Андрей Воробьев — РБК: «Я не верю, что дойдет до национализации»
«Уйти с рынка просто, вернуться практически невозможно»
— Как военный конфликт на Украине изменил экономику Подмосковья?
— Военные делают свое дело и совершают подвиги на фронте, они герои, а наш фронт — забота о людях и экономика. С первого дня вся команда занималась составлением плана. Нужен был четкий порядок действий, который поймет и поддержит бизнес, даст возможность создавать новые рабочие места, главное — не допустит технологического отрыва по магистральным направлениям развития нашей страны.
Подмосковье — технологичный регион, в авангарде и в военной промышленности, и в ИT, и в фармотрасли. Но сейчас иностранные компании, которые всегда работали очень стабильно, вдруг поменяли планы. Мы собирались с гендиректорами зарубежных компаний. Итог — все хотят работать здесь. Все понимают, что репутация России в деловом мире, культура общения, компетенции — всегда на высоком уровне. Это позволяло инвесторам фиксировать высокую стабильную прибыль в своих подразделениях. Я говорю о Mercedes, McDonald’s, Leroy Merlin, IKEA, Oriflame, Mars, Valio. Российские подразделения в таких холдингах — среди лучших. Но давление политиков, общественности вынуждает их или остановиться, или рассматривать вопрос о продаже активов. Как правило, они продают тем, кто имеет компетенции и точно справится. И предположу — имеют право на обратный опцион, оставляют возможность вернуться.
Мы видим, что происходит в отношениях России и Запада. Наивно было думать, что попытки изолировать нашу страну от мирового рынка на самом мировом рынке никак не скажутся. Сегодня европейские страны соревнуются, кто больше навредит России. Но у нас в Сибири так говорили, кто прячет иголку в стоге сена — тому она и воткнется. Вот, например, Финляндия: сейчас поставок леса из России нет, электричества нет, газа нет, туризма нет, Finnair плохо себя чувствует, потому что летать неудобно, еще и большие вопросы по морскому сообщению. А для нас это были добрые друзья и соседи. Если где-то и соперничали — то в хоккее.
В эти месяцы многие говорили — почему мы не перекроем газ, удобрения. Потому что для нас важна репутация страны, выполнение того, что мы обещали. Я так это понимаю. Есть недружественные страны сегодня, но это не исключает наше право и желание работать с их бизнесом.
— Кто из работающих в регионе иностранных компаний точно решил уходить, а кто остается?
— У нас 186 крупных брендов с выручкой больше 1 млрд руб. в год из 30 стран мира, в них работают около 100 тыс. человек, и они приносят в бюджет 50 млрд руб. налогов. Из них девять иностранных компаний объявили о продаже, четыре уже перешли под российское управление. Это McDonald’s, Valio, Obi и Stora Enso Packaging.
Еще из тех, кто официально объявил о желании передать бизнес, — это Holcim, Huhtamaki (производители одноразовой посуды из Финляндии), Henkel, «Болл Наро-Фоминск» (производители алюминиевых банок) и Reckitt Benckiser — у них завод в Клину, который производит средства бытовой химии.
Кстати, мы получили семь заявок от российских бизнесменов, которые хотят купить иностранный бизнес. Но никто не торопится пока продавать. Уйти с рынка легко, а вернуться почти невозможно.
— Есть ли в регионе предприятия, где будет вводиться внешнее управление?
— Признаюсь, к внешнему управлению я отношусь плохо. Не верю в его эффективность. Тем более российский бизнес готов управлять эффективно в случае продажи. То же с национализацией: для нее нет предпосылок, не верю, что до этого дойдет.
У российских компаний есть репутация. Я сам занимался бизнесом и не помню случая, чтобы кто-то наплевательски относился к нашей культуре предпринимательства. Поэтому с нашим бизнесом все будет хорошо.
— Какие планы у IKEA?
