Вагит Алекперов – РБК: «Не надо делить нас на белых и красных»

Президент и совладелец ОАО «ЛУКОЙЛ» (Фото: Getty Images)

«Сегодня мы все пересматриваем инвестиционные программы»

– Цена на нефть стала непредсказуемо низкой. Вы раньше говорили, что она от бога и предсказать ее невозможно. Но самый негативный сценарий в бюджете ЛУКОЙЛа предполагал цену $60 за баррель. Сейчас нефть торгуется ниже $50. Какие изменения для вас это влечет? Заморозку проектов, сокращение дивидендов?  

– Конечно, предсказать такую низкую цену, я думаю, никто не мог. Потому что она рукотворна, это не столько рынок ее подвинул. К такому резкому снижению подтолкнула последняя сессия ОПЕК (прошла в ноябре 2014 года), на которой картель никак не среагировал на тренд на снижение цены. Плюс к этому ОПЕК отказалась от внеочередной сессии в феврале и все-таки решила планово провести ее в июне, повлияли и заявления ряда руководителей нефтяной отрасли стран ОПЕК о возможности снижения цены до $20 при сохранении нынешнего производства [нефти]. Все это были так называемые понижающие сигналы. Мы все-таки считаем, что февраль-март – это то время, которое определит тенденции в нефтяной промышленности. Потому что, конечно, при такой цене, как сегодня, очень многие проекты под угрозой, особенно в глубоководье, где требуется применение нетрадиционных технологий для добычи углеводородов.

Сегодня мы все пересматриваем инвестиционные программы, в частности, наша компания снизила инвестиции по этому году на $1,5 млрд. В основном это, конечно, проекты, напрямую не влияющие на объем производства. Это проекты в downstream и midstream. Мы не собираемся сокращать работников, но мы не будем принимать людей на работу, несмотря на то что вводим около $5 млрд основных фондов в 2015 году. Мы приняли решение – наши руководители сейчас над этим работают, – что за счет той численности, которая у нас есть, мы перекроем  новые объекты, особенно в нефтепереработке. Это поднимет производительность труда и даст возможность компании сохранить тот бюджет, который мы сформировали. Но среднюю цену в бюджете $60–65 за баррель мы не снизили. Мы считаем, что среднегодовая цена будет такой.

– Ваша компания попала в список экспортеров, которые еще должны помочь государству своими аккуратными действиями, в смысле продажи валютной выручки. Насколько комфортно для вас проходит эта координация с правительством? Каковы объемы этих операций? И насколько эта мера оправданна?

– Мы всегда продавали свою валютную выручку на российском рынке, у нас на счетах всегда были минимальные остатки – это около $15–20 млн из месяца в месяц. Наша ежемесячная продажа – порядка $2 млрд, этот  уровень сохраняется и сегодня, он таким был и два месяца назад. Поэтому на нас никак не повлиял так называемый посыл государства не столько продавать валютную выручку, сколько продавать ее регулярно. Почему такой посыл? Потому что бывают скачки. Мы накапливали валютную выручку, чтобы рассчитаться по нашим валютным обязательствам. Потом мы впадали в крайность и накапливали рубли, чтобы рассчитаться в конце квартала  по налогам. Чтобы не было этих качелей, государство попросило нас стабильно продавать валютную выручку и участвовать в приобретении рублей для налоговых платежей, что мы сегодня и делаем.

– Как вы считаете, как все эти тренды повлияют на уровень добычи в России? Очевидно, что будут замораживаться какие-то проекты.

– На позавчерашней сессии [в Давосе] [вице-премьер] Аркадий Дворкович озвучил цифру, что в ближайший среднесрочный период при такой цене наша страна может потерять до 50 млн т нефти. [Совладелец и вице-президент ЛУКОЙЛа] Леонид Федун напечатал статью, в которой говорилось, что если цена до $50 за баррель сохранится, на глобальном рынке будет потеряно около 6 млн барр. суточной добычи нефти, из них где-то 1 млн барр., то есть примерно 35 млн т в год, потеряет Российская Федерация. Я думаю, что в 2015 году будет стабилизация добычи, потом начнется снижение.

