Гендиректор КЭС Холдинга — РБК: «Отсутствие денег в России нас беспокоит»

Генеральный директор «КЭС Холдинга» Борис Вайнзихер (Фото: Олег Яковлев / РБК)

​«Ни один из наших крупных потребителей не умер»

— Снижение потребления электроэнергии, как правило, сопровождает любой кризис в экономике. Заметили ли спад потребления среди промышленников?

— Мы ждали, что электропотребление будет быстрыми темпами снижаться, но, к счастью, в стране в целом оно не падает — находится примерно на одном уровне, плюс-минус погодные условия. В целом по стране оптовый рынок сохранился на отметке прошлого года. По некоторым нашим потребителям тепла есть падение объемов, но оно не катастрофическое. Это в том числе нефтехимия и газоперерабатывающая отрасль. Думаю, это пока не тенденция, все может восстановиться летом или в третьем квартале.

В этот год зима была теплая, есть снижение отпуска тепла в целом по компании. Само собой какие-то отдельные предприятия снизили потребление.

— Вы за такими компаниями смотрите?

— Конечно. У нас не так много больших промышленных потребителей тепла. Мы считаем их ключевыми клиентами, переживаем, чтобы они план выполняли, потому что их план — это наш план. К счастью, ни один из наших крупных потребителей не умер, а отклонение потребления не катастрофическое.

— Скидок не просят?

— Мы работаем в рублях, а просить скидки в рублях сейчас ни у кого язык не поворачивается. Мы же не говорим: «Давайте зафиксируем в долларах». У предприятий, которые получают валютную выручку, цена на нашу услугу упала на 30–40% вслед за рублем. Поэтому просить чего-то еще — перебор.

«В ЖКХ считается, что риски можно куда-то сдвинуть»

— А население как платит?

— Население платит неплохо. Но все равно у нас средний процент собираемости именно по группе «население» в районе 95% по теплу, не выше. Какая разница, как проходит КОМ [конкурентный отбор мощности], как будут посчитаны тарифы на тепло, если платят 95%. 5% потерь при регулируемой деятельности — безумие. А по факту это далеко не самый плохой вариант. Если говорить о платежной дисциплине, то никого нельзя сравнивать с промышленностью, у них долг по теплу вообще ноль.

— А то отключат?

— Конечно.

— В Госдуме сейчас лежит законопроект Минстроя по усилению ответственности потребителей и их платежной дисциплины. Он решает проблему? Насколько изменит положение дел в отрасли?

— Для сферы коммунальных услуг главное — это платежная дисциплина. Когда мы покупаем в магазине вино, кефир, яйца, то понимаем, что в цену заложена какая-то стоимость боя. Ее переложить не на кого. А в ЖКХ считается, что риски можно куда-то сдвинуть. Вся отрасль берет кредиты и сдвигает проблему все дальше и дальше. Когда-то она приобретет лавинообразный характер. Мы поддерживаем законопроект Минстроя и Минэнерго, но его одного будет мало.

— А чего не хватает?

— Там оговариваются совсем простые вещи: увеличивается штраф за неоплату, но, если ты не планируешь платить вообще, какая тебе разница? Есть две самых тяжелых категории неплательщиков: перепродавцы и управляющие компании (УК) и ТСЖ. Ни те ни другие не обладают чем-то существенным, что можно потерять, и вдобавок не могут быть отключены по закону. Для них часто дешевле объявить себя банкротом, чем хоть что-то заплатить. Закон Минстроя и Минэнерго эту проблему не решает никак. Тем не менее решается она просто: владельцем ресурса не должен быть никто, кроме компании, которая его производит, и она должна иметь возможность напрямую его продавать. УК и ТСЖ должны быть в этих отношениях только как агент конечных покупателей.

— То есть выставлением счетов заниматься?

— Не только. Представлять интересы собственников перед ресурсоснабжающей организацией. То есть управляющая компания может заявлять претензии по качеству, но не должна иметь права на деньги клиентов. У нас есть УК и ТСЖ, которые хорошо платят. Но должна быть возможность выбить недобросовестных посредников из этих отношений, а сейчас, наоборот, мы обязаны с ними работать.

— А какая платежная дисциплина по ТСЖ?

— Если по группе «население» 95%, то по УК и ТСЖ в среднем еще на 10% ниже. Суммарно по всем — гигантский объем неплатежей.

— Уголовное преследование?