— Я хочу верить, что они примут мудрое решение. Пока продлили выплату зарплаты до сентября. Поставщики — наши компании, в том числе шесть подмосковных. Сейчас большинство уже работает с сетью Hoff. IKEA — стратегический инвестор, мы им ничего плохого не делали, надеюсь, и они нам не собираются.
— Есть ли определенность с работой американских Kimberly-Clark, Mars и европейской Campina?
— Предприятиями Campina в Подмосковье владеет Ehrman. У них два завода — в Ступино и в Раменском — и они работают.
С Kimberly-Clark и Mars мы также постоянно на связи. Планов по уходу с рынка сейчас нет. У Kimberly-Clark были проблемы с поставкой сырья, шариков, суперабсорбента для производства подгузников, но компания преодолевает их, находит возможности и не прекращает производство в России.
Что касается Mars: это еще один из наших крупных инвесторов — около $2,5 млрд инвестиций. Компания семейная, не закрывается, бизнес функционирует. Они временно приостановили инвестиции, маркетинг и проекты расширения. Но текущее производство работает. Сейчас время сильных и стойких, кто сумеет остаться на рынке вопреки давлению, обязательно преуспеет.
— Понятны ли планы новых владельцев активов McDonald’s?
— Компания к середине июня готова будет открыть все свои точки. За время приостановки она проанализировала продукцию отечественных поставщиков. Будут и запах бекона, и булочки с кунжутом. Все сырье и так было отечественным, замену пришлось искать совсем точечно. Все, что нужно, уже нашли.
Название будет другое, но ассортимент сохранится на 95%. Весь персонал остается и выходит на работу: в Подмосковье это 10 тыс. человек и еще 15 тыс. у поставщиков. Все партнеры, в том числе компании из Подмосковья, которые поставляли туда хлеб, мясо, овощи, сохраняют контракты. У нас порядка 140 точек по области: половина всей говядины и свинины там — подмосковные поставщики, одноразовая посуда и упаковка из Ивантеевки, 80% сыра и 100% молочных смесей — из Раменского, 60% салатов и овощей — из «Белой дачи» в Котельниках. И так по большинству направлений — топпинги, сиропы, панировка, сахар — все, если не производится у нас в Подмосковье, то по меньшей мере привозится компаниями, зарегистрированными у нас.
О планах расширения компания будет думать чуть позже. Они были, они есть, это следующий этап.
— Вы не считаете, что ставка на иностранный капитал в регионе изначально была стратегической ошибкой?
— Конечно, нет. Почти все работают. Мы живем в глобальном мире, но это не значит, что мы готовы мириться с дамокловым мечом в виде НАТО. Думаю, что и дальше иностранные компании к нам приедут и будут реализовывать свои планы. Кроме того, страны, которые занимают явно антироссийскую позицию, — их 30, может быть, 40. А в мире почти 200 стран, и есть Китай, сотрудничество с которым становится крепче, Индия, другие партнеры по БРИКС, Ближний Восток, Латинская Америка. Да та же Турция, которая, несмотря на членство в НАТО, сохраняет экономический суверенитет и жестко отстаивает свои интересы. Мы видим желание работать в России, в Подмосковье — и только на прошлой неделе провели переговоры с двумя китайскими инвесторами, крупнейшими производителями строительной техники. Оба заинтересованы в размещении складов, офисов, даже в локализации производства в Подмосковье.
— Что вы чувствуете, когда узнаете об уходе иностранных компаний, на привлечение которых были потрачены годы и много сил?
— Конечно, я переживаю. Например, из-за Mercedes, который мы буквально носили на руках и добились того, что он стал самым успешным предприятием сразу после открытия. Они были на высоте даже во время пандемии, не подвели нас, не подвели своих акционеров. А какие там ребята работают… Мы думали выходить на следующую очередь производства, но обстоятельства помешали.
— Что будет на месте завода Mercedes?