Почему снижение? Это не столько влияние даже санкций и финансового рынка, сколько структура запасов. К сожалению, мы не подготовили новую [нефтяную] провинцию, которая каждые 20 лет должна готовиться для компенсации естественного падения нефти на старых месторождениях. Мы надеялись, что этой провинцией будет Арктика, но, к сожалению, Арктика не состоялась. Мы все-таки рассчитывали, что Восточная Сибирь будет той провинцией, которая сможет покрыть [падение добычи], но, к сожалению, структура ее запасов не может компенсировать естественное падение Западной Сибири и наших традиционных регионов.

Поэтому тенденция пока что будет на плавное, а не на катастрофическое снижение. Я считаю, что нам сегодня надо еще раз все это переосмыслить и изменить законы так, чтобы обеспечить доступ всех российских нефтяных компаний к тем ресурсам, которые могут стать копилкой, которая компенсирует [падение добычи]. Это и Арктики касается – нужно скорректировать закон от 2008 года и упростить доступ туда частных компаний, особенно к геологоразведочной работе.

– Вы сейчас о том, чтобы наделить частные компании статусом национальных и разрешить таким компаниям работать на шельфе?

– Да, я в очередной раз поднимаю этот вопрос. И самое главное – упростить систему получения лицензий. Сейчас ситуация выглядит так: инвестор ведет геологоразведку, открывает месторождение и вынужден возвращать его государству. Кто из инвесторов будет так рисковать? Никто. Поэтому сегодня должны быть стимулы для тех, кто инвестирует в геологоразведку, чтобы они получали право на разработку этих месторождений. Чтобы доступ был одинаковый и для всех – государственных и негосударственных компаний. Мы все российские компании, и не надо делить на белых и красных в очередной раз. Это даст возможность привлечь средства на геологоразведку и стабилизировать добычу на том приемлемом уровне, который для государства и для нас будет комфортным.

«Высокая цена может покрыть все. Но при низкой цене нужны мы»

– В российской нефтянке налицо тренд на огосударствление. Ваш партнер Леонид Федун как-то говорил, что низкая цена на нефть – это защита от поглощения. Но все-таки были какие-то предложения к вам?

– Нет, по ЛУКОЙЛу не было предложений. Ни со стороны коммерческих структур, ни со стороны правительственных. ЛУКОЙЛ – листинговая компания, которая котируется на всех биржах – и на Лондонской, и на Московской, и на Нью-Йоркской в ADR. Мы думаем в будущем о Гонконгской бирже, выходе на азиатские рынки. Я всегда говорил: при высокой цене [на нефть] возрастает так называемый национальный (националистический) протекционизм стран, которые обладают ресурсами. Они считают, что сами все могут сделать, им никто не нужен – их государственные компании справятся с этой задачей. Конечно, высокая цена может покрыть все. Но при низкой цене нужны мы. Это крупные вертикально интегрированные компании, которые имеют три уникальные составляющие: возможность сконцентрировать финансовый потенциал в нужной точке, кадровый потенциал, который умеет исполнять функции оператора, и собственные технологии и разработки и для проектирования, и для полноты извлечения нефти из пласта.

Поэтому я думаю, что уже в ближайшее время для нас будет открыт рынок многих стран, которые ограничивали привлечение инвестиций в лице вертикально интегрированных компаний.

– Тем не менее сейчас хорошее время покупать акции ЛУКОЙЛа на рынке. Вы постоянно декларировали, что вы покупали акции компании. Сейчас менеджмент консолидировал контроль?

– Да.

– У вас 50% плюс одна акция?

– Менеджмент компании сегодня обладает возможностью контролировать акции ЛУКОЙЛа.

– А что происходит внутри менеджмента? Была нашумевшая статья…

– Она прозвучала так, что Федун продает свои акции на рынке. Я сделал заявление, что, если когда-нибудь Федун примет решение продавать, он первым делом предложит мне их купить, и я их куплю. Меня спросили, есть ли документ, который обязывает это сделать, я сказал: «Нет». Более 20 лет нашей совместной работы позволяют мне сделать такое заявление с полной убежденностью, что так оно и произойдет.

