение всего-всего нашего развития. Это означает, что надо помогать друг другу, надо верить друг в друга, надо считать себя ответственным за будущее Земли, за соседей, за все живое. И если вы этого не делаете, вы совершаете преступление против человечности. А преступления против человечности были осуждены на Нюрнбергском процессе. Вот этот Нюрнбергский процесс, осудивший жесточайшую войну в истории человечества, вынес основной вердикт: самое страшное, что может совершить тот же человек, — это преступление против человечности. Поэтому всем людям, и молодым в том числе, я очень желаю оценить то величайшее благо, которое поступило в наше распоряжение, — быть человечными.

Вот если станем мы человечными, я думаю, многое в мире изменится. Не нужна нам конкуренция, не нужна нам борьба, не нужно нам стремление к чему-то чисто материальному, к животному, а нужно развиваться духовно. А духовное развитие — это и есть высшее проявление человечности. Человек — это всё».