— Пока компания работает, они, наверное, последние, кто закончил у нас в регионе собирать автомобили. На складах сейчас еще стоят около 1400 машин. Что будет дальше — пока неизвестно.
Они вложили большие деньги. Такими средствами просто так никто не раскидывается. Я думаю, они, во-первых, будут искать способы остаться, могут сделать предложение какому-то производству, на чьи автомобили сейчас есть спрос, возможно, как мы уже говорили, с опционом на возвращение.
«Парадокс в том, что безработицы нет»
— Какие из муниципалитетов сильнее всего пострадали?
— У нас есть два хаба: аэропорт Домодедово, в котором не менее 30 тыс. рабочих мест, и Шереметьево, где базируется «Аэрофлот». Интенсивность авиационного сообщения сейчас гораздо меньше, из-за этого сотрудники аэропортов начали бояться сокращения. Мы оказываем максимальную поддержку людям разных специальностей, проводим сессии по поиску работы.
Но в целом мы ожидаем, что экономический спад в Московской области будет менее глубоким, чем в среднем по стране. Исхожу из опыта кризисов прошлых лет, период адаптации и выхода на докризисный темп роста в регионе традиционно длится три года. Но все будет зависеть от того, как быстро перестроится экономика на новые рынки, когда будут решены логистические проблемы.
В консолидированный бюджет области по итогам первых четырех месяцев 2022 года поступило 303,6 млрд руб. налоговых и неналоговых доходов, на 13% выше, чем в прошлом году.
— Недавно в Совете Федерации говорили о провале программы импортозамещения. Она провалилась?
— Нам многое удалось, особенно в части продовольствия, за эти восемь лет. Но точно есть слабые места. Это опять издержки глобального мира. Нас сейчас отключают от экономического сотрудничества в надежде, что у нас все начнет ломаться. Все говорят про технологическую зависимость — чипы, приложения. В этом у нас, безусловно, уязвимость есть, но есть и наши собственные платформы. Почему мы не запустили их раньше, как Китай? Рассчитывали на партнерство с глобальным миром. А сегодня это вызов для наших айтишников.
— Но вопросы по импортозамещению, как оказалось, связаны не только с ИT-системами, но и с консервными банками, картонной упаковкой, наполнителями для подгузников и т.д.
— Наибольшая зависимость от зарубежных поставок — в радиоэлектронном, автомобильном и фармацевтическом секторах промышленности.
Сейчас в работу по импортозамещению включились все отраслевые ведомства и муниципалитеты: это 117 проектов, собранных со всех городских округов. По нашей оценке, это 12 тыс. новых рабочих мест и 80 млрд руб. инвестиций.
Ввели новую меру поддержки: если вы предприятие малого и среднего бизнеса, которое реализует проект в сфере импортозамещения, то Подмосковье вместе с Корпорацией развития МСП поможет субсидировать часть ставки по кредиту в банке. Так что ставка составит 4% для средних предприятий и 5,5% для малых. И еще одна наша мера — это земля в аренду за рубль. Сейчас у нас уже пять инвесторов получили землю, семь договоров заключены. Мы также готовы помогать максимально быстро получать готовые площадки. Так, например, у нас новый формат производственной недвижимости light industrial — приходи — включай станок и вперед. Чтобы бизнес мог запустить производство максимум за шесть месяцев, мы вышли на федеральный уровень с инициативой реализовать программу промышленной ипотеки. В ее рамках готовое помещение или «бокс» в формате «лайт индастриал» можно будет купить под 5% годовых.
— Во сколько вам обходится программа «Новая экономика Подмосковья»? И каких результатов от нее ждете?
— Суть программы — в поддержке предприятий, которые не только сохраняют занятость, но и планируют расширяться. Поддержка будет не только прямая финансовая — хотя это важно, — но и административная. То есть максимальное сопровождение проекта, сокращение процедур и сроков от планирования до запуска предприятия. И конечно, сокращение плановых и внеплановых проверок. Понятно, она стоит денег — но мы рассчитываем на прибыль.