— Не спасает. Разумеется, использовать этот инструмент нужно, и мы это делаем. С января по май мы подали в полицию 118 заявлений на руководителей УК, а за последние полтора года в отношении должников нашей компании вынесено 19 обвинительных приговоров. Например, на днях суд приговорил к реальным срокам двух руководителей УК из Пермского края, которые присвоили почти 50 млн руб. Но это кажется, никого не пугает. Даже уголовное преследование конкретных руководителей управляющих компаний часто никак не меняет ситуацию. Например, в 2014 году к трем годам лишения свободы за мошенничество в размере почти 11 млн руб. приговорили учредителя и директора екатеринбургской управляющей компании ООО «Жилищный сервис» Елену Казанко. Но жилищный фонд этой УК просто перешел к ООО «УК «Жилищный сервис». В 2015 году эта компания благополучно прошла процедуру лицензирования. С вариациями этой нехитрой, но очень действенной схемы мы сталкиваемся постоянно.

— Но разве история с хищениями в «Энергостриме» не навела порядок на рынке?

— Она навела порядок лишь в одном — ввели институт финансовых гарантий на оптовом рынке. И хорошо — теперь невозможно набрать столько долгов, но это единственное, что случилось.

— Так где в конечном счете эти убытки сосредотачиваются? А то сбыты жалуются, что они вынуждены собирать деньги, всегда платить рынку, а потребители им не платят, сети говорят — «у нас тариф маленький, мы на себя аккумулируем убытки», а генераторы считают, что все убытки на них, они — поставщики и последние получатели денег в этой цепочке».

— Убытки и неплатежи — все-таки разные вещи. Но вообще сказать, что кто-то на нашем рынке не подвержен проблемам неплатежей и живет беззаботно, нельзя. Например, у сбытовых компаний главная проблема в том, что существует разрыв между датой, когда тебе заплатили, и датой, когда ты должен заплатить. Поэтому они вынуждены активно кредитоваться, и чем хуже им платят, тем больше нужно кредитов, соответственно, больше потерь. Мы ждали довольно существенного ухудшения собираемости, но в реальности падение составило 1–2%. Но с другой стороны, 1–2% при невысоком уровне рентабельности в среднем по отрасли — это гигантская величина.

— А как вы считали? Что могло сыграть в сторону снижения собираемости?

— Предполагали, что денег не будет совсем, потребители не смогут кредитоваться и перестанут нам платить. Мы это видели в начале 1990-х.

— А что с сетями?

— У них своя проблема: падает передача по сетям, потому что потребители либо уходят, либо строят свои источники. У сетевых компаний все время снижается полезный отпуск, существуют известные ограничения на рост тарифов, плюс сети стоят последними в цепочке платежей. Поэтому им тоже очень тяжело. Рынок живет в очень жестких условиях, когда цена не растет, причем не первый год.

«Мы никогда не ходили за деньгами на Запад»

— А как банки себя повели по отношению к вам? Пересматривались ли ставки?

— Мы считали, что будет катастрофа, но сумели справиться. По операционным кредитам, которые мы брали заново, получили проценты, адекватные текущей ключевой ставке. Она снизилась, банки тоже немного снизили процент, примерно пропорционально. По инвестиционным кредитам не было проблем, удалось сохранить первоначальные условия. Но на пике кризиса был момент, когда банки ни о каком новом кредитовании не говорили. Да и сейчас охотнее всего говорят, скорее, про рефинансирование.

— А то обстоятельство, что рынок внешних заимствований для российских эмитентов не очень пока открыт, вас как-то печалит?

— Занимать на внешних рынках мы никогда не стремились — работаем в рублях. Нас, скорее, волнует, что у банков мало ликвидности, потому что они не могут кредитоваться за рубежом. Мы никогда не ходили за деньгами на Запад, но отсутствие денег в России нас беспокоит.

– Импортозамещением занимаетесь?

— Для нас стало очень дорогим техническое обслуживание газовых турбин, они же все импортные. Мы пытаемся снизить валютную часть этих контрактов, но все равно она высока. Зато основное оборудование для строящихся станций нам удалось купить еще до кризиса, так что ничего нового в ближайшие пару лет за валюту приобретать не собираемся.

«Этот год по инвестициям не менее напряженный, чем прошлый»

— Основные затраты на инвестпрограмму уже позади? Много еще предстоит построить?

— У нас этот год по инвестициям не менее напряженный, чем прошлый. Остались две самые дорогие стройки — ТЭЦ Академическая в Екатеринбурге, которую строим с нуля, и Нижнетуринская ГРЭС — самая большая наша стройка по мощности — 460 мВт. Нижнетуринская ГРЭС будет полностью закончена в этом году. По Академической ТЭЦ основные работы завершатся в этом году, а запустим ее в начале 2016 года, но в любом случае большую часть инвестиций по обоим объектам мы осуществляем именно сейчас.

— Но вы успели закупить оборудование?

— Да, валютных рисков у нас нет, мы все успели закупить еще при старых курсах валют.

— А по Новоберезниковской ТЭЦ вы договорились о передаче ДПМ в Татарстан?

— Считаем, что договорились.