– Но пока это не обсуждается?

– Нет. Ни Федун, ни я, никто.

– Вы планируете в перспективе передать свой пакет в благотворительный фонд для наследников?

– Это не благотворительный, а инвестиционный фонд, где совет директоров будет контролировать определенный период времени этот пакет акций. Это так называемая система наследования, система защиты моих наследников, в том числе от неправомерных действий. Я уже подписал все документы. Если, не дай бог, со мной что-то произойдет, этот механизм тут же вступает в действие.

– Но пока они не переданы?

– Нет. Уже создан фонд, создан совет директоров, который... Но я надеюсь, что я еще проживу энное количество времени (улыбается). Это защита моих наследников в том числе от неправедных действий и защита компании от недружественного поглощения.

– Как вы думаете, какова вероятность, что цены дальше пойдут вниз и у вас возникнут проблемы из-за заимствований и маржин-коллов?

– Маржин-колла у нас не будет, у нас нет залога акций. В этом году мы должны погасить $1,8 млрд наших исторических заимствований. На следующий год эта сумма равна $500 млн. Поэтому мы сформировали в бюджете [на 2015 год], что мы погашаем $1,8 млрд даже при цене $40 [за баррель].

В чем преимущество таких крупных вертикально интегрированных компаний? Они могут сконцентрировать средства или за счет снижения инвестиций, или за счет привлечения денег на рынке. Я уверен, что мы это сделаем.

«Для нас не закрыты рынки, но облигации мы не смогли разместить»

– Но внешние рынки для вас закрыты?

– Я бы не сказал, что они закрыты. Мы работаем с банками, мы ведем подготовку по проектному финансированию наших проектов, в том числе в Шах-Денизе. Мы сегодня ведем переговоры с ЕБРР и уже имеем подтверждение, что это финансирование будет обеспечено. Мы ведем переговоры с азиатскими странами по финансированию наших узбекских проектов. Для нас не закрыты рынки, но облигации мы не смогли разместить. Нам посоветовали чуть-чуть отложить это. Мы тоже считаем: пусть стабилизируется [кредитный] рейтинг страны, чьей частью мы являемся. Мы не хотим брать дорогие деньги. Мы все-таки считаем, что те рейтинги, которые сегодня присвоены компании, они политические и не отражают экономическое состояние нашей компании.

– А инвесторы и банки воспринимают ЛУКОЙЛ больше как международную компанию? Или доля российского риска все равно очень велика?

– Конечно, мы российская компания, штаб-квартира и основные активы находятся в России. Они нас воспринимают как российскую компанию, которая активно ведет международную деятельность. Но наши акции сегодня все-таки демонстрируют хорошую стабильность. Все-таки инвесторы верят нам, и в последние дни это демонстрирует резкий рост наших акций. Я уверен, что они ценят ту работу, которую мы делаем, и ту ответственность, с которой мы подходим к выплате дивидендов и выполнению своих обязательств. Ни разу за всю историю компании не было такого года, чтобы она не платила дивиденды, и ни разу не нарушала своих обязательств по возврату заемных средств.

– Как раз про дивиденды хочется спросить. В этом году инвесторам стоит ожидать снижения дивидендов?

– Мы надеемся, что сможем выплатить дивиденды в 2015 году на уровне 2014 года.

– А когда совет директоров?

– Совет директоров по этому вопросу в апреле, до собрания акционеров.

– ЛУКОЙЛ исторически много работал с Америкой – у вас и заправки в США, и американский партнер был (ConocoPhilips).  Как у вас складываются взаимоотношения с американскими контрагентами? Вы почувствовали охлаждение?