— Какой прогноз по безработице в регионе?
— Парадокс в том, что безработицы почти нет, она составляет 0,42–0,92%. Но главное — не допустить ее в будущем. Число зарегистрированных безработных составляет 21,5 тыс. (меньше, чем в начале года, когда их было 23,1 тыс.). Конечно, это средняя температура по больнице. Потому что IKEA, к примеру, продолжает платить зарплату сотрудникам до сентября, но у людей есть теперь сомнения: покупать ли квартиру в ипотеку, брать ли кредит, планировать ли отпуск. Однако рабочие места сегодня в регионе есть, в том числе и благодаря новым проектам и компаниям. Помимо прочего у нас и мигранты очень востребованы на стройке.
— Нет планов, как у Москвы, отказываться от труда мигрантов?
— Нет, ведь вы понимаете: есть белые каски, есть синие каски (белые каски на стройках носят руководители и прорабы, синие — рабочие. — РБК). Рабочие получают по 60 тыс., 70 тыс., 80 тыс., 100 тыс. руб. — зависит от квалификации. Поэтому нет, на сегодня таких планов нет. В Подмосковье много строек, большой рынок продажи жилья. Сейчас у нас в стройке находится 730 жилых домов, где работают 34 тыс. человек. Мигрантов из них 14 тыс., преимущественно из Средней Азии (12 тыс. человек). Отказаться можно — замещение идет. Но их труд востребован, и они делают это добросовестно, спасибо им.
— Как в регионе обстоят дела с туризмом, стало ли поездок больше, чем в прошлом году?
— Все забронировано везде. Большой запрос на агротуризм, поэтому мы думаем, как усилить это направление и создать больше мест для такого отдыха. Еще у нас не хватает, я считаю, программы поддержки отелей. Раньше много денег утекало, сейчас — общались с коллегами на Госсовете — Калининград, Бурятия, Камчатка, южные регионы и, конечно, Подмосковье — деньги инвесторов пришли в туриндустрию. Турпоток Подмосковья в 2021 году составил 15,3 млн человек, в 2020-м — более 11 млн человек. В этом году за майские праздники Московскую область посетили около 3 млн человек, а летом в Подмосковье прогнозируется 8 млн туристов.
— Инфраструктура выдерживает, не трещит?
— Трещит, когда не развивается. Мы справляемся. Речь не только о туристической инфраструктуре, но и о работе общественного транспорта, порядке во дворах, вывозе мусора. Плюс реализуются новые инфраструктурные проекты, к примеру ЦКАД, кроме того, две мощные концессии — Пироговка, ЮЛА плюс реконструкция трассы «М5 Урал». Активно идут региональные стройки, в том числе в Лобне. Все будет реализовано досрочно. Спасибо президенту — он дал зеленый свет развитию инфраструктуры.
— Все эти проекты уже реализуются без участия иностранных компаний?
— Еще раз скажу: мы ценим иностранцев, дорожим сотрудничеством. Но все, что касается инфраструктуры, — это российские технологии.
— Почему возникла проблема с государственно-частным восстановлением усадеб на территории Подмосковья?
— Результаты есть, хотя и не такие масштабные, как хотелось. Всего в Подмосковье больше 320 объектов культурного наследия, 30% — в неудовлетворительном состоянии. В аренду инвесторам передали 16 областных и 17 муниципальных объектов культурного наследия для реставрации. Но, к сожалению, восстановление — дело длительное и дорогое. Помимо денег нужны компетенции, каждый кирпич должен соответствовать эпохе, все работы ведутся под надзором. Не каждому это удается. Но мы продолжаем, в июне пройдут торги в отношении усадьбы Ляхово, в июле планируется выставить на торги в аренду три объекта усадьбы Никольское-Обольяниново, в конце года пройдут конкурсы по продаже четырех объектов. Еще мы предлагаем разрешить арендаторам, выполнившим в надлежащий срок работы, покупать эти объекты в собственность за 1 руб.