— Как вы считаете, остались ли сейчас иностранные инвесторы, которые хотят вкладываться в российскую энергетику?

— Есть очень активная финская компания Fortum, которая вкладывает много сил в свои российские активы и хочет расширения бизнеса. Они совершенно спокойно могли бы заниматься всем теплоснабжением в городах присутствия, а не только генерацией. Для рынка был бы отличный пример.

— А это вообще интересно генераторам тепла?

— Конечно.

— Почему? Вы не доверяете посредникам?

— Дело не в этом. Просто тепло — один из немногих товаров, который имеет обратную связь с потребителем. Теплоноситель возвращается от потребителя назад на станцию, и чем холоднее становится вода в обратной магистрали, тем выше эффективность цикла. А это значит, что вам приходится следить за тем, как потребитель использует ваш ресурс. Из этого следует, что вся тепловая цепочка — и генерация, и сети — должна быть в одних руках, только так можно получить настоящую оптимизацию. Мы стремимся к этому везде и всюду, осталось не так много мест, где мы не управляем всей последовательностью.

— А вам местные администрации не сопротивляются?

— Где-то все получается сравнительно просто, а где-то нет. Мы договариваемся, к тому же речь идет не только о муниципалитетах, есть и частные компании. Это наша стратегическая цель — управлять всей цепочкой теплоснабжения от генерации до потребителя.

— А деньги там где теряются?

— Одна из самых плохих из возможных проблем — наличие перепродавца, который может просто взять и не заплатить, а отключить его нельзя, потому что через него ты продаешь тепло на весь город. У нас такая ситуация сохраняется буквально в двух или в трех регионах. Есть даже случай, когда перепродавец долгое время платил исправно, но в какой-то момент внезапно перестал и накопил огромную задолженность за полгода. Мы, конечно, сходили во все суды, но когда исполнительный лист оказался на руках, возник вопрос — а что с перепродавца можно взять? Оказалось — ничего. Поэтому наличие такого посредника — фундаментальный риск. Особенно если перепродавец — арендатор или МУП, который ничем не отвечает за свои действия.

— Это самая распространенная проблема?

— Да, довольно распространенная. Вторая часть истории — потери в сетях в случае, когда транспортная компания не имеет к нам отношения. Стопроцентного учета тепла в России нигде нет, и такие потери, как правило, ложатся на владельца ресурса, то есть на нас. Доказать, что в этом виновата транспортная компания, практически невозможно. Что это значит для генератора? Это значит, что ты просто выбросил деньги на воздух. Они ушли в трубу, их даже не украли. Поэтому еще раз повторю, критически важно владеть всей цепочкой производства тепловой энергии. В этом случае вы сможете сконцентрировать инвестиции на тепловых сетях и убрать там потери. А если тебе удалось добиться правильной работы сетей, то все положительные эффекты ты получишь на рынке электроэнергии. Ведь чем больше тепла отпустишь, тем ниже будет себестоимость производства и, следовательно, выше прибыль.

— Чем тогда интересен Fortum, раз рынок все итак понимает?

— Дело в опыте. Финны уже много лет абсолютные лидеры в области централизованного теплоснабжения. У них это нерегулируемый вид деятельности, конкурентный и высокодоходный. Если российский Fortum смог бы перенести финский рекордно низкий уровень тепловых потерь в свои города присутствия, то, например, в Челябинске c теплом стало бы, как в Хельсинки.

Фото: Олег Яковлев / РБК

«Заранее оценить расходы не удалось»

— Как сказывается на рынке перекос между атомной, тепловой и гидрогенерацией?

– Диспаритет цен на новую атомную, гидро- и тепловую генерацию действительно очень серьезный. Все капитальные затраты тепловиков были заранее оговорены: оплачивается модельный CAPEX. Это было известно еще в 2009–2010 годах, когда стройки по ДПМ только начинались. В случае атомной и гидрогенерации заранее оценить расходы не удалось. Теперь, когда эти объекты построили, выяснилось, что они обошлись гораздо дороже и платить за них надо гораздо больше. Стоимость кВтч на новой ТЭЦ, построенной по ДПМ, составляет чуть больше 2 руб., на атомном блоке — почти 2,5 руб. 1 мВт новой мощности в блоке ПГУ стоит максимум 600 тыс. руб. в месяц, а у атомщиков больше 2,5 млн руб. Хотя на рынке электроэнергии мы получаем одинаковую цену. Этот разрыв не покрывается даже тем, что мы платим за газ, а у них топливные издержки сильно меньше.

— В Минэнерго знают о проблеме?

— Конечно, знают. У сложившейся ситуации было несколько объективных предпосылок. Одна из основных — предположение, что газ сильно подорожает, тогда атомная энергия обходилась бы значительно дешевле. Но скачка цены не произошло.

— А сейчас что-то предлагается? На уровне Минэнерго?