– Все-таки наша отрасль как клуб. Как вы знаете, недавно мы подписали соглашение с Chevron о вхождении в проект в Нигерии. Chevron нам любезно предложил участие в нем. Очередная скважина, которая бурилась, дала хорошие результаты. Мы считаем, что это очень успешное вхождение в проект. У нас есть крупный офис в Хьюстоне, который сегодня в основном обеспечивает глубоководное бурение. Почему Хьюстон? Это эпицентр компетенции, сервиса. Сегодня с нашими коллегами мы даже строим планы участия в совместных консорциумах, в том числе в Мексике, где будет предложено 160 блоков, в том числе глубоководных, и нам нужно разделить риски – финансовые и геологические. Поэтому я не чувствую охлаждения [отношений].  Наши заправочные станции стабильно работают и в Европе, и в Прибалтике. У нас проблема в одной стране – на Украине. Мы продали актив [сеть АЗС на Украине], который уже сейчас управляется не нами, а Антимонопольный комитет не дает одобрения на сделку. Я считаю, что это давление, в том числе направленное на изъятие нашей собственности. Это один из элементов [давления], может быть. Мы работаем во всех странах и нигде не замечаем антилукойловского действия или реакции на наш бренд. Только в одной стране. Я надеюсь, что и там все успокоится и рассосется.

«Все, что нужно, я уже сказал в Москве»

– Не могу не спросить про взаимоотношения с Украиной. Как вы думаете, надолго ли эта история?

– Я считаю, что это надолго история. Потому что, к сожалению, гибнут люди.

– То есть в ближайшее время вы не видите способов разрешения конфликта?

– Нет.

– Значит, и санкции надолго?

– Да. Думаю, что на политическом уровне должны быть сделаны разъяснения. Мы как люди, которые занимаются бизнесом, конечно, учитываем эти политические риски. Мы считаем, что это надолго.

– На завтраке ВТБ обсуждали, что санкции могут отменить не раньше чем придет новая администрация в США.

– Я не думаю, что новая администрация что-то изменит. В любом случае должен начаться переговорный процесс урегулирования вопросов не только востока Украины. В любом разе этот вопрос коснется Крыма. Эти вопросы должны обсуждаться. Методом санкций, методом давления очень трудно договариваться.

– После перехода «Башнефти» в госсобственность как складываются ваши отношения с компанией?

– Абсолютно ничего не поменялось. Я уверен, что наши отношения, которые уже сложились с «Башнефтью», они продолжат свое развитие, в том числе и под эгидой государственной компании. Все зависит, конечно, от того менеджмента, который там будет. Если там будут профессионалы, заинтересованные в развитии компании, значит, у нас будут конструктивные отношения.

– Вы имеете в виду проект Требса и Титова?

– У нас не только проект Требса и Титова. У нас еще совместное предприятие в НАО, где мы объединили наши геологоразведочные блоки. Мы являемся крупнейшим поставщиком нефти для «Башнефти». Сегодня около половины нефти, которую перерабатывают башкирские заводы «Башнефти», поставляет компания «ЛУКОЙЛ». И все эти годы мы стабильно выполняли свои обязательства. У нас очень много совместных интересов – мы также являемся крупнейшими покупателями нефтепродуктов «Башнефти», потому что наша розница не покрывается нашими мощностями. Это многовекторное сотрудничество.

– А с «Системой» возможны совместные проекты?

– Мы узко сконцентрированы на энергетическом бизнесе. «Система» сегодня уже не обладает этим бизнесом (9 декабря 2014 года по решению суда компания передала контроль над «Башнефтью» государству). Конечно, мы дружны с [основным владельцем «Системы»] Владимиром Евтушенковым, наша дружба сохранится. Если мы найдем какие-то совместные заинтересованные  проекты… Мы являемся крупнейшим покупателем услуг «Системы» в области связи («Система» контролирует телекоммуникационного оператора МТС), они сохранятся и в дальнейшем.

– Я видела, вы встречались в Давосе с Владимиром Евтушенковым. Что вы ему сказали?

– Да, мы встречались и в Москве, мы с ним всегда встречаемся. Я никаких новостей не сказал.

– Но, может, вы сказали слова поддержки?

– Все, что нужно, я уже сказал в Москве.