«К русским отношение было на Украине, мягко говоря, очень сложное»
— Вы говорили, что Подмосковье будет помогать двум районам Донбасса — Новоазовскому и Тельмановскому. Как именно вы будете это делать?
— Наши специалисты уже ездили туда. Эти районы прилегают к Мариуполю, и наша задача была оценить вместе с главами этих территорий, какая помощь им нужна. Она нужна с дорогами и мостами, это же сельские территории. Второе — это школы, детские сады. И третье — это ИЖС [индивидуальное жилищное строительство]. У нас есть ресурсы для этой помощи.
Осуществлять это мы будем с федеральным центром, у нас большие совместные инфраструктурные программы. Но первую помощь районам ДНР мы в состоянии оказать сами.
— Там все уничтожено?
— Нет. Но разрушения есть. И в этой зоне восемь лет просто конь не валялся, так что помощь нужна.
— А как обстоит ситуация с беженцами, с какими проблемами вы столкнулись?
— Сейчас у нас 30 тыс. беженцев, 1,2 тыс. живет в ПВР [пункт временного размещения], остальные — у родственников, у друзей.
Мы открыли для них консультационный центр в Одинцово, чтобы максимально удобно и быстро всем сделать документы. Без документов ты бесправный, ты не можешь ни работать, ни прогнозировать свое будущее. Там серьезная загруженность, но сутками в очередях стоять не приходится.
Что касается поступающих в вузы, то их меньше 100. С ними есть проблемы, потому что, например, в Рубежном запрещали изучать русский язык, и как им тут сдавать экзамены? Но, конечно, помогаем, люди в стрессе долго находились. И все они, не сговариваясь, рассказывают, что к русскоязычным отношение было на Украине, мягко говоря, очень сложное. Часто неуважительное — но это было навязано националистами. Например, продавщицу в парфюмерном магазине его владелец обязал говорить на украинском и делать замечания тем, кто не хочет говорить на нем. Печально, все это делало из русскоговорящих людей второй сорт.
— Усилен ли сейчас в регионе контроль за безопасностью? Введены ли дополнительные меры?
— Очевидно, нужно быть начеку. И силовики работают. Все стараются быть более бдительными сейчас. Курск и Белгород не так далеко от нас.
— Из-за притока беженцев в Подмосковье не возникают проблемы с очередями в детсадах, школах?
— Возникали и до притока. Потому что мы растем. Количество школьников — плюс 40 тыс. каждый год, дошколят — плюс 20 тыс. Поэтому мы закладываем постоянно новые школы, новые детские сады. Это особенно актуально для территорий, которые прилегают к Москве, — Красногорск, Балашиха, Мытищи, Одинцово, там есть усиленная программа по строительству социальных объектов.
Если шесть лет назад у нас было 48 тыс. многодетных семей, то сейчас их 99 тыс. — в два раза больше. Это, безусловно, накладывает на власть дополнительную нагрузку по социальной инфраструктуре. Мы видим этот запрос.
— Что происходит с детскими домами в Подмосковье? В социальных сетях активно обсуждается, что они не исчезли, их просто переименовали и объединили с социальными центрами.
— Есть стереотип, что в России всегда были, есть и будут детские дома. Мы решили убрать эту проблему, в итоге победили ее, а стереотип остался. Детских домов у нас нет. Раньше их было 44, сейчас не осталось ни одного. Но появляются ли каждый год новые сироты? Да, ежегодно выявляются порядка 1,6 тыс. детей. Здесь эффективно работает система устройства детей в приемные семьи, под опеку и усыновление. Порядка 90% устраиваются сразу. Если не удалось найти семью быстро, то дети временно находятся в семейном центре, максимально три месяца.