— Я не слышал. Это дело тех, кто управляет атомной отраслью и электроэнергетикой в целом.

— Но вы же участник рынка, если будут меняться правила игры, вас должны как-то известить.

— Правила рынка для всех одинаковые. Другой разговор, что доходность ДПМ была оговорена заранее, а у атомщиков и гидроэнергетиков доходность проектов устанавливалась на том уровне, который они смогли обосновать. Уверен, что у них есть вполне нормальное объяснение этим цифрам: деньги потрачены на безопасность, надежность, долговечность, потому что атомные блоки сейчас строят на 50 лет и больше. Но рынку, увы, от этого лучше не становится.

«В энергетике акции фундаментально недооценены»

— Согласны с тем, что сейчас выгодно вкладываться в акции энергокомпаний?

— Да, потому что они сейчас практически ничего не стоят.

— А будут ли стоить?

— Конечно. В моем понимании эта ситуация — качели, невозможно удерживать такую цену долго. В энергетике акции фундаментально недооценены, потому что мы очень сильно зарегулированы. Все понимают, что какие усилия бы ты не сделал, у тебя стоит крышка сверху, и то, что ты можешь сэкономить, это максимум, на что могут рассчитывать акционеры.

— Совет директоров Волжской ТГК рекомендовал не платить дивиденды по итогам 2014 года. А когда в перспективе могут начаться выплаты?

— Я очень бы хотел быть руководителем компании, которая платит дивиденды, но Волжская ТГК сейчас имеет такой уровень долга, который не позволяет этого делать. Не в ближайшие два года.

«Подрядный рынок живет тогда, когда есть заказы»

— У вас суд с Е4 почти на 700 млн руб. Какие шансы эти деньги получить?

— Мы понимаем, что мы не одни в этой очереди.

— То есть вы просто фиксируете обязательства?

— Мы обязаны это сделать.

— А другие инженерные подрядчики ваши как работают? Нет ли у них проблем?

— Понятно, что подрядный рынок живет тогда, когда есть заказы. А сейчас кто и что собирается строить? Когда был массовый период строительства ДПМ у инженерных компаний, была ясная перспектива. А сейчас у нас, например, осталось лишь два недостроенных проекта. Подрядчики по ним хорошо работают, мы очень рассчитываем, что все достроят в срок. Но что их ждет дальше, я не знаю, потому что у нас для них новых проектов пока нет, больших по крайней мере.

«Мы должны сокращать издержки очень высоким темпом»

— Вы что-то будете менять в стратегии своей компании, учитывая экономическую ситуацию и состояние рынка?

— В нашей стратегии, пожалуй, просто смещается фокус. И он должен быть прежде всего на внутреннюю эффективность.

— И как вы будете ее мерить?

— У нас простое мерило — EBITDA. Если она не растет, значит плохо работали. А учитывая, что рынок падает, мы должны сокращать издержки очень высоким темпом.

— И сколько вы можете так работать над издержками?

— Сколько угодно. Нет предела совершенству.

— У вас всегда есть выход — менять модель рынка.

— Это само собой, мы активно поддерживаем изменение модели рынка по теплу. Модель рынка электроэнергии достаточно модифицировать под существующие условия. Например, нынешняя модель КОМ была сделана для ситуации с недостатком мощности, а в условиях переизбытка она не работает.

— Можно давить на смежные рынки. У нас до сих пор нормально не решен вопрос с независимыми поставщиками газа по стране.

— Да, для потребителя, конечно, хорошо, когда на рынке много конкурирующих между собой поставщиков топлива. Но вряд ли энергокомпании на этом сильно выиграют. Если мы снизим цену газа, то​ какое-то время будем в плюсе — пока не пересчитают тариф. Это как раз типичный случай с регулированием: можно расслабиться, потому что, как бы ты ни снизил цену газа, через какое-то время все это просто вырежут. По нынешней модели это справедливо. Регулирование по методу «затраты плюс» — это самое печальное, что есть в отрасли, потому что эта практика вынуждает не экономить, а думать, как обосновать больше затрат.

— Вы уже почувствовали какой-то эффект от консолидации?

— Сильно прибавилось работы в конце прошлого года и в начале этого. Необходимо было подготовить не только первую консолидированную отчетность объединенной компании, но и всех компаний в контуре консолидации, а также завершить все корпоративные процедуры. Первый заметный экономический эффект уже есть — наши облигации включили в ломбардный список банка России. Это сигнал о том, что в нашу надежность верят.

— Вы сбытовую компанию пере​именовали в «ЭнергосбыТ Плюс». Будете продолжать ребрендинг?

— Да, этот вопрос вынесен на ближайшее собрание акционеров. Надеюсь, что скоро поменяем название. Наш новый бренд — «Т Плюс».