Что касается подготовки приемных родителей, то мы открыли школы для них и помогаем детям найти любящих родителей. Каждая приемная семья за ребенка получает 600 тыс. руб. в год. И ребенок живет не в семейном центре, а в семье!
«Дети спрашивали: почему так происходит?»
— Что изменилось в вашей работе с 24 февраля?
— Обращение президента мы смотрели всей семьей. Даже маленькие дети отказались идти спать. Мы тогда легли спать в час ночи или даже позже. У меня дети разных возрастов, мы с ними обсуждали. Они задавали вопросы. А я отвечал.
— О чем спрашивали?
— Дети спрашивали: почему так происходит? Об истории. Мы смотрели разные фильмы, в том числе и про [Степана] Бандеру, про Киевскую Русь. Про Великую Отечественную войну. Обсуждали, чтобы в семье было понимание этого тяжелого, но крайне важного решения.
— А работа в администрации в этот день была парализована?
— Ни в коем случае. Все, как и прежде, работало. Когда ты занимаешь высокий пост, есть ответственность, ты должен не допустить тревоги у жителей. У нас была задача донести нашу логику и объяснить наши действия. Нам задавали вопросы, в основном молодежь в школах и институтах. И наши родители, и педагоги объясняли, что такое НАТО, говорили про попытки Запада ослабить Россию. Для меня это очевидные вещи, но для детей — не всегда.
— Недавно лидер партии «Справедливая Россия — За правду» Сергей Миронов предложил отменить прямые выборы губернаторов. Вы как к этому относитесь?
— Мне выборы нравятся — муниципальные, региональные, прямые. Я считаю, что выборы, особенно на больших территориях — это важный элемент легитимности. Это позволяет тебе управлять с особым чувством ответственности, как мне кажется.
— Вы делали по региону замеры, как жители относятся к военной операции?
— Поддержка очевидно высокая. Могу сказать и по своему общению со школьниками, и со студентами, с людьми старшего возраста — большинство понимает и поддерживает.
— Как вы считаете, имеют ли госслужащие право негативно относиться к спецоперации? Или госсектор должен быть, на ваш взгляд, в этом вопросе монолитным?
— Всегда есть разные мнения, и это нормально. Другое дело, что нужно терпеливо объяснять тем, кто так думает, какие цели мы преследуем в ходе военной операции, быть готовыми к дискуссии. Но если человек не разделяет нашу идеологию, в нашей команде он лишний, так бывает. Мы исповедуем принцип демократуры: можно спорить и не соглашаться на этапе обсуждения, но, если решение принято, его нужно последовательно исполнять. А эффективно исполнять что-то, когда тебя коробит изнутри, не выйдет — с таким далеко не уедешь. Поэтому такому человеку лучше заняться другим делом.
— Как вы относитесь к поляризации мнений в обществе?
— Должно быть взаимопонимание. Проблемы возникают только по двум причинам: из-за отсутствия общения и из-за неправильно выстроенного общения. Нужно разговаривать — и не будет поляризации.
— А если поляризация вызвана убеждениями, несогласием с решением о проведении военной операции?
— Поймите, это же твоя Родина, это святое. Ты можешь быть с чем-то не согласен, ты можешь ругать власть на чем свет стоит, но когда ты начинаешь намеренно клеветать и вредить — это предательство. А предателей не любят нигде — это факт. В том числе и по ту сторону.
— Если человек уехал, заявив, что против военной операции, — это вы считаете предательством?
— Я думаю, предательство — это не временный отъезд за границу. Это может быть из-за эмоций или страха. Предательство — это поступки, выступления, которые сознательно направлены на дискредитацию нашей страны и наших граждан. Я считаю так.
Как новое поколение недропользователей меняет золотодобычу: кейс «Золото Дельмачик»
Отдохнуть и полечиться. Какие туристические проекты запускались
в 2023 году